- Вижу, тебе больше нечем заняться, кроме как отрывать меня от дела. Не было и нет такого клана у небесных.
А теперь будет.
Веч взял перо за вахтенной стойкой и направился вальяжной походкой в номер, провожаемый понимающим и завистливым взглядом дежурного.
Сейчас Веч поднимется на второй этаж, туда, где ждет женщина в постели, пропитавшейся негой и сладкой истомой. Он заставит мехрем повернуться на бок и нарисует на бедре птицу. Несколько криво, но весьма похоже на оригинал.
Под её смешки и хихиканье.
- Не дергайся, а то смажется.
- Щекотно.
- Вот. - Закончив рисовать, Веч отодвинулся, чтобы полюбоваться творением. - Это твой клан, и ты его хозяйка.
- Спасибо. Я польщена.
- Аама из клана Белых лебедей, - сказал он, загребая мехрем в объятия и нависая сверху.
Она рассмеялась грудным смехом, действовавшим на Веча не иначе как гипнотически. Провела ладонью по небритой щеке и поцеловала, куснув губу. Вот бесовка! Знает, как распалить, не напрягаясь.
Не беда, что рисунок смоется в ванне, и останутся слабые очертания, которые окончательно исчезнут через день-два. Главное - то, что происходит здесь и сейчас, между ними двоими.
Теперь Веч знал, чего хочет.
Хочет, чтобы у мехрем был ребенок от него, и не имеет значения, дочь или сын. Важен результат "совместного творчества". Хочет занять в её сердце место наравне с мужем, а лучше бы потеснить. Мертвые должны уступать дорогу живым.
И в Доугэнну хочет увезти. И построить там золотую клетку для птицы-лебедя.
***
Оказалось, самое трудное - в первый раз назвать его по имени. И не воспринимать как грозного командира чужеземной армии. Забыть о господине подполковнике и увидеть в человеке с офицерскими погонами обычного мужчину.
Ох, и нелегкая задача.
Поначалу метаморфозы в поведении господина подполков... Веча пугали непредсказуемостью. Сменившаяся полюсность в отношениях запутывала и настораживала. Но при всех страхах и подозрениях Айями почувствовала себя... живой, что ли. И желанной.
Забытые ощущения. Окрыляющие.
- Почему? - решилась, наконец, спросить.
- Пора что-то менять, не находишь? - ответил небрежно Веч.
- Мне кажется, я принуждаю тебя.
К полнейшей неожиданности, он рассмеялся, чем опять-таки поразил Айями. Прежде она не слышала, чтобы Веч смеялся весело и заразительно, за исключением случайно подсмотренного перекидывания снежками.
- Если это принуждение, то я согласен подчиняться.
- Просто... вдруг тебя напрягает? Я ведь не настаиваю. Совсем необязательно... - произнесла она неуверенно.
- Нет, обязательно. И настаиваю я, - посерьезнел Веч.
Айями посмотрела недоверчиво. С чего бы ему менять мнение касаемо постельных отношений? Перемены и впрямь сбивали с толку.
Объяснение брезгливости Веча созрело в её голове давно. Всё-таки Айями принадлежит к враждебной нации, а ему тяжело перебороть антипатию к Амидарее в целом. Вот антипатия и вылилась в сдержанность в выражении чувств. Возможно, господин подполковник стыдился проявления слабости и поэтому дистанцировался.
И вдруг в одно мгновение всё перевернулось с ног на голову. Почему?
Веч сказал: "Я отвык. Разучился". Быть может, дело не в Айями и не в амидарейской нации, а в том, что на войне душа становится заскорузлой. Она поглощена ненавистью к врагу и одержимостью победой, все прочие чувства отмирают.
Как бы то ни было, еще вчера Айями намеревалась воспользоваться советом Имара, а сегодня и не помышляет об этом. Потому что теперь между ней и господином подполков... Вечем протянулась ниточка взаимной доверительности, которая обычно связывает двух близких людей. И ниточка намерена крепнуть день ото дня.
- Я не вышла бы в тот вечер из дома, и что тогда? - спросила Айями, пристроив голову на мужском плече. Замечательное ощущение: Веч - горячий и сильный. И надежный. Он рядом и никуда не спешит.
Не удержавшись, Айями провела ладонью по его груди и, заробев, отдернула. Но Веч перехватил руку и пригвоздил к стальному прессу.
- Ну-у... когда-нибудь бы вышла. Например, на работу, - отозвался со смешком.
И опять Айями взглянула с недоверием. Неужели он остался бы на улице до утра? Ждал бы в машине и курил как паровоз. И промораживался, превращаясь в сосульку.
Тот вечер стал переломным. Сев в машину, чтобы окончательно и бесповоротно объясниться, Айями вернулась домой ошеломленной и с саднящими губами. А Веч начал осваивать то, от чего отвык во время войны, и старательно избавлялся от сдержанности в проявлении чувств. Настоящий солдат. Поставил задачу: взять высоту, и немедля пошел в наступление.
Он был раскован и не стеснялся своей наготы. И от Айями добивался того же. Заставлял расхаживать перед ним без одежды и следил как кот за мышью.
- Иди сюда, - велел, усевшись на краю кровати.
Притянув к себе, накрыл ладонями полушария груди и провел по бокам, оглаживая. Поцеловал в пупок, и Айями хихикнула. А Веч развернул её спиной и переключился на ягодицы. Он вообще испытывал нездоровое внимание к этой части тела. Укладывал Айями животом на кровать и гладил, целовал каждую половинку.
- Вкусно? - спросила она как-то.
- Очень, - ответил Веч с рокочущей интонацией, не поняв иронии.
- Что в ней особенного? - Айями, изловчившись, вывернула голову, чтобы взглянуть через плечо.
- Она идеальна, - ответил Веч серьезно.
Ему нравилось, когда Айями ласкала себя, но она с неохотой подчинялась его желаниям. Мешала стыдливость.
Веч не настаивал. Довольствовался купаниями в ванне. Айями водила мыльной мочалкой по телу, а он, сидя рядом на корточках, наблюдал и помогал смывать пену. Или перехватывал инициативу, отбирая мочалку. В такие моменты, казалось, в помещении сгущался воздух, и Айями начинала задыхаться под провокационными движениями мужской руки. Зрачки Веча увеличивались, накрывая радужку, а кадык ходил при сглатываниях.
"Совместное" мытье в ванной заканчивалось неизменно. В постели.
Он находил удовольствие в том, чтобы доводить Айями до изнеможения, порой безжалостно. Очевидно, её притворство стало ударом по самолюбию Веча.
Ему нравилось гладить и ощупывать, изучая каждый сантиметр тела. Прикосновения мозолистых ладоней горячили кровь и окрашивали румянцем щеки Айями.
- У тебя прохладная кожа. Пульс нечастый и слабый, а характер уравновешенный, - сказал Веч, поцеловав косточку на щиколотке. - Сразу видно, что ты - дитя северной страны.
И переключил интерес выше, вызвав у Айями сдавленный "ох" и попытку свести колени.
- Настоящая снежная пери*. Холодная и спокойная. Мраморная, - заключил Веч, уделив повышенное внимание внутренней стороне бедер.
Пальцы Айями судорожно сжали простынь. Того гляди, с губ сорвется стон. И даже лужицы не останется от снежной пери. Растает в мгновение ока.
- Не закрывайся, - велел Веч.
Куда там. Айями всячески пыталась увильнуть от его бесстыдной настойчивости.
Веч вскочил и, порывшись в шкафу, вытащил две свежевыстиранные рубахи. Завязал рукава узлом вокруг задних ножек кровати и вручил подолы.
- Держи крепко, - приказал и, разведя колени Айями, возобновил неспешную мучительную ласку. Языком. Ртом.
- Нет... Пожалуйста, - выдохнула Айями, и голос сорвался.
Она искусала губы в кровь, сопротивляясь изо всех сил. Запрокинула голову, прогнувшись в пояснице. Жар расходился волнами, а грудь налилась болезненной чувствительностью.
- Не могу больше...
- Не можешь - не молчи, - разрешил Веч, оторвавшись на секунду от процесса.
Боролась Айями с собой, противилась, как могла... и проиграла. Выдержки хватило ненадолго, и с сомкнутых губ слетел стон.
- Пожалуйста, - прошептала, теперь уже умоляя об облегчении.
Веч не отказал.
- Не отпускай и не сдерживайся, - раздался вкрадчивый голос над ухом.
И Айями не сдерживалась. Иначе бы она не выдержала. Умерла бы, наверное, от чувственной пытки. Рубашечная ткань натянулась, угрожая треснуть.
Удовольствие оказалось настолько сильным, что на какое-то время Айями выпала из реальности, ослепнув и оглохнув. Веч догнал следом с хриплым стоном и обрушился рядом.
Опустошил, выпил подчистую. И сам выдохся. Потерся вспотевшим лбом о плечо Айями и засмеялся неслышно.
- Я не могу отпустить, - сказала Айями жалобно. Язык еле ворочался, тело превратилось в желе. К навалившейся апатии добавилось покалывание в мышцах. Руки онемели, ухватившись намертво за подолы рубах.