Едва удерживаюсь, чтобы не пожать плечами. Пока и выходить-то не за кого, было бы о чем говорить.
- Из тебя бы вышла прекрасная горожанка, - улыбается Санина подруга. - Можно, я тебя причешу?..
Прикосновения ее аккуратных рука и острых зубчиков большого деревянного гребня навевают щемящую ностальгию - о том, как меня причесывала мать или Саня, давным-давно, в детстве. И тут же, резкое воспоминание - о том, как мы с матерью готовились идти к служителю, просить благословения неба на союз с Гойбом.
...Нет, не хочу вспоминать. Убаюкивающие мерные движения усыпляют. Я прихожу в себя, только когда Риза легонько хлопает меня по плечу.
- На, посмотрись, - и протягивает мне еще одну роскошь городского мира - небольшое овальное зеркальце. Безупречно гладкая поверхность невероятно четко и беспристрастно отражает темные брови, удивленно распахнутые, как у ребенка, светло-карие глаза, немного курносый нос, лёгкую россыпь золотистых веснушек на нем и щеках, пухлые приоткрытые губы. Вместо привычной косы - волосы какими-то хитрыми завитками обрамляют лицо, делая меня старше, загадочней... строже.
Как жаль, что Вилор меня такой не увидит.
- Таська, - спохватывается Риза. - У меня просьба к тебе, если ты не против, конечно. На днях у нас день усопших прошел, но я же Рена кормлю, мне нельзя... можешь съездить? У мужа там и отец, и мать. Цветов бы отнести, фруктов...
- Конечно, - с готовностью киваю я. - Поеду прямо сейчас.
- Сейчас? - с сомнением говорит Риза. - До сада усопших седьмиц десять добираться, не поздно ли будет?
- Ещё даже не стемнеет, - как можно беспечнее говорю я. - Только мне бы помочь с вызовом экипажа.
***
Сады усопших в городе - совсем не те скромные захоронения, что в деревне. Здесь за порядком следят привратники, рядом для утешения упавших духом обычно строят служительский домик, для посетителей стоят аккуратные скамеечки, а на самих захоронениях есть деревянные таблички с краткой информацией о вернувшихся к небу.
Ещё не стемнело, но сумерки все же неторопливо сгущались, пространство постепенно заполнялось типичным для светеня густым влажным туманом. Посетителей было немного - со дня усопших, одного из семи дней в году, когда официально принято навещать умерших родственников - прошло всего несколько дней. В деревнях эти дни не соблюдают вовсе... Темные фигуры бродящих, стоящих или сидящих людей из-за тумана виднелись неотчетливо и казались духами, навещающими собственные могилы.
Место последнего приюта родителей Джада, мужа Ризы, я нашла без труда, хоть и не без помощи разговорчивого приветливого привратника. Подмела предусмотрительно поставленным кем-то облезлым веником, подравняла податливую рыхлую землю - больше для порядка, чем по необходимости - привратники явно не зря получали жалование. Разложила принесённые цветы и фрукты, выращенные в домашней теплице Ризы. Интересно, где берут их те, кому не так повезло?
Хотя, наверное, все просто - покупают привозные из тёплого Гриона, на рынке.
Когда я первый - и единственный до сегодняшнего дня раз - была в саду усопших, лет пять назад, вместе с родителями, навещая не помню уже кого - меня удивила эта традиция. Ладно, цветы, но фрукты - они будут гнить.
- Смотри! - сказал тогда отец, доставал пару спелых садовых груш, кладя их на землю и делая пару шагов в сторону. Спустя десятую часть горсти пара чернильно-чёрных, довольно больших птиц спикировала с какого-то из ближайших деревьев, ухватила лакомство и взмыла в небо.
- Их тут специально прикармливают, - пояснил отец. - Угощение вороки символически уносят в небеса, передавая усопшим и весточку о любви и памяти оставшихся на земле.
Соблюдая установленную традицию, я положила яблоки и груши на землю. Отошла. Стала ждать.
Птицы появились не сразу. Металлически хлопнули крылья, чёрные бусины глаз взглянули на меня - умно, с каким-то вопросом.
- Для родителей Джада Варина, - тихо сказала я. - С любовью от их сына, невестки и внука.
Птицы не улетали. Ждали.
- И если вы можете... передайте, пожалуйста, светлому небу, что я не хотела. Я не хотела!
Птицы посмотрели на меня без особой симпатии. Но фрукты схватили и полетели наконец. Не то что бы в небо - в сторону расположенного рядом парка. Но я все равно помахала им рукой.
...пару яблок я оставила в мешке. Не зная сама, для кого.
***
Почему-то уезжать отсюда не хотелось. Слишком здесь было спокойно, тихо, ощущение времени терялось напрочь, а туман размывал границы пространства. Экипаж я отпустила, так что никто и не торопил. Я пошла по дорожке вглубь. Помимо цветов на могилах, по большей части засохших, то тут то там стояли пустые каменные клумбы. В тёплые месяцы здесь будет действительно цветущий сад.
Иногда я наклонялась к холмикам, читая незнакомые имена, приписки от родных и даты, считая прожитые годы, сама не зная, зачем. Ни одно из этих имён не было мне знакомым и быть не могло, но я упрямо шла в глубину сада. Здесь не было уже никого, изредка пролетающие птицы, чёрные тени, разрывающие молочную пену тумана, не обращали на меня внимания.
Тут, в глубине сада, могилы были ощутимо старее, хотя и не слишком древние, деревянные таблички преимущественно потрескались и прочитать написанное можно было с большим трудом. Я достала оставшиеся яблоки, выбирая, кому бы их оставить.
Тьма внутри вдруг рванулась, заколотилась об рёбра, прося свободы. Вокруг никого, и я позволила эту маленькую вольность. Чёрная бесформенная масса спустя мгновение приняла облик птицы - и полетела вперед, то и дело оглядываясь. Звала за собой. И я пошла.
Две сдвоенные могилы ничем не привлекли бы внимание, если бы не нахально усевшаяся в проход между ними тьма.
- Что ты хочешь? - спросила я. В тишине голос прозвучал тонко и неуместно. Я присела на колени и прочитала табличку, на удивление целую и хорошо сохранившуюся:
"Римма и Алоиз Иститор. Дата смерти 17 день 652 года.
С любовью от преданных детей ваших Гериха и Отавии. Да примет Светлое небо вас в свои милосердные объятия"
Я перечитала еще раз, и еще, отчего-то долго отсчитывала прошедшие годы. Тридцать лет назад. Посмотрела на тьму. Птица оказалась безглазой - жутковатая подделка под реальность.
- Что мне с этим делать?
Иллюзорный ворок, разумеется, не ответил, а спустя пару мгновений и вовсе растворился в воздухе без следа.
Значит, мать Вилора, сестру Инквизитора, звали Отавией.
Что мне даёт это знание?
Уж скорее не даёт, а требует.
...оставшиеся яблоки я оставила там.
***
Вместо того, чтобы прямо из сада усопших пройти в небольшой проулок, где толпились экипажи "на заказ", и отправиться обратно в дом Ризы, я за воротами неожиданно для себя поворачиваю налево и иду вдоль ограды. Впереди виднеются каменные стены и кособокая крыша скромного служительского домика. У крыльца сидит несколько убогих - один безногий в странной конструкции, напоминающей гибрид лавки и садовой тачки, слепая женщина, оборванка с парой маленьких детей на коленях, еще один мужчина с копной нечесаных седых волос. Они - кроме слепой, безучасной ко всему, медленно раскачивающейся взад-вперед - впиваются в меня неожиданно цепкими взглядами.
- Ласса, не будет ли монетки? - хрипло говорит безногий, подаваясь вперед и чуть ли не соскальзывая со своего хитроумного средства передвижения. Дети бродяжки ковыряют грязными пальцами щербатые ступеньки.
Я отрицательно качаю головой, не зная, как добраться до двери. Стыдно сказать, но проходить мимо этих людей, более колоритных и притягивающих к себе взгляды, чем актёры на театральном представлении, было страшно.
Седовласый поймал мой неуверенный взгляд и неожиданно мирно сказал:
- А служителя Лирата сейчас нет. Вышел он. Погуляйте пару горстей, ласса, а там и служитель подойдет. А может, и монетка-другая сыщется...
Я с некоторым облегчением отступаю назад, поворачиваюсь, чтобы уйти - и новый голос больно ударяет между лопаток:
- Эй, темница...
Ухожу, чуть сбавив шаг, делая вид, что это относится не ко мне.
- Постой, темница...
Четверть горсти спустя я не выдержала и оглянулась.
Слепая женщина шла за мной. У нее не было не палки, ни провожатого, но она двигалась довольно уверенно и скоро, периодически касаясь обветренной рукой металлической ограды сада усопших. Остальные убогие так и сидели вдалеке на крыльце, не проявляя никакого видимого интереса ни ко мне, ни к своей товарке.