Горло издало невразумительный всхлип, и дочка обернулась.
- Мама! - закричала звонко.Мама зиздоровела!
И сползши с высокого табуретного сиденья, бросилась к Айями. Забралась на кровать и легла рядом, обняв. А за ней поспешила из кухни Эммалиэ, наспех вытирая передником руки.
- Люня, осторожно, маме больно. - С тревогой начала стягивать девочку с кровати.
- Ннне - возразила Айями и неловко приобняла дочку рукой.
С непривычки закружилась голова, и глухая боль разлилась в груди. Рука отказывалась сгибаться в локте, а пальцы не желали сжиматься. Язык, отвыкши говорить, не слушался. Зато зрение стало отчетливым, и видели оба глаза.
- Ох, Люня, неси скорее кружку, дядя-врач сказал, маме нужно пить водичку, и много.
Дочка шумно спрыгнула, всколыхнув кровать, и убежала на кухню, а у Айями снова закружилась голова. Присев на краешек, Эммалиэ взяла её руку в свою.
- Айя, сожми.
Получив неуверенный отклик, она улыбнулась и заморгала, прогоняя не вовремя выступившие слезы.
Ей приподняли голову, устроив с удобством на подушке, и Айями пила из кружки воду, которую приносила дочка. Много пила, потому как в горле суховей прошелся. Изучала свои руки, привыкая к ним, и обнимала Люнечку, которая ластилась, соскучившись.
- Тише, внуча, а то маму задушишь, - тщетно уговаривала Эммалиэ.Ну, напилась вдоволь, давай, супчиком покормлю. Похлебай горячего.
- Сама, - проговорила нечетко Айями и взялась решительно за ложку.
- Сама так сама, - согласилась Эммалиэ, и, поцеловав больную в макушку, ушла на кухню. Чтобы не смущать.
Дочка крутилась рядом и по-взрослому копировала движения бабушки: то подоткнет одеяло, то погладит по голове с сочувственным вздохом.
- Лечись, мама, и больше не болей, - изрекла с важным видом.
Отлежав все боканаверное, немало времени провалялась в постели - Айями заторопилась подняться на ноги, но чуть не упала от слабости и головокружения. Благо, успела ухватиться за спинку кровати.
- Тише, куда спешишь?Эммалиэ оказалась рядом, подставив плечо.Нельзя резко, плавнее надо.
Надо и сейчас. Посмотреть на себя в зеркале, что висит в ванной, и убедиться. Пусть зеркало по грудь, этого достаточно. А желтушные пятна от синяков на теле Айями успела изучить, лежа в постели.
- Эк, милая моя, и то замечательно, что быстро сходят, - сказала Эммалиэ, заметив ужас, с коим Айями разглядывала очаги выболевших гематом на животе и боках.Поначалу было страшно к ним прикоснуться.
С помощью наперсницы добрела Айями по стеночке до ванной. Каждый вдох отдавался тупой болью в подреберье, но Айями быстро привыкла к ней, как привыкают к неизбежному и постоянному.
- Дверь не закрывай. Зови, если что-нибудь понадобится, - сказала Эммалиэ.
Айями медленно поворачивала голову влево и вправо, изучая внешность в зеркальном отражении. Черты лица заострились, волосы спутались, губы потрескались, на пол-лица растеклось желтое пятно исчезающего синяка. От сорочки пахло лекарствами, и Айями страстно захотела смыть с себя запах больного пота.
- Конечно, я помогу, - согласилась Эммалиэ, услышав просьбу, и замялась:Только Айя, воду придется греть на плите.
Айями, не поверив, выкрутила краны, ответом ей стала тишина.
- Вот уже третий день, как отключили и холодную, и горячую. Слив не работает, помои выливаю на улице, - ответила Эммалиэ.
Лишь сейчас Айями заметила ведра с водой, занявшие в комнате добрый угол, и небольшую печку с плитой на кухне, а подле - ящик с аффаитом*. Добравшись мелкими шажочками до шкафа, она развернула свадебную фотографию обратной стороной. Микас не должен видеть жену слабой, больной и страшной.
Поставив греться воду, Эммалиэ рассказала вкратце: небольшое богатство - и печка, и креслице, и ведра, и шторыдосталось в дар от Мариаль, жившей этажом выше. Девушка не отказала Эммалиэ в безвыходной ситуации, когда та обратилась с просьбой: присмотреть за внучкой, покуда длится допрос в комендатуре. Утром Эммалиэ отвела девочку к соседке, а позже забрала. На удивление, Мариаль сумела сдружиться с крохой, и та, уходя домой, помахала хозяйке на прощание.
- Пока-пока, еще увидимся!скопировала взрослые слова и интонации, вызвав у той смех.
Напарница Айями стала связующим мостиком между квартирой на четвертом этаже и комендатурой. И приносила новостивечерами, после работы. Из деликатности не пялилась в угол, где на кровати лежало неподвижное тело в бинтах, пропитанных лечебными настоями, и не снимала пальто, чтобы не отвлекать Эммалиэ долгими чаепитиями от насущных забот. Скажет пару слови домой.
- Ей грозит расстрел, - сообщила в первый день и сжала руку Эммалиэ. "Держитесь".
- Не расстреляют, но могут отнять Люню, - принесла горькую новость назавтра.
- А господин А'Веч? - спросила дрогнувшим голосом Эммалиэ.
- Арест и трибунал, - ответила коротко девушка и сочувствующе сжала руку Эммалиэ. "Крепитесь".
Как крепиться, когда жизнь обрушилась в один миг, и всё висит на волоске, и бесполезно загадывать о чем-либо дольше завтрашнего дня?
- Он делает все возможное, - сказала в другой раз Мариаль.Ее посчитают мертвой и не арестуют. И Люню не отберут.
- Хвала святым, - пробормотала Эммалиэ с облегчением.А что господин А'Веч?
- Его отправят под конвоем в столицу. Завтра.
- Из-за Айями?судорожно выдохнула Эммалиэ.
- Не только. Погибли даганны, много раненых. Пожалуйста, прошу, не в передачу кому-либо. Это закрытая информация, не для третьих ушей.
- Конечно-конечно, - закивала горячо Эммалиэ. - Не знаешь, выжил кто-нибудь из отряда?
- Двое или трое. Их отправят в лагерь.
А Эммалиэ и поинтересоваться о судьбе "племянника" не осмелилась, она и так узнавала от осведомительницы больше, чем полагалось знать. Как не спрашивала и о том, каким образом девушка разузнает о подробностях разбирательства в комендатуре. Сама догадалась по рассказам Айями, что её напарница получает сведения от своего покровителя, и, возможно, рискует, выведывая секретные данные. По большому счету, Мариаль могла бы теперь не работать, однако исправно уходила каждое утро в комендатуру, чтобы добывать новости. И за это Эммалиэ была ей бесконечно признательна.
- Тебя тоже допрашивали?спросила она у Мариаль.
- Формально. Спросили, общалась ли я с Айями помимо работы, и упоминала ли она в разговорах о партизанах. Я и ответила, что общение ограничивалось пределами комендатуры, и о Сопротивлении мы не разговаривали, - ответила та весело.
- Спасибо тебе, - поблагодарила искренне Эммалиэ, про себя признав, что во многом девушка похожа на Айями, дерзостью и рисковостью, наверное, и горячностью, разве что помладше своей напарницы и чуточку поробче. Такая же молодая, безрассудная и наивная.
Слова Мариаль подтвердились.
На следующий день Эммалиэ увидела из окна с десяток машин на площади. На крыльце комендатуры показался господин А'Веч, следом вышла толпа даганнов, все при высоких военных чинах, и они начали рассаживаться по машинам. Господин А'Веч тоже был в военной куртке и в фуражке с кокардой, и не закован в наручники. Он и покурить успел перед отъездом. Может, не все так страшно, как сказала Мариаль, может, обойдется, и господин А'Веч отбрешется от обвинений? К изумлению наблюдательницы, в последнюю машину с чемоданами на багажнике загрузилась Оламирь, зябко кутавшаяся в пальто с меховым воротником, несмотря на теплую погоду. С обеих сторон кавалькаду машин взяли в тиски бронемобили, каждый с пулеметным гнездом в крыше, и растянувшийся караван тронулся прочь от комендатуры.
Надо же, испугалась крыска Оламка и побежала с тонущего корабля. А ведь не далее как пару дней назад неожиданно наведалась по-соседски. Видимо, она и сама не привыкла ходить в гости и оттого хамоватую наглость свою растеряла. Однако Эммалиэ не пустила незваную гостью дальше порога. Небрежно поздоровалась и замолчала, выжидая.
- Что, соседка, говорят, в городе была облава, и Айка проходит свидетелем у даганнов?
- Не твое дело. - Эммалиэ притворила дверь, сузив щелочку.
- А сколько их погибло, даганнов-то? Айку на допрос, что ли, не вызывали?