Зачем примерно? Точно скажу. Который тебе банку подарит, за того и выйдешь.
Банку?..
Ну да. Железную.
Консервную?
Типа того.
С чем?
Какая разница? Тебе часто банки дарят?
Нет
* * *
Ну, мать, ты выступила! восхищалась я Любой после того, как Женька убежала на массаж.
Подруге твоейспасибо. Разозлила она меня, а я, когда злая, такая вещунья, сама удивляюсь!
* * *
У нас в студии было принято перед отпуском угощать коллег. Я накупила закусок, пирожков.
Аполинэр объявила коллективу, что я ухожу в длительный отпуск по семейным обстоятельствам. На полгода. Посыпались вопросы. В основномот Светы.
За границу уезжаю. Ухаживать за троюродным дядей.
Так ты наследство потом получишь? ахнула Света.
Вряд ли. Он бедный.
А зачем едешь?
Мы сели за круглый стол с резьбой, от которого два года назад отказался один клиент, и он отлично вписался в нашу экспозицию.
Я грустно посмотрела на стол Тихонова. Он уже приземлился в Милане и прислал короткое сообщение: «Помни, что у тебя есть друзья». Хотелось плакать.
Пяльцы купила в магазине «Рукоделье». Народ брал бисер, клеевые пистолеты, стразы, наборы печатей для открыток: в кассу выстроилась очередь. Формы для свечек ручной работы! Сколько же у людей свободного времени
Принесла пяльцы домой, разложила на столе рядом с лоскутом белой ткани, ниткой и иголками.
Рюкзак я уже собрала. Сначала написала список необходимых вещей, они свободно поместились бы в небольшой мебельный контейнер. За три дня список истаял до стандартного чемодана, который беспрепятственно пропустит любая авиакомпания в багажное отделение бизнес-класса.
Я шла в мир, где вряд ли есть аспирин или зубная паста, и неясно, на неделю или на полгода. Запас белья, средства гигиены, крем от загаравдруг там бешеное солнце Конечно, всего не унесёшь, но так хочется! Сложила мамино золото и колечко, подаренное папой на совершеннолетие. Золотовезде золото. Классный японский нож тоже пригодится. Ножницы, пилочка для ногтей, складной зонт, полотенце. Кроссовки. А если холода? Термобельё. А если жара? Ещё лёгких рубашек и мыло для стирки. И как это поднять?
Заиграла «Маленькая ночная серенада». Звонила Женька.
Лиз, может, тебе нужно чего? С собой. Ты скажи.
Женечка, мне бы избавиться от того, что не нужно.
Ещё за один день, ценой неимоверных моральных мук, багаж покорителя Эвереста усох до ручной клади пассажира авиадискаунтера.
Для оплаты квартиры я отдала Любе банковскую карту. У Женьки своих хлопотневпроворот. К тому же я нагрузила её мобильным, чтобы она иногда отправляла моим родным позитивные сообщения.
Родственников, которым стоило позвонить перед отъездом, было негусто.
После маминой смерти бразды правления нашим домашним хозяйством приняла тётя Зоя, и мы с папой были искренне ей благодарны. С детства я знала, что тёте нравится мой папа. Она невпопад отвечала на его вопросы, годами некстати краснела от одних и тех же шуток. Я удивлялась, как мама ничего не замечала. Впрочем, тётя никогда не пыталась посягнуть на целостность нашей семьи, всем сердцем горевала по покойной сестре и искренне любила меня.
Арсений, её сын от неудачного студенческого брака, бороздил океанские просторы, исследуя планктон, замуж она больше не вышла и была женщиной не только свободной, но и одинокой. Что-то подсказывало: мой эффектный, средних лет, прилично зарабатывающий папа долго один не останется. И я решила: пусть это будет тётя. Она тоже, наверное, так решила. Наша ошибка состояла в том, что мы не спросили папу.
Через три месяца после похорон он стал куда-то пропадать по вечерам, захватывая и ночи, а ещё через месяц привёл домой мою ровесницу, в глазах которой светился «опыт, сын ошибок трудных», сделавший бы честь бандерше под семьдесят. В нашей трёшке папе принадлежала одна треть. Мама свою долю завещала мне: при всей прыти папина пассия по имени Анджела могла претендовать на двадцать пять квадратных метров общей площади, хоть застрелись.
Но она пошла ва-банк. Под её неусыпными стараниями (от скулежа до истерики, она даже симулировала беременность) папа предложил мне переписать всё на него, а он вернёт половиной квартиры бабушки, его мамы. Ну, когда она Понятно. Он уже подарил прыткой Анджеле наш старый гараж с новым седаномиз скромных, но приличных.
Я переписывать, естественно, отказалась. Жизнь под одной крышей с Анджелой напоминала низкобюджетную мыльную оперу: она ходила по квартире наштукатуренная, в прозрачном китайском пеньюаре, отделанном чем-то типа марабу рыночного разлива, и на шпильках. Непрерывно говорила по телефону, принимая позы передовички службы эскорта, и, когда я была на работе, рылась в моих вещах.
Через пару дней к нам заявилась папина мама. Она швырнула папе в лицо копию завещания, оформленного на единственную внучку, то есть на меня.
В гараж иди жить со своей Каштанкой!
Вторая бабушка пригрозила Анджеле полицией, зятю объявила бойкот, а я перебралась к тёте Зое. Кольцо блокады вокруг папы сжималось. Но вместо того чтобы противопоставить нашим стали и льду самое сильное женское оружиебеззащитную нежностьАнджела продолжала скандалы. И папа начал прозревать. Во всяком случае, ничего капитального больше не дарил.
Поняв, что двадцать пять метровэто максимум, больше ей здесь не светит, а сил и времени уйдёт много, и результат туманен, Анджела съехала, подцепив половину обычного хлама, который копился лет тридцать, включая посуду, хрусталь и сломанное антикварное кресло. Гараж она спешно продала. Мамину шубу и золото осторожная тётя Зоя вывезла, едва услышала об Анджеле, как только подвернулась возможность. И торжественно вручила мне.
Полушубок сошьёшь. Тут срежется, а из длины капюшон выйдет.
Да я не ношу мех, тёть Зой! Я попыталась сунуть ей скромную норку, которую она никогда не могла себе позволить, воспитывая сына в одиночку.
Тётя отказалась.
Вдруг умерла папина мама, чего от неё никто не ожидал: она моржевала, занималась йогой и давала сто очков вперёд гораздо более молодым людям. Я стала владелицей её сталинки. Исследователь, переобщавшись со всем планктоном в мире, засел в однушке тёти Зои писать диссертацию. Тётя Зоя переехала к папе, а я наконец обрела вожделенное тихое счастье в шестьдесят квадратных метров с балконом. Что обрёл папа, кроме винегрета, паровых котлет и хрустящих рубашек, я не знала. Я почти перестала с ними видеться. Не потому что обиделась или ревновала: чувствовала, как им неловко со мной. Ну, в конце концов, я пока не нужна им, а когда понадоблюсь, буду рядом.
Я позвонила тёте Зое.
Еду в длительную командировку. Куда? В Екатеринбург.
Во время нашего с ней разговора телевизор рассказывал о погоде в Екатеринбурге. Обещали солнце и умеренный ветер.
Надела юбку в пол, ботинки поудобнее, повязала голову платком, нацепила рюкзак и в образе туристки, придерживающейся «Домостроя», села к столу вышивать. Пару раз вскакивала взять тёмные очки и мозольный пластырь. Снова садилась, успокаивала дыхание и рисовала в своём воображении, как Вольфрам прикалывает брошку-туфельку. Он не ограничивался брошкой. Он улыбался мне, поправлял волосы, наклонялся к моему лицу Стоп. Сейчас мы не об этом. В конце вышивки надо ставить точку? Или Что «или» я подумать не успела: свет померк, и сквозь дурман обморока раздался жуткий крик. Кажется, детский.
Глава 3
Я лежала лицом вверх, присыпанная листьями и ветками, в окружении высоченных деревьев. Моя поза оставляла желать лучшего: под спиной торчало что-то, из-за чего голова откинулась назад. Попыталась встать, перевернувшись на бок. В висках застучало. Пришлось полежать ещё немножко.
Да что там такое?
Тьфу, это же рюкзак!
Сначала нужно сесть. Села, отряхиваясь, и В метре от меня ползла собака, похожая на небольшую красивую борзую, белая в рыжих пятнах, совсем молодая, вчерашний щенок. Она часто дышала, над передней лапой торчала стрела.
Господи! Бедненькая!
Я протянула к ней руку. Она принялась вылизывать её, преданно блестя влажными миндалевидными глазами.
Что же делать-то?!
Я с трудом представляла себе собачью анатомию. Вытащить стрелу? А вдруг кровотечение?