Новые танцевальные постановки мы больше не разучивали и на Новый год балет не показывали. У всех институток остались лишь обязательные обычные уроки хореографии, на которых Майя до сих пор, по-прежнему заставляет балетных делать упражнения у станка и растяжки. Мы стараемся, потому, что жалко её.
Вместо дополнительных занятий балетом во второй половине дня, у меня теперь были занятия по драконьему языку. Будь они прокляты! Но о них чуть позже.
Я часто вспоминаю события того дня, после которого незримо изменилась жизнь всего института.
Тем вечером, во дворце, когда мы с девочками послушно остались сидеть на банкетке в углу розовой комнаты, ждать Майю Рудольфовну с директрисой и девочками, из коридора послышались какие-то крики, а потом, вдруг, повалил дым.
Самая нетерпеливая из нас, Ангелина, вскочила с места и, подбежав к двери, чуточку приоткрыла её. Мы с любопытством неотрывно следили за ней, поэтому все увидели пылающий огонь до самого потолка до того, как Ангелина с визгом захлопнула дверь обратно.
Пожар! Пожар! вскочив со своих мест, закричали девочки и стали беспорядочно бегать по всем комнатам.
Но, и в золотой, и в голубой, гостиных точно так же от дверей тянуло дымом, как и в розовой. Визг девчонок становился всё пронзительней, время от времени прерываясь кашлем.
Спокойно! попыталась урезонить всех я, но безуспешно.
Махнув рукой на паникёрш, я осмотреласт и бросилась к шторе, изо всех сил дёрнула её вниз. Ничего. Позвала Ангелину, и мы с ней повисли на шторе вместе. Наконец, багет затрещал и обвалился. Мы с Ангелиной упали на пол, а сверху на нас, накрывая, рухнул багет со шторами. Я выбралась из вороха ткани, нашла и вытянула длинный витой шнур, который проходил через весь багет и свисал сбоку. Тем временем, сообразительная Ангелина разбила одно из зеркал, и мы острым осколком отпилили длинный кусок шнура от портьеры.
Девочки кричали, кашляли, в панике бегали туда-сюда по комнатам! Звали на помощь в раскрытые окна.
Дверь уже горела.
Ткань, которой была оббита стена, смежная с коридором дымилась и лопалась. К дыму добавился какой-то едкий, очень неприятный запах.
Наконец, девочки заметили, что мы с Ангелиной не паникуем, а что-то делаем, поэтому они дрожащей группой собрались вокруг нас. Некоторые стояли над душой и громко плакали.
Я шире распахнула тяжёлую раму окна и выглянула наружу. Третий этаж. Высоко, как и ожидалось. Рядом, справа, увидела балкон, значит, поняла я, вход на него в золотой комнате.
Бежим!
Через минуту мы, ввосьмером столпились на крошечном балконе. Я привязала шнур к витому кованому ограждению.
Кто первый? Быстрее, девочки! Будем спускаться по одной. Шнур-то крепкий, но, боюсь, вдруг, узел не выдержит. Все, кто остаются наверху, придерживают его руками на всякий случай! Поняли?
Девчонки стоят, смотрят на меня, как бараны на новые ворота. Бездна! Глаза тупые, круглые, перепуганные. Жмутся друг к дружке, хоть толкай!
Тут моя дорогая Ангелина посмотрела на меня решительно, будто прощаясь, но ничего не сказала. Она молча перелезла через ограждение балкона первой.
А в комнате уже начало гореть. Мы прикрыли дверь на балкон, чтобы меньше дышать гарью. Ангелина быстро съехала вниз по скользкому шёлковому шнуру и упала на попу.
Лучше перебирать руками, а то я обожгла ладони, закричала она нам снизу, прижимая руки к груди.
Девочки начали спускаться одна за другой. Кто-то быстро, кто-то медленно, а кого-то, слишком трусливого, пришлось пинать коленом под мягкое место, потому, что комната за балконной дверью уже не горелапылала.
Когда я, последней, спустилась вниз и, как и все до меня, шлёпнулась на траву и подняла голову, увидела в небе огромный огненный язык. Видимо, пламя сожрало дверь на балкон и, как раз, вырвалось на волю.
Вовремя я Ещё минута и я сейчас бы осыпалась на эту траву пеплом.
Мы с девочками отбежали подальше от здания.
Я оглянулась и увидела отблески огня во всех окнах третьего этажа. С треском, одно за другим, взрывались стёкла на окнах.
Уже после первого взрыва мы, как зайцы, кинулись бежать. Повернули к тому месту, где мы выходили из наших экипажей, но их там не было. По подъездной аллее, звеня колоколами, вереницей неслись пожарные бочки. Вокруг суетились и бегали толпы слуг и гостей. До нас никому не было дела. Все толкались. Мы с девочками боялись потеряться. Ни директрисы, ни Майи Рудольфовны
Непривычные к посторонним и абсолютно потерянные, мы невольно постарались оказаться подальше от пугающей толпы и суетыпошли к выходу, к воротам. Предполагаю, что наш внешний вид, особенно парадные белые фартуки, являли собой жалкое зрелище. Мы механически образовали колону по двое. Так и прошли мимо изумлённой стражи, которая не только не остановила нас, а, даже, любезно подсказала мне дорогу к нашему институту.
А что? Никакого другого дома у нас не было, поэтому мы пошли туда.
Пожарные бочки наделали много шума, наверное, поэтому, несмотря на ночное время, на улице было много любопытных горожан. Нам было у кого спросить дорогу к институту, а им было у кого спросить, что горит. В общем, мы помогали друг другу, поэтому наша маленькая колона из четырёх пар успешно двигалась в правильном направлении.
Оба институтских экипажа с директрисой в одном из них и Майей Рудольфовной в другом, нагнали нас, когда мы уже видели родной каменный забор, за которым сейчас нам всем отчаянно хотелось спрятаться.
Директрису мы услышали издалека:
Что за самоуправство?! Я вас спрашиваю?
Мы с девочками нерешительно замерли, прижавшись к обочине. Когда обе кареты остановились и дверцы приглашающе открылись, мы все ломанулись туда, где молча сидела Майя.
Кто вам разрешил? директриса кричала, но выглядела не грозной, а растерянной и насмерть перепуганной, как и молчаливая Майя.
В ворота мы въехали в экипажах. Директрисав первом, остальныево втором. Мы возвращались усталые, измученные, без пачек, которые сгорели вместе с розовой комнатой и без троих лучших балерин: обеих девочек из выпускного класса Натальи и Ирины, семнадцати лет, и одной девятиклассницыОльги, шестнадцатилетней.
Мне невольно вспомнилось как пышно, с какой завистью нас провожали. Мы возвращались, как разбитая армия: с потерями, потрёпанные, раненные и несчастные.
Впрочем, в отличие от всех остальных девочек, мне было что вспомнить хорошего об этом днемоё первое свидание. Но никакого желания рассказать об этом, даже Ангелине, не возникло совсем.
После того дня в наш институт пришли перемены.
Но меня они коснулись ещё с одной стороны.
Однажды, где-то через неделю после поездки во дворец, меня вызвали к директрисе. Я пошла, не подозревая, навстречу какому несчастью я иду.
В кабинете находился пожилой дракон. Для человека он был слишком крупным и крепким. У директрисы немного дрожал голос, когда она сообщила мне:
Александра, сам правящий дракон каким-то образом узнал о твоих трудностях с драконьим языком и прислал тебе личного преподавателя. Вы будете заниматься по часу каждый день, здесь, в кабинете, конечно, только в моём присутствии.
Директриса села в уголке, выпрямив спину так, будто палку проглотила, и сложив руки на коленях, как послушная девочка.
А для меня начались самые большие мучения в моей коротенькой жизни. Уже через неделю я готова была кричать: «Хочу к мачехе!!! Она милый и добрый человек! И мне с ней чудесно было жить!». Я была бита по ногам каждый день!
Каждый день старый дракон садился, развалившись, в директорское кресло, а меня ставил перед собой на высокий стул, заставляя так стоять весь урок и удерживать форменное платье приподнятым до колен.
Мы не писали, он не читал лекции. Я должна была учить сама. Он спрашивал, я переводила с драконьего, и наоборот. Неправильный ответи мои икры обжигал удар розгой. Произношение дракон поправлял, и за это первое время не бил. После нового года, я уже получала за любую ошибку. Икры постоянно горели! Степанида часто делала мне лечебные компрессы, и даже Адам Бенедиктович давал лечебную мазь.