"Собираешься на Камнеград? Тогда я спокоен. Моя смерть искупится твоею. В Камнеграде тебя встретит другое зло".
И воин понял: вот оно.
Он рванул в сторону, чтобы уйти от удара, но не успел.
В глазах до боли зарябило, и теплая кровь потекла на переднюю лапу. Бок продран. И, кажется, слышен свист. Если задето легкое - недолго ему осталось. Кто ж найдет проклятого в лесу в такую метель? И что станется с его братьями? Да и живы ли они еще?
Он бросился на рысь в последний раз - и снова оказался в проигрыше.
Ашан впервые упал перед врагом. И впервые за столько зим понял: перед ним - то, что побороть он не в силах.
А рысь двигалась кругом, нанося длинные раны, отрывая плоть от ребер.
Играла. Пробовала алый напой на вкус. И снова потешалась.
Видя обессиленного воина, уютно устроилась у его морды, и, дождавшись, пока тот перекинется в человека, лизнула кровь с лица в последний раз.
Ашан ждал, что противник обернется. Так поступил бы он. Кровавая дань оплачена, и перед кончиной он заслужил знать, с чем столкнулся. Да только рыси неведомы законы степняков.
Она не стала добивать проклятого.
Легко, словно и не было этого боя, забралась на дерево. И ускользнула в темный полог вечера, забрав с собою вьюгу и метель. А вокруг него стало звеняще тихо.
И Ашан закрыл глаза.
Нужно всего лишь дать себе уснуть.
Вспомнить запах очага в степи, вкус пресной лепешки. Нет, лучше кислинку лесного хлеба. И не степь, а воеводство, которое почти забыл. Выжженное. И батьку. Не того, что родил, другого - с бородою. И матерей. Приемную, и ту, вкус молока на губах которой хранил до сих пор.
Ашан плотно сомкнул веки и стал ждать.
Он мог бы кликнуть Симаргла, да не было сил. А ждать уж больно холодно. Только это ничего. Как придет к матке, вложит тонкие ладошки той в свои, и мигом согреется.
Поцелует застывшие губы, и станет жить с нею. Уж давно пора. Негоже проклятому долго средь людей обитать. Да и брату станет легче. Только бы встретить Здебора, коль тот мертв.
И Ашан попытался вспомнить родича. Память поплыла грязной рябью, заискрилась. Не желала сдаваться, но то ведь смерть. Перед ней все отступает. И проклятье отступило вместе с болью.
Брат был не чета ему. Высокий, светлолицый. Не то, что он сейчас.
И глаза - голубые. А у самого-то черные, как ночь. Мамкина кровь.
И Ашан взвыл. Не по-волчьи, а горько. Так, как умеют выть лишь люди.
То ему казалось, что взвыл. Да только Яра услышала легкий вздох. Услышала и бросилась к мужчине.
Ашан не видел - чувствовал теплые руки. И мех кожуха под собой. Казалось, помнил, как тянут его куда-то. Только куда?
Может, это Симаргл принял образ девицы, чтоб Ашан не сопротивлялся? Может, понял, что тот изголодался по стройному телу и мягким губам, да и надумал поскорей его увести в Лес?
Степняк собрался было сказать, что и так согласен уйти. Только губы не слушались. Заледенели. И крови утекло много.
Пусть сам решает. Уж недолго осталось.
И Ашан будто бы провалился во тьму.
Он то выныривал на свет божий, то снова падал во мрак. И чудилось, будто уж тепло ему, будто кто-то шепчет ласковые слова, причиняя боль. Только боль эта - целебная. И раны закрывает, кровь затворяя в теле. И душу лечит, стирая слова проклятья.
Воин попытался дернуться, только вышло жалко. Сил не осталось.
И вдруг вспомнилось ему то, что давно уж сокрылось в клубке памяти.
Воспоминание, унесенное проклятьем, которое он уж и не надеялся вернуть.
***
Крайя не помнила, чтоб так злилась на внучку: ценнее той у нее не было. А оттого и с яростью совладать не могла.
- За козой пошла?! - Она металась по избе подобно раненому зверю. Понимала, что пугает Яру. Да только как иначе? И сказала ведь той об опасности. И дурной девке бы послушать, а она... - А ведь не нашла животины, дура! И что с того? Станем жить как жили!
Она подошла к Яре, и, взяв ее лицо в шершавые ладони, горько пожаловалась:
- Я ведь не смогу, если и ты за мамкой...
И Ярославе впервые за столько зим довелось видеть, как старая Крайя, которую в Светломесте не только уважали - боялись - заплакала. А виной всему ее дурость.
Яра поначалу обругала себя, да потом спохватилась: уж если бы не пошла она тогда в лес, то и воина бы не спасла. А тому не долго протянуть на вьюге...
И Ярослава опустила глаза. Она ведь так и не сказала Крайе о своей находке. Лишь о том, что ходила в Темнолесье да не нашла животины. Видно, та издохла на снегу, так и не отыскав дороги домой. Заплутала.
Старая знахарка сощурилась. Она вырастила Ярославу, и, как никто другой, понимала ее. Вот и теперь видела: с внучкой творится неладное. Только что? Уж не слишком ли она заругала девку, когда та хотела помочь? И Крайя смягчилась:
- Пойдем, Ярка, пойдем, хорошая. Жива - и то ладно. Многому обучить тебя нужно. Многое передать. То ж наузы, они знаний просят. И коль ошибку допустишь...
Она опустилась на лавку, что у стола, и поставила перед Ярой лукошко:
- Ты не гляди, что старое, - Крайя осторожно перебирала разноколерные нити, - им давно не пользовались. Разве что в ту ночь, когда Мара...
Старая знахарка тяжко вздохнула, запнулась на полуслове. И стон сорвался с губ, а глаза снова наполнились слезами:
- Ты не гляди на меня, хорошая. По мамке твоей тоскую. Как родная она мне была. Я ж своего дитяти не родила, а все с вами. И мало, что мы не родные - другие и в родине так не любят детей. И старикам такого почтения не оказывают. А ты моя, понимаешь, Ярка?
Она намотала нити на пальцы, а сама пояснила:
- То ж не всякой ниткою наузу сплести можно. Оно, конечно, и простая сойдет, да только силы в ней будет немного. Другое дело - эти. Видишь?
Она покрутила обмотанными пальцами перед очами внучки, и та пристально вгляделась. Поначалу подумалось, что нить нитью. Простая, разволокненная. А потом Яра поняла: не нить это вовсе.
- Травы, - пояснила ей Крайя, - не только для отваров да примочек годятся. Коль собрать их верно да высушить, стебель сохранив... нить выходит. Полынные особенно сильны. И вот еще зверобоевые. Крапива, бессмертник, чабрец...
Крайя достала со дна корзины другие, красной нитью да таким же колером силы пылавшие, и поднесла к внучке:
- А эти вот - шлюбные. Из девясила. Видишь, как искрятся? Для матки твоей берегла. Думала, вернется за ней тот, в ком южная кровь текла. И только потом уразумела: коль мог бы, не пустил ее одну. Значит, беда. И, стало быть, некому возвращаться за вами...
Она показывала Ярославе одну за другой нитки - и та видела: разные они. Те, что полынными были, переливались изнутри светом темным, сизым. Зверобоевые желтизной отдавали. Крапивные - изумрудной зеленью. Рядом - синие да пурпурные. И каждая - силой напоена. Искрится. И как Ярослава раньше того не замечала?
- Я не показывала их тебе, - пояснила Крайя, словно бы понимая, о чем думает девка. - Да и почто? Это ж раньше, еще когда я молодой была, мы их собирали на нити. И наузы тогда плести не запрещалось. А что нынче? Как прознают храмовники, враз ведьмаками назовут. А то и нежитью... да, знахарем быть нынче опасно. Вон, Богослав только и ждет, когда оступлюсь. Вот дядька Казимир - тот человеком был. Как был, он и сейчас с душою ко всем. А вот с храма прогнали...
Она положила сморщенную ладонь на руку Яры и вложила в нее крапивные волокна:
- Гляди. Узел кладется строго. Сперва левую нить держи. Она понизу идет - та, что от сердца. Поверху правую пускай, и, связывая их меж собой, словом скрепляй. Слышишь?
Яра прислушалась. Ничего. Вой ветра да рев вьюги. И словно бы шепчет кто?
- Анка? - Она обернулась к лавке, на которой покоилась девка, но та спала. Тогда кто?
- Небожители, - пояснила Крайя, - это они шепчут, слыша слово твое. Обеты людям дают, что исполнят запрошенное, а в Небесных Чертогах слово держать умеют - не чета людскому. - Продолжай. К нити крапивной добавь чабреца. Бессмерника. Узел триединый. И слово, слово не прерывай. Иначе сила твоя, душу питавшая, в сырую землю войдет. А там и тебя за собою утянет. К богам не все взывать могут - только самые сильные. Знахари вот, да... не важно. Шепчи, Ярослава. Да наузу плети. А как закончишь, повяжи ее на руку Анке. А там и поглядишь, что сплела.
И Крайя оставила внучку одну в горнице. Хотя, одну ли? Шепот небожителей раздавался все сильнее - старая знахарка уж и позабыла, чтоб сами старые боги так громко говорили с детьми своими.