Я думала, он больше, нарушила напряженную тишину светленькая. Мне служанка рассказывала, и по ее словам он больше.
Эти слова, и тот разочарованный тон, каким они были произнесены, явились для Гриши чем-то вроде ведра ледяной воды за шиворот. Давненько ему не приходилось выдерживать таких мощных ударов по самолюбию. То есть именно таких не доводилось выдерживать никогда. Его подружки, все как одна, хвалили и размер, и техническое исполнение, но то была не слишком объективная оценкапонимали же, что за критику Гриша может и в глаз засветить. И вот состоялась первая независимая оценка, и результаты ее зародили в Гришиной душе урожайные семена комплекса неполноценности.
А почему он такой вялый и вниз смотрит? спросила черненькая, покраснев пуще прежнего.
В самом деле, спохватилась светленькая. Служанка рассказывала, что он твердый должен быть.
Повернувшись к Танечке, она спросила:
А этот холоп случаем не больной? Может быть, с ним что-то не так? Он случайно не стерилизован?
Нет, кажется, сказала черненькая. Я слышала, что когда стерилизуют, вон те штуки отрезают. А у него они на месте.
Может быть, он просто уродился с таким маленьким и вялым? предположила Танечка.
Грише захотелось провалиться сквозь землю, желательно поглубже, и никогда больше не всплывать на поверхность. Никогда прежде с ним такого не было. Обычно при появлении рядом симпатичной девушки его окаянный отросток принимал боевое положение, а тут, на глазах у трех красоток, повис как государственный флаг в штиль. А сколь мучительно было слушать все эти кошмарные предположения!
Я слышала, что иногда так бывает, что он вообще твердым не делается, сказала светленькая.
Это называется импотенцией, блеснула эрудицией черненькая.
Гриша не зарекался не от сумы не от тюрьмы, но ему даже в страшном сне не могло присниться, что он прослывет импотентом в свои-то годы. Лишь одно крошечное утешение согревало душувсе-таки это было не его тело, а тело зеркального двойника. Вот только импотентом назвали его, а не двойника какого-то.
Светленькая протянула руку и осторожно, словно боясь обжечься, потрогала предмет обсуждения.
Фу! Совсем мягкий! громко сказала она, и посмотрела на Гришу с претензией, словно тот был продавцом, подсунувшим ей бракованный товар.
Черненькая тоже потрогала, и тоже осталась недовольна. Затем потрогала и Танечка.
Точноимпотент, вынесла вердикт светленькая. Ну его. Позови другого.
Я даже не знаю, кого и позвать, задумалась Танечка. Герасим у нас был, садовник, служанки говорили, что у него прямо огромный. Только папенька его вчера стерилизовать приказал. Повара тоже все того. Петрушка, разве. Да нет, он старенький.
Что, неужели никого нет? огорчилась светленькая.
Я даже не знаю. Если только. Ой! А ведь у папеньки еще один лакей есть. Такой бородатый, вот с этим вместе живут.
Едва Гриша представил, что сейчас сюда, вместо него, приведут Тита, как его корень жизни, до того безвольно висящий и не подающий признаков жизни, вдруг вспомнил о своих служебных обязанностях.
Ой! взвизгнула черненькая, подпрыгнув на диванчике. Смотрите! Он растет.
И поднимаетсяпрошептала светленькая, тоже очень напуганная всеми этими метаморфозами.
Матрена, ты рассказывала, как ходила с прачками на достопримечательность Герасима смотреть, вспомнила Танечка. Подойди сюда, посмотри.
Подошла горничная, встала рядом с диваном и задумчиво уставилась на Гришин флагшток.
У Герасима такой же был? спросила Танечка.
Нузадумчиво протянула Матрена. Она зашла сбоку, и изучила предмет в другом ракурсе. Подошла ближе, слегка наклонилась, стала что-то отмерять пальцами, бормотать. Гриша боялся опустить взгляд, стоял как столб и смотрел в то место, где стена встречается с потолком.
Нет, у Герасима был больше, наконец вынесла вердикт Матрена.
Значит, бывают и больше, прошептала черненькая с нескрываемой радостью.
А тот намного больше был? заинтересовалась светленькая.
Матрена опять задумалась, затем неуверенно показала руками размер, как это делают рыбаки, похваляясь уловом.
Ого! хором выдохнули девушки.
И зачем только твой папенька его стерилизовал? возмутилась светленькая. Лучше бы мне продал. Я бы хорошую цену за твоего садовника дала. У нас тоже в имении много цветов. За ними требуется уход.
Своих холопов просмотри, смеясь, посоветовала Танечка. Вдруг там тоже Герасим отыщется.
Не отыщется, безнадежно махнула рукой светленькая. Папенька всех поголовно стерилизует. Оставляет одних производителей, но их отдельно держат, а яме, откуда их незаметно не забрать.
Черненькая, до того неотрывно смотрящая на предмет обсуждения, вдруг сказала:
А что если он может еще больше стать?
Как это? хором заинтересовались Танечка, светленькая и Матрена.
Ну, вначале он был совсем маленький и вялый, потом вырос, стала излагать свою мысль благородная девица. Вдруг это не все?
Это предположение вызвало у всех девушек нездоровый ажиотаж.
Гриша уже догадался, что все представления этих девиц как о противоположном поле так и о сексе вообще, складывались на основании непроверенных слухов. То ли родители барышень специально воспитывали дочерей в условиях повышенной защищенности от любой информации на сексуальную тему, то ли в этом мире так было принято в целом. В любом случае, дефицит сведений о живо интересующем предмете сказался не в положительную, но в глубоко отрицательную сторону. Вместо того чтобы использовать заинтересовавший их орган по прямому назначению, или хотя бы поблагодарить демонстратора и отпустить его с богом, они затеяли варварские эксперименты.
Такого кошмарного оборота Гриша никак не ожидал. Он уже смирился с мыслью, что группового счастья не будет, понял, что боги опять кинули его через предмет разговора благородных девиц, но все же полагал, что на этом дело и кончится. Девушки осмотрели что хотели, навели справки у более опытной Матрены, сделали выводы, с которыми Грише теперь жить. Казалось бычто еще можно придумать?
Оказалосьмного чего можно.
Девицы организовали настоящий мозговой штурм, пытаясь логически понять, какие факторы способны спровоцировать дальнейший рост объекта изучения. Благородные особы пошли по явно ложному пути, поскольку стали развивать гипотезу о каких-то нервных импульсах и тому подобной ерунде, в чем они сами ни черта не смыслили. Но вот Матрена, чей неиспорченный институтами ум и некоторый жизненный опыт сыграли положительную роль, первая нащупала нужное направление.
Прачка Марфа говорила о том, что его ладошкой мять можно, сообщила она.
Все разговоры о нервных импульсах тут же прекратились.
Мять? переспросила Танечка.
Ладошкой? переспросила светленькая.
А чем-нибудь еще можно? поинтересовалась черненькая.
Стали развивать мятую тему. Вначале вроде ход их мысли был неплох, и Гриша стал лелеять надежду, что его хотя бы помнут, что уже не полный пролет, но тут светленькая выдала такое, от чего стало просто страшно.
Я поняла! радостно сообщила она. Наверное, это из-за боли. Когда ему больно, он растет. Затем и мнут.
С немалым трудом Грише удалось промолчать. Так и подмывало выложить этим дурам всю правду. А Танечка уже вскочила с дивана и бросилась к своему столику с косметикой.
У меня где-то булавка была, сказал она. Острая! Матрен, где булавка?
По Гришиной спине заструился ледяной пот. То, что начиналось как воплощение заветной мечты, начало принимать форму худшего из кошмаров. Гриша взмолился небу, чтобы Танечка не нашла булавку, и небо услышало его. Танечка булавку не нашла. Зато нашла Матрена.
Вооружившись булавкой, Танечка вернулась на диван.
Сейчас проверим, сказал она. Сейчас.
Гриша почувствовал резкую боль и так крепко сжал зубы, что сам услышал их зловещий скрежет.
Не выходит, покачала головой черненькая. Какой он был, такой он и остался.
А мне кажется, что он чуть подрос, не теряла надежды светленькая. Еще кольни!