Замерзла?
Ответа, само собой, не получаю.
В машине довольно прохладно, но не до такой же степени.
Умом понимаюот этой красотки нужно избавиться. Но вместо этого, сфотографировав пепелище на смартфон, я разворачиваю джип и возвращаюсь туда, где раньше заприметил дымок над банькой. Приказываю девице оставаться на местеслышит ли она меня? а сам направляюсь к дому. Обычная деревенская хата. Из штакетин ограды выглядывают хилые цветочки. Во дворе, натягивая ошейник, до хрипоты лает собака.
Заспанный седой мужик с бородой, как у староверцев, ни в какую не хочет войти в мое положение, пока не получает хрустящий веер купюр. И десяти минут не проходит, как он со своей бабой уже тащится на другое место ночевки. А еще через полчаса, обвязав бедра полотенцем, я выхожу из баньки, бодрый и полный сил. Чудила же моя, вжимаясь в угол предбанника, смотрит исподлобья.
Теперь твоя очередь, натягивая майку, говорю я.
Она и ухом не ведет.
Тогда я наклоняюсь, чтобы затащить ее в баню (рядом с ней даже одним воздухом дышать неприятно, не то что спать)и с воем отскакиваю. Эта стерва полоснула меня своими длинными грязными ногтями! Теперь над пластырем, который скрывает следы боя со стеной, красуются четыре царапины, стремительно набухающие кровью.
Значит так, разделяя слова паузой, произношу я. Или ты сейчас же пойдешь в баню, или вали отсюда ко всем чертям. Потому что после этой выходки я могу посчитать, что больше ничего тебе не должен.
Вероятно, немая красотка рассмотрела чернющими глазищами то, что и в самом деле выражало мое лицо. Потому что, потянув время, она все-таки поднялась.
После бани наденешь этот балахон, я киваю на тряпку наподобие ночной сорочки и оставляю попутчицу наедине с ее тараканами.
Свет в доме едва теплится. Вокруг единственной лампочки сонно, с гипнотическим упорством наяривает круги муха. На дубовом столе расставлены потертые, со сколами тарелки, на них лежат толстые куски вяленого мяса, хлеба и сыра с тмином. В литровой банке жмутся друг к другу соленые огурцы. В пузатой бутылке томится мутная жидкость.
Я выливаю пригоршню этой жидкости на царапины. Щиплет. Хорошо. Опрокидываю в себя полстопарикапросто чтобы отшлифовать саднящую боль в руке.
Глубокая ночь. Весь день в дороге, я должен быть измотан и голоден, а сил словно прибавилось. Но я вынужден сидеть здесь, словно на привязи, дожидаясь утра. Какие допросы ночью? Только всех распугаю.
Выпиваю еще полстопарика. Огненная жидкость растекается по сосудам. Распаляется кровь. Нечто подобное я чувствовал в юности, безо всякого алкоголя, просто представляя, как провожу пальцем по тонким губам Дикарки.
Когда мы были соседями, я пару раз подбирал ее на улице, словно бездомного котенка, и приводил к себе домой, чтобы промыть ссадины. Аккуратно обрабатывал края ранок зеленкой, и мое сердце вздрагивало вместе с ее коленкой, когда ей щипало. Я не хотел причинять Дикарке даже такую боль. Все, чего я действительно хотел, так это оттянуть ее майку над грудью и заглянуть поглубжетак, как мне позволяли делать другие самочки.
Эти воспоминания вызывают во мне прилив желания, и я сужаю глаза, думая о том, как сильно хочу женщину, которую не то что не целовал, но даже касался ее считанное количество раз. Еще вчера она была так близко, почти стала моей. А теперь я понятия не имел, где она и с кем.
Снова выпиваю. И еще раз. В голове приятно, едва ощутимо туманится. Я достаю из кармана джинсов набросок. Некоторое время рассматриваю его, похрустывая огурцом. Не хватает света. Нахожу спички и зажигаю на столе оплавленную свечу.
Медленно, вдумчиво вожу пальцами по наброску. Перебираю чужие взгляды, вслушиваюсь в сердцебиение похитителя, словно наматываю на клубок тонкую, едва ощутимую нить. Эта нить приведет меня к Дикарке.
Моя попутчица входит в доми я, отложив набросок, перестаю жевать. Наконец она стала похожа на почти нормальную девушку. Балахон скрывает фигуру, но ноги выглядят что надо. Оказывается, короткие волосы у нее только спереди. Сзади она убирала их в хвост или косу и прятала за ворот рубашки. Но теперь влажные пряди, шелковистые, с легкой волной, стекают до груди.
Садись, приказываю я, когда ко мне возвращается дар речи.
К удивлению, она садится, на самый краешек стула.
Ешь, подвигаю к ней тарелку с сыром.
Девица косится на меня, но сыр берет, двумя руками, как мышка. Сгрызает его вмиг и тянется за мясом. Наблюдая за ней, я опрокидываю еще один стопарик. Следующий наполняю для нееможет, хоть самогон развяжет ей язык.
Пей.
Она качает головой.
Я встаю.
Девица вскакивает со стула. Сверлит меня взглядом, дожевывая мясо. Это ж как ей хочется есть, что она до сих пор не сбежала!
Пей, я сказал!
Жду.
Потом хватаю ее за подбородок, чтобы влить в этот молчаливый рот хоть один стопарик, но она уворачивается, расплескивая содержимое. Первач проливается на сорочку.
После этого у меня в мозгу словно помутнение происходитот переизбытка энергии или самогона, или свирепого, непреходящего желания обладать женщиной, которую похитили. Так что я резким движением переворачиваю недотрогу лицом к столу и надавливаю рукой на ее спину. Девица сопротивляется, извивается, пытается дотянуться до меня, но все без толку. Я уже чувствую ее горячее бедро под своими пальцами Слышу звон тарелок, смятенных ею со стола
Похоже, она цепляет свечу, потому что свет меркнетно только на мгновение. А затем огонь разгорается ярче. Не ослабляя хватки, я оборачиваюсьи цепенею. Мой набросок пылает! Хватаю его, трясу, но тщетно. Огонь только жалит пальцы.
Я почти не чувствую болинастолько пьян. Держу пальцы в прохладной воде в рукомойнике. Затем падаю на кровать. И вырубаюсь.
Глава 4. Пункт назначения
Вера
Похититель, стоящий на корточках, оскаленный, с хриплым, нечеловеческим дыханиемвот образ, с которым я проснулась.
Мысли рассыпались. Меня мутило. Хотелось зажмуриться и не открывать глаз, пока кошмар, который длился уже сутки, не закончится.
Похитителя в доме не было. Холодными от волнения пальцами я расстегнула спальник. Утро, еще нежное, прозрачное, подбадривало меня. Мухи беззаботно гонялись друг за другом, пели птицы. Солнечный свет играл на пыльных стеклах, брызгал зайчиками на стену, путался в паутине.
Несколько глотков чистого, пахнущего травой и нагретым деревом воздухаи ощущение тошноты исчезло. Оглядываясь, я на цыпочках спустилась с крыльца. Умылась водой из колодца, ледяной, как талый снег.
«Сосед» дожидался моего пробуждения за домомпек на углях картошку. Несколько клубней с румяными боками уже лежало на примятой траве. Я подошла ближе, пытаясь разглядеть в похитителе черты ночного чудовища, но видела только парня, увлеченного приготовлением завтрака.
Доброе утро, поздоровался он, ворочая угли длинной палкой.
Я села на хлипкую скамейку за его спиной. «Сосед» казался беззаботным, отдохнувшим и полным сил. Учитывая его расслабленное состояние, подмога если и шла за мной, то явно не по тому следу.
Не думаю, что это игра, выдохнув, начала я, так и не заставив себя спросить о ночном происшествии. Палка в руке похитителя на мгновение замерла и продолжила плясать по углям. Но думаю, что я не должна здесь находиться. Потому что не имею к вам никакого отношения.
Дело не в тебе, а в твоем отце, не оборачиваясь, произнес «сосед».
Так странно звучал наш разговор на фоне буйства зелени, облитой солнцем. На крышу щербатого сарая прыгнула худая серая кошка. Внимательно посмотрела на меня и юркнула в зазор между кусками шифера. Сидя в тени яблони, я словно ощущала, каким горячим был тот шифер и как нагрелась на солнце короткая кошачья шерсть. То, что сейчас окружало меня, так разительно отличалось от привычной жизни, что голова шла кругом. Но хотя все это было притягательным, сочным и свежим, я бы многое отдала за то, чтобы оказаться дома.
Вы отпустите меня, когда папа выполнит ваши требования? Я перевела взгляд на похитителя. В майке оливкового цвета, с волосами, порыжевшими в солнечном свете, он казался неотъемлемой частью этой деревенской жизни.
Да, подумав, ответил парень. Но дело в том, что твой отец не торопится их выполнять.
Чего же такого вы от него хотите?!