- Ты же не в армию собираешься.
- Ну и что? Дисциплину-то никто не отменял. Ну, будем прощаться, - сказал он бодро.
- Постой-ка. - Эммалиэ исчезла за дверью и вскоре вернулась с небольшой бутылкой под мышкой. - Выпьем за удачу и везение.
Соседка плеснула мутное содержимое бутылки по кружкам. На один глоток, но Айями зашлась в кашле.
- Что это? - просипела, отдышавшись.
- Самогон. С месяц назад обменяла у деревенских на рынке, - пояснила Эммалиэ. - Возьмешь с собой, для согрева.
- Не откажусь. Эх, хорошо пошел, - утер губы Айрамир.
И правда, алкоголь пронесся по венам волной огня. За грудиной растеклось тепло, ноги обмякли.
На прощание обнялись неуклюже и присели перед дальней дорогой.
- Береги себя. Не влипай в глупости, - сказала Эммалиэ и освятила парня, приложив два пальца ко лбу и к сердцу.
- Постараюсь. Если попадусь, вы меня не знаете, а я - вас, - отозвался он весело.
- Никаких "попадусь"! - пригрозила Эммалиэ и промокнула глаза краем передника.
- Будь осторожен. И нас не забывай. Возвращайся, если захочешь. Мы будем ждать, - ответила Айями.
- Спасибо за всё, - сказал Айрамир неловко. Натянул шапку до бровей, а шарф поднял до носа. Набросил лямку рюкзака на плечо и вышел в дверь. Не оглядываясь.
Вот и всё. Постоялец ушел, и надо бы вздохнуть с облегчением. Теперь можно спокойно спать ночами, не беспокоясь за семью. И не нужно вслушиваться с тревогой в разговоры даганнов, гадая о возможной облаве. Всё сложилось просто отлично.
Однако Айями расхаживала по комнате, зябко кутаясь в платок, а мыслями находилась рядом с парнем, пробиравшимся по вечерним улицам к секретному месту встречи. Наверняка Айрамир держится в тени, избегая света фонарей, и замирает, прислушиваясь к шорохам. Наверняка кособочится и прихрамывает в целях конспирации.
Выяснилось, что один из его товарищей жив. Где он укрывался всё это время? Может, у Зоимэль?
Значит, Сопротивление существует, и это не бестолковая кучка людей, а организованная группа из бывших военных, у которых есть цели и задачи. У них есть штаб и связные, как и должно быть у партизан. И это радует. Значит, не всё потеряно!
Только бы он не попался. Дошел бы без проблем до места, отмеченного крестиком на схеме, и благополучно ответил на позывные. Пусть судьба убережет его от пули.
- Не броди как неприкаянная. Садись, я чай заварила, - сказала Эммалиэ, придвигая стул.
Пили чай мелкими глотками и молчали, думая о своем.
Прибежала Люнечка, за раздувшейся щекой - медовый леденец, пальцы измазаны разноцветными грифелями.
- Мам, у тебя же дым ваит! - показала на парок, поднимающийся от чашки. - Тусить надо!
- Вот и тушу. Видишь, дую на чай. Охлаждаю.
- Ясно, - сказала дочка и убежала к столику - раскрашивать в книжке злого дядьку с длиннющей бородой. Нужно пользоваться моментом, покуда "бабиська" разрешает.
У детей всё легко и просто. И надежно - рядом с взрослыми, которые защитят. Дети и ходить-то спокойным шагом не умеют. Бегают вприпрыжку. Если они сытые и здоровые, - поправила себя Айями.
Всё, что ни делается, к лучшему. Значит, судьбе было угодно свести незнакомого раненого парня с двумя женщинами, чтобы те спасли ему жизнь. А теперь судьба напомнила: у Айрамира своя дорога.
И всё же без него грустно. Он успел стать частью маленькой семьи. Заменил брата для Айями.
С уходом Айрамира вдруг появилось свободное время, которое и занять-то нечем. Не с кем поговорить и поспорить. Да и Эммалиэ запечалилась. Потому что привыкла к парню как к сыну или как к внуку.
- Жаль, не захотел остаться. А ведь мог бы, - сказала, помешивая ложкой чай. - Справили бы документы, зажили бы одной семьей.
Конечно, размечталась Эммалиэ, потому что получить даганский пропуск не так уж и просто. Но ведь мечты вдохновляют.
- Я думала, мы для него что-то значим. Думала, прикипел, - поддакнула ей в тон Айями. - Эвон, ни близких у него, ни родных. Так ли хорошо быть одиночкой?
- Если бы не значили, Айрамир натворил бы дел и нас подвел, - ответила соседка уверенно. - А он стерпел. Так, языком чесал от безделья, но удержался от рисковых поступков.
И все равно грустно.
Пусто в квартире Эммалиэ. Быстро выстудилось жилище, и печка, вобрав холод, стала ледяной.
Пока живая душа обитала по соседству, было спокойнее. А теперь тревожно. И на ночь Эммалиэ положила риволийский стилет под подушку.
Разучились женщины быть одинокими.
Наступило Свежелетие. В довоенное время амидарейцы встречали праздник в кругу семьи, а после отправлялись в храм. Чтобы поклониться, но не Хикаяси, а святым. Этот праздник не для неё.
Святых просили о поддержке и о благословении в новом году. Желали встречным всяческих успехов и счастья. Обменивались фонариками. Угощали тыквенными пирогами.
Даганны, прознав о празднике, пошли навстречу и после обеда отпустили амидареек по домам. И приостановили работы на лесоповале, хотя планомерно вырубали квадрат за квадратом, не отступая от известного им одним графика.
От Веча ничего не скрыть и не утаить. Заметив, что Айями поглядывает на часы и постукивает нетерпеливо носком, он понял, что сегодня от неё не будет толку. Пришлось господину подполковнику освободить Айями от обязанностей мехрем, что он и сделал с видимым сожалением.
- А как встречают новый год в Даганнии? - спросила она с вежливой заинтересованностью. И не показала виду, что задета равнодушием Веча к обычаям побежденной страны.
- Режут овец, коз. Жарят баранину. Пьют ойрен. Соревнуются. Устраивают ярмарки специй. Играют свадьбы, - ответил он сдержанно.
- Должно быть, зажигательный праздник.
- Да, многолюдный и шумный, - подтвердил Веч.
Позавчера он дал понять, что рассчитывает на прогресс в отношениях. Взял её ладонь и приложил к своей щеке. Управляя рукой Айями, провел по шее, от кадыка до ключиц и направил по литому торсу вниз к паху. И тем самым, недвусмысленно намекнул, что ожидает проявления инициативы от своей мехрем.
Айями вспыхнула, смешалась. Попыталась выдернуть руку, но Веч не позволил, удержав. И без стыда и стеснения показал, чего хочет. И ему определенно нравилось.
Мужчинам быстро приедается однообразие. Без смены блюд им становится скучно. Поэтому мехрем не должна разочаровывать. Поэтому пришлось наглядно пояснить, что именно от неё требуется.
Позавчера господин подполковник пошел навстречу замешательству Айями и освободил её руку из плена. И вчера не напомнил о своих желаниях, позволяя свыкнуться. Однако ж, искорки предвкушения в его глазах, единожды загоревшись, уже не гасли.
Айями совсем упала духом. В последнее время образы, рожденные словами Оламирь, стали навязчивыми, а воображение неустанно подбрасывало картинку за картинкой. О том, что амидарейки проходили вереницами через постель господина подполковника. Были до Айями, будут и после неё. Или о том, что вечерами Веч посещает клуб, где пьет дурманящее вино и отдыхает от местной экзотики в компании даганских мехрем. Уж они-то знают, как развлечь соотечественника.
От фантазий - слишком красочных, слишком реалистичных - сердце болезненно дергало, и горечь поднималась к горлу.
Видимо, что-то эдакое промелькнуло в лице Айями, что не удалось спрятать за отрепетированной улыбкой, потому как господин подполковник нахмурился и с досадой кивнул, отпуская.
Одна радость осталась - праздник на руинах прежней жизни.
И потянулись люди к храму, чтобы вновь ощутить себя частью большого, единого. Жителями великой страны. Нацией с давними традициями и обычаями.
Одевшись потеплее, отправилась троица в храм. Айями взяла дочку на руки. И хорошо, что натянули по паре вязаных носков и по две кофты - внутри было едва ли теплее, чем на улице. Изо рта выдыхался белый парок.
Люнечка озиралась по сторонам.
- Мам, мы где?
- В храме. Помнишь, приходили сюда летом?
Дочкины глазки расширились в удивлении. Детская память коротка и избирательна. И о богатырском каменном изваянии Люнечка не вспомнила.
У фигуры богини собрались фанатики. Те, кому и светлый праздник нипочем. На коленях отбивали поклоны и бормотали, молясь истово. Горели свечи, озаряя строгие и справедливые лики святых, амвон украсился еловым лапником, перевитым бархатными лентами. На каждой ленте вышиты золотом тексты молитв.