Сашка хмыкнул про себя и прижал к шлифовальному кругу очередную грань детали, показавшуюся недостаточно выглаженной. Рядом на рабочем столе (на большом куске мягкой ткани) аккуратно лежали остальные части нового творения Александра Павловича Воронкова матовые, сияющие металлическим блеском или лоснящимся глубоким воронением. Это вам, господа, не те более или менее убогие самоделки, что хранятся в музеях криминалистики. И не те, словно топором рубленые, пугачи, что демонстрируют обывателю с голубого экрана усталые «майоры по связям с общественностью» такие-то поделки можно выдавать по штуке в месяц, а то и чаще, не особо при этом напрягаясь. Наладил поточное производство, и пошёл бизнес. Чего проще-то? Выбираешь конструкцию какую попримитивней и штампуешь. Бабахает, в руках не взрываясь, и ладно, «затылкам» да «чижикам» большего, в общем-то, и не надо. Деньги быстро меняют хозяина, всё заканчивается очередным сюжетом в «Криминальных мгновениях», а у дверей Сашки уже топчется очередной заказчик. Или взвод ОМОНа.
Фигушки! Во-первых, это просто скучно. Мелкая, как лужа на асфальте, цель, плюс угрюмый финал. И всё на фоне профанации творческого процесса. А во-вторых, Воронков в своё время успел получить опыт общения с представителями уголовного мира и повторять его не жаждал.
История нового пистолета началось с того, что Сашка ощутил, как ему становится скучно изготавливать просто нечто стреляющее, которое «почти что как». Оно, конечно, здорово, пока радуешься тому, как удаётся решать одну проблему за другой, осваивая новые технические горизонты. Но вот навык отработан, процесс пошёл, ты уже в состоянии сделать то, что вычерчено на миллиметровке, и сгоряча принимаешься за дело. Всё кипит, дым столбом, пар коромыслом, плоды рукоделия множатся как кролики, но в одно прекрасное утро ты вдруг трезво смотришь на окружающий мир, холодно сравниваешь своё изделие с каким-нибудь заводским «глоком» или «зигзауэром», и Самолюбие страдает, однако!
Можно было, конечно, сказать себе так:
А ты чего хотел? Крупные фирмы это классное оборудование, мощные коллективы настоящих профи, опыт, столетние традиции. Тягаться с ними на их поле кустарю-одиночке просто смешно!
Сказать и махнуть рукой. Три года назад Воронков чуть было так и не сделал но не сделал же!
И почти год прошёл в безрезультатных поисках. Он маялся, подбирал варианты, извёл кучу бумаги, чуть мозги не вскипели, ей-богу! Доискался до того, что как-то раз в булочной вместо привычных «двух нарезных и одного бородинского» попросил «два нарезных и один гладкоствольный», за что заработал удивлённый взгляд продавщицы и заинтересованный соседа по очереди.
А когда осенило, то сиди Сашка в ванной, он наверное бы закричал «Эврика!», но идея пришла в автобусе, и он просто перестал замечать всё вокруг, а очнулся только дома, за письменным столом, с карандашом в руках. Ещё год пролетел, пока Воронков, сидя над расчётами и чертежами, не уверился окончательно: он может по-настоящему утереть нос кольтам, береттам и браунингам. А почему нет? Ведь обладатели этих звонких фамилий тоже были когда-то одиночками (хотя Кольт, пожалуй, не в счёт он налаживал производство, а изобретали другие).
Наверное, им было проще. На переломе столетий табуны изобретателей ещё не промчались по полям идей, снимая урожай, не протоптали тропинок к любому мало-мальски интересному решению. Хотя кто знает, насколько просто было тому же самому Браунингу на пустом месте совершить революцию в личном оружии и своей моделью 1900 задать тон аж на столетие вперёд
Конечно, претендовать на революцию и на «задать тон» Воронков особо не рассчитывал, понимая, что это явный перебор. По прибедняться не хотелось ведь не просто так разбежался. Как сказал бы второй, и последний, близкий друг Игорь, он же Гарик-Рыжий «трусцой заре навстречу». У Сашки вызрело то самое «ноу-хау», без которого нет творчества, а есть лишь ремесленничество
Изначально образ любой ручной пушки определяет её патрон, и это правильно: несоответствие возможностей «ствола» возможностям патрона и наоборот превращает оружие в почти бесполезную железяку. И поэтому всегда конструировать новый образец начинают с выбора патрона. Воронков тоже начал с этого И без колебаний отмёл весь спектр распространённых в мире «маслят» это и было то поле, на котором тягаться с мэтрами было глупо и наивно. Изобретать очередной велосипед не хотелось.
Значит, патрон тоже должен быть свой. Но какой? Сначала Воронков подумывал о реактивных пулях, но вскоре понял: возни много, а толку мало. С безгильзовыми тоже было связываться себе дороже вон сколько лет трудолюбивые бундесы колдовали над всякими лаками-компаундами. Чтоб и сгорали без остатка, и нагрева не боялись, и пороховой шашке рассыпаться не давали. Козя, конечно, химик от бога, но лаборатория у него, во-первых, не своя личная, а во-вторых, немецкого там было одна только кварцевая печь, а остальное Рыжий охарактеризовал как «сплошной Госпромцветмет».
На жидкий метатель Сашка тоже решил не замахиваться, хотя с отчаяния набросал несколько вариантов, вроде бы даже работоспособных, но при реализации сулящих кучу дополнительных проблем.
И что же оставалось? А ничего и это «ничего» означало собой те самые мучения, поиски, ошибки, которые и закончились озарением в общественном транспорте, когда он выдумал совершенно новый боеприпас, соединяющий в себе достоинства и гильзового, и безгильзового патронов. С обычным порохом, не боящийся ни нагрева, ни сырости, с повышенной начальной скоростью и уменьшенной отдачей. Короче, идея обещала многое, оставалось всего лишь её реализовать. Всего дел-то начать да кончить!
Мысленно оглянувшись в прошлое, Воронков удивился самому себе прямо хоть становись в позу и толкай телегу про большой путь и великие свершения. С публикой, правда, не очень. Разве что за слушателя сойдёт Джой красивый, неглупый, но своенравный колли, отданный двоюродным дядей Сеней. Сидит, небось, зверюга под дверью, ждёт, когда хозяин закончит возиться с этими железяками противно визжащими, а то и плюющимися горячим маслом и острыми стружками.
Улыбнувшись, Сашка выключил станок и бережно положил маленькую, но увесистую деталь на верстак рядом с остальными. Если по делу, так осторожничал он зря: этот с таким трудом отполированный вольфрамовый вкладыш к затвору можно было хоть с размаху об стену, потом поднять, да ещё раз пока рука не устанет. И ничего ему не будет, вряд ли даже поцарапаешь. Но переступить через своё отношение к этому, для кого-нибудь другого мёртвому и бессмысленному железу он не мог. Слишком много Воронков в него вложил, даже не думая, для чего. Наверняка среднему человеку показалось бы странным, что оружие, вещь утилитарную и смертоносную, можно изготавливать в том состоянии души, в котором, наверное, Данила-мастер ваял свой каменный цветок.
Бывало, Сашка и сам задумывался над этим, пытаясь понять самого себя: ну как можно любить оружие? Как можно восхищаться изяществом линий этих железных игрушек, основное предназначение которых отнимать жизнь? И никаких объяснений этому не находил: нравится, и всё тут. В конце концов, любят же хозяева своих бульдогов и доберманов, восхищаются их всякими там лапами-зубами, хотя эти породы собак выводятся и дрессируются тоже отнюдь не для спасения утопающих!
По-другому он просто не мог и, не считая, тратил время и силы. И двух друзей ведь к этому привлёк правда они и сами оказались неравнодушны к Сашкиной затее.
Рыжий по этому поводу говаривал голосом Папанова: «Ничего Сядем усе!» Балагур чёртов. Но если бы не они, хрен бы чего у Сашки вышло.
Краса и гордость экспериментального отделения своей конторы, Серёга, у которого полмизинца было оторвано в детстве самодельной бомбочкой, орудовал в лаборатории, обеспечивал покрытия, варил пластики, добывал заготовки из дефицитных металлов. А заядлый охотник и КМС по стрельбе Гарик был своим человеком в тирах и на стрельбищах. Это с его помощью удалось на натурных экспериментах отработать баллистику, или проще говоря, посмотреть, как ведёт себя новый патрон в сочетании с новым стволом. (Вели они себя поначалу по-всякому, но другого Воронков и не ожидал.)