Это помогло. Дверь приотворилась, и в щель высунулась голова и плечи. Он был небольшого роста, подтянутый, с ясными глазами. И выглядел моложе, чем мне казалось, когда я читал его заявление.
Что вам надо? спросил он. Угрюмо. Опасливо. Обычная история.
Я показал ему черную тетрадь, которую держал в одной руке, и мою служебную карточку, которую держал в другой.
Государственная инспекция. Обследование в связи с вашим заявлением.
Но я же подал его только вчера. Я думал, что на предварительное рассмотрение требуется не меньше недели.
Это новый метод. Мы стараемся не задерживать рассмотрения новых заявлений, а потому собираем данные заранее.
Тут я несколько отклонился от истины: просто его заявление заинтересовало меня сразу же, как только его положили на мой стол. Хотя каждый год через мои руки проходят сотни, этот обещал что-то новенькое.
Ну хорошо, войдите, сказал он и открыл дверь.
Я вошел. Комната была гнусная, неописуемо гнусная. Эти люди живут как свиньи, просто трудно поверить. Мусор по всем углам, смятая газета, объедки. Ну и прочее в том же роде. Этому невозможно найти оправдание. Он заметил мой взгляд и сказал:
Я совем деморализован. Ну и внутреннему хаосу начинает соответствовать внешний беспорядок.
Интеллигент. Я кивнул, открыл тетрадь и, осторожно ступая, вышел на середину комнаты, чтобы начать опрос. Мы никогда не садимся там, где сидели эти люди. Остерегайтесь крыс и насекомых! Так нас инструктируют.
Я должен задать вам несколько вопросов, сказал я. Во-первых, имя, адрес и так далеевсе точно так, как указано в заявлении? Джон Стейнер, 36 лет, адрес этот?
У вас же все это есть. Вчера у меня взяли все данные.
Но мы обязаны проверить, действительно ли человек один и тот же, сказал я. Иногда они подсылают вместо себя кого-нибудь другого, сочиняют целую биографию. Мы должны охранять интересы налогоплательщиков.
Прежде чем он опомнился, я достал дактилоскоп, открыл, взял его за запястье, прижал его большой палец к подушечке с тушью, а потом к карточке под крышкой и убрал дактилоскоп.
Согласно правилам, сказал я.
Да, ответил он, полное обезличивание индивидавот что это такое. Неужели вы не могли сначала предупредить меня, что вы собираетесь делать?
Некоторые возражают, сказал я. Они понимают, что попались.
Я открыл его анкету и, поглядывая на него, прочел описание. Оно довольно точно отвечало его внешности.
Ну, а теперь несколько вопросов, сказал я.
С вашего разрешения я сяду.
Вы больны? Не можете стоять? Вам нужно отдохнуть?
Ничего подобного, сказал он. Просто я предпочитаю сидеть, когда со мной разговаривают.
Если вы очень больны, то, возможно, мы сумеем поместить вас в категорию получающих полную компенсацию. Никакой разницы для вас и больше денег для нас, сказал я.
Я не болен. Просто у меня угнетенное настроение. Впрочем, для вас это не составляет никакой разницы.
"Для вас" он почти выкрикнул. Без этой угрюмой враждебности дело никогда не обходится. И если извлекать из нее удовольствие, ее можно считать только плюсом. Я так и считаю. Отлично уточняет наше положение по отношению друг к другу. Ненависть означает страх и уважение, а я люблю, когда меня боятся и уважают.
Он сел на старый стул посредине комнаты. Проеденная молью обивка, ощущение крохотной ползающей жизни под ветхой кожей и так далее. Он закурил сигарету и выбросил спичку в окно.
Нет, сказал я, никаких сигарет.
Простите, не понял.
Я не люблю, когда курят, сказал я. И люди в моем присутствии не курят. Во всяком случае, люди, подающие заявления о пособии. Погасите ее.
Нет.
Выбросьте ее, сказал я.
Не выброшу, я люблю курить, голос его стал визгливым.
Чудесно, сказал я. Я ухожу. Мы проведем это по графе "взятые назад заявления".
Он уставился на меня. И понял, что я говорю серьезно. Помедлив, он выбросил сигарету в окно.
Так-то лучше, сказал я.
А ведь вы наслаждаетесь этим, верно?
Чем?
Властью. Агрессивным характером вашей работы, Она открывает перед вами определенные возможности, дает выход вашему
Хватит, сказал я. Анализ моего характера мне не требуется. И мы сразу покончим со всем, если вы не заткнетесь.
Поскольку он проиграл первый бой, вторая схватка не затянулась. Он опустил глаза.
Профессиональное образование? спросил я.
Социолог, сказал он.
Ну конечно!
Это же все есть в анкете, которую я вчера заполнил, добавил он.
Я уже вам сказал, что проводку здесь мое собственное обследование. Отдел приема заявлений и инспекционный отделвещи совершенно разные. Собственно говоря, для меня вы вообще не существуете, пока не докажете мне обратного. Почему вы подали заявление о пособии?
Как вы думаете, почему? Я безработный.
А на что вы жили до того, как подали заявление?
Он посмотрел на меня почти умоляюще.
Я же все это уже объяснял, повторил он. Я же вам сказал.
"Обследователь единолично решает правомерность и необходимость выдачи пособия. Отдел приема передает заявления обследователю для выяснения обстоятельств и вынесения заключения". Достаточно? Или процитировать дальше?
Нет, сказал он.
Наверное, вот тут я его и сломил. Он словно осел на стуле и весь ушел в себя, не замечая, что по рукам у него что-то ползает. С ним оказалось справиться легче, чем с большинством из них. Вспомнив его анкетные данные, я даже удивился. Однако, если учесть ситуацию в целом, именно они-то все и объясняли.
Я пятнадцать лет работал в "Программе Бловелта", сказал он. С тех самых пор, как получил диплом. На прошлой неделе работы по «Программе» были прекращены, и я остался без средств к существованию.
"Программа Бловелта" была одним из тех маленьких мыльных пузырей, которые время от времени создает правительство, и служила основным источником средств существования для психологов и социологов. Даже я о ней слышал. Они занимались исследованиями генеалогии, видоизменением наследственных черт и так далее. В основном это сводилось к обработке архивных материалов и систематизации статистических данных. Но в прошлом году конгресс наконец решил, что будет проще и дешевле посадить их всех на пособие по безработице. Вот в эти-то крохотные рамки и укладывалась вся жизнь Стейнера. Никому не нужная. Абсолютно никому не нужная.
Вы пытались найти другое занятие?
Это был удар ниже пояса. Ответ мог быть только один. Даже Стейнер знал это. Он выдавил из себя улыбку:
Вы шутите? сказал он.
Итак, теперь вам требуется государственное пособие? Пособие по безработице?
А вы можете предложить мне какой-нибудь другой выход? спросил он.
На «какой-нибудь» его голос стал чуть пронзительнее. Я таки поставил его на место, в этом можно было не сомневаться. Самое обычное обследование.
Ну, человеку, который работал в "Программе Бловелта", наверное, не так трудно найти работу. А чернорабочим вы пробовали устроиться?
Списки кандидатов заполнены вперед на десять лет. Вы это знаете не хуже меня.
Конечно, я это знал.
Есть ли у вас родственники, которые могли бы содержать вас?
Мои родители умерли. Моя сестра восемнадцать лет живет на пособие по безработице. Где находится моя бывшая жена, я не знаю.
Вы были женаты?
Я все это объяснил вчера.
Я вам сказал, что для меня никаких «вчера» не существует. Когда вы женились?
В две тысячи пятнадцатом году. Я не видел ее начиная с две тысячи двадцать первого года. Кажется, она эмигрировала.
Вы хотите сказать, что она уехала за границу?
Да, именно. Мы не сошлись характерами.
Ей не нравилась "Программа Бловелта"?
Он уставился на меня.
А кому она нравилась? Это же все было высосано из пальца. И она не выдержала. Она сказала, что я должен либо покончить с собой, либо уехать за границу. А я не сделал ни того ни другого. Я думал, что работы по «Программе» будут продолжаться вечно.
Ну, я тоже так думал, пока конгресс в прошлом году не взбрыкнулся. И многое из того, что должно было бы продолжаться вечно, прекратилось навсегда. Мне захотелось сказать ему это, но сказал я только:
Ну, пожалуй, все. Когда понадобится, мы с вами свяжемся.
Вы хотите сказать, что я получу пособие?
Я хочу сказать, что я кончил предварительное обследование. Теперь я должен вернуться в отдел и составить заключение, после того как я обследую еще многих. Когда я приму решение, вас о нем поставят в известность.
Но послушайте, сказал он, наклоняясь в мою сторону. Разве вы не поняли? У меня нет денег. Мне нечего есть. Я снял эту комнату на прошлой неделе и сказал хозяину, что скоро буду получать пособие. Я должен ему за квартиру, мне не к кому обратиться.
Вам придется подождать своей очереди.
Но я не ел уже три дня
У вас есть вода, сказал я, указывая на ржавый кран в углу, под которым стояло ведро. Ее хватит, чтобы заполнить желудок. Вы продержитесь.
Потом, потому что мне не так уж хотелось совсем стереть его в порошок, я добавил:
Видите ли, мне надо обслужить еще многих, и вам придется подождать своей очереди. У всех положение тяжелое.
Это его сбило.
Да, сказал он, кивнув, у всех положение тяжелое.
Такова моя работа, понимаете? Тут нет ничего личного.
У вас есть работа, сказал он с горечью.
Вы не знаете, как часто я думаю, что предпочел бы жить на пособие и чтобы моей работой занимались люди вроде вас. Это не такое уж удовольствие, можете мне поверить. Ответственность, нервотрепка. Не то чтобы кто-нибудь мне был чем-нибудь обязан, вы понимаете? Но мне приходится нелегко. Я работаю по десять часов в день.
И вам это чертовски нравится, сказал он.
Что-что?
Я сказал, что это, наверное очень нелегко. Я вам сочувствую.
Так-то лучше, сказал я.
Обследование было окончено, и мой интерес пропал. Я извлек из него все удовольствие, какое только можно было. Я закрыл тетрадь, спрятал карандаш и пошел к двери.
Какие-нибудь вопросы? спросил я.
Никаких. Только один: когда я начну получать деньги?
Когда у меня до этого дойдут руки, ответил я. На прощание я еще раз оглянулся на него, и это было приятнозастывшая в отчаянии фигура в просвете закрывающейся двери. Он медленно поднес ладонь к лицу, но я захлопнул дверь еще до того, как она прижалась к глазам.
Вниз я спускался, перепрыгивая через две ступеньки. На улице я сунул тетрадь и дактилоскоп в перчаточник моей машины и решил выпить пива, перед тем как отправиться к следующему сукину сыну. Забегаловка под вывеской "У Джо" была полна опособленных, да и буфетчика я тоже вышколилон наливал и наливал, а я не платил и не платил. Один из опособленных начал лезть ко мне с разговорамиспросил, не могу ли я устроить его в бюро: он, дескать, дипломированный врач и, может быть, для него найдется какое-нибудь дело. Ну, и смеха ради я сказал ему, что у нас врачей сейчас полный комплект, но что существует одно интересное правительственное начинание"Программа Бловелта" и там нужны люди. Я посоветовал ему не теряться и нажимать, нажимать. Наверное он понялво всяком случае, отошел и оставил меня в покое. А пиво было такое хорошее, а меня окружали таким благоговейным уважением, что я махнул рукой на работу и так наклюкался, что до машины меня тащили четверо опособленных. Я сказал им мой адрес, и один из них отвез меня домой. Чем-то ведь он мне обязан.
Все они мне обязаны.
А ну их к черту!
Ричард ГеманМашина
Мы с Джо только что обсудили ситуацию, и я еще больше запутался., Хочу разозлиться и не могу. Я так напуган, что все время думаю только о том, чем кончится вся эта история. "Эл, повторяю я себе, ты должен все хорошенько обдумать". Вот я и решил обо всем написать, чтобы привести мысли в порядок.
С Джо Максуином мы друзья еще со школы. Живем в одном квартале, и оба работали в механических мастерских Крага, пока нас не призвалиДжо в армию, а меня в морскую пехоту. Но мы переписывались до самого конца службы, а вернувшись домой, решили опять устроиться куда-нибудь вместе.
Сразу же после войны в пригороде открылся большой завод пластмасс "Торнбулз фабрикейшн" может, вы о нем слышали? Платили там прилично, и мы решили попытать счастья. Нас взяли без разговоров. Теперь-то мне ясно, что с этого и начались все наши неприятности.
Прежде чем продолжать, я должен сказать пару слов про Агнес Слейтер. Джо решил пойти на этот завод из-за Агги. Они и до войны встречались, а когда Джо вернулся домой, так дело у них и вовсе приняло серьезный оборот. Джо прикинул, что «Торнбулз»самое подходящее место, потому что после свадьбы лишние деньги им с Агги здорово пригодятся.
На заводе меня посадили в отдел перевозки грузовне велика радость, но мне все-таки повезло больше, чем Джо. Он угодил на Икс. Там много таких больших машинназываются они фабрикаторы, а Икс больше всех остальных. Что он фабрикует, понятия не имею. Наверное, какие-нибудь виды пластмасс. Во всяком случае, то, что выдает Икс, отправляется на другой завод и там используется для каких-то изделий. Те, кто обслуживают Икс, знают только, что они работают на закрытой со всех сторон громадине в семь этажей с круговыми галереями на каждом этаже.
Джо возненавидел эту машину с самого начала.
От этого Икса сбеситься можно! говорил он мне, когда мы ехали домой после первого дня работы. Меня посадили за пульт в стеклянной кабинке на третьем этаже. Работе обучили за десять минут: несколько движенийэто все, что от меня требуется. Там сплошная автоматика.
Видите ли, Джо из тех, кто любит шевелить мозгами. Ему нравится решать всякие задачи. И, конечно, работа на Иксе была совсем не в его вкусе.
Что же ты там делаешь, Джо? спросил я.
Ты только послушай, Эл, раздраженно начал он. Я вхожу в эту конуру в восемь утра. В восемь десять устанавливаю диск N на цифру сорок. В восемь двадцать нажимаю кнопку Q. В восемь двадцать три возвращаю диск N на нуль. В восемь тридцать две поднимаю руку, достаю с полки масленку и вливаю две капли масла-ровно две-в маленькое отверстие у основания пульта. В восемь сорок шесть перевожу на себя какой-то рычаг. В восемь сорок семь возвращаю рычаг на место. В восемь пятьдесят три снова нажимаю кнопку Q, В восемь пятьдесят девять перевожу диск N на цифру десять и через секунду снова возвращаю его на нуль. В девять начинаю все сначала.