Ого!
Я оглянулся. В комнату входила Лиля. Вот уж она-то изменилась больше всех. Медовые ее волосы были зачесаны сзади на один бок и приколоты бог знает откуда взявшейся белой заколкой. Красный свитер и брюки. Уж брюки-то она, наверно, заняла у здешних девчонок-геологов, с которыми познакомилась еще утром. Кстати, они пришли сейчас вместе с нею, но сразу как-то потерялись около нее. Как только они вошли, зазвучал проигрыватель. Угрюмый прораб в охотничьих сапогах первым пригласил Лилю на танец. Я сразу перестал понимать, что мне говорил Мефистофель насчет древних отложений. Я глядел на Лилю, на ее победоносное кружение, на ликующее и мечтательное лицо, на узкую загорелую кисть ее руки на тяжелом плече прораба.
Только я собрался пригласить Лилю танцевать, как все стали усаживаться за стол.
Нас поздравили с удачным переходом через ледник. Затем поднялся Мика и прочел вместо тоста стихи. Потом Александр Дмитриевич пожелал нам ничего не бояться и побольше нападать на стариков. Я встал и предложил выпить за женщин. Выпили за женщин, и все дальнейшее как-то стихийно завертелось. Мне было неимоверно весело. Я уверял почему-то Пайшамбе и академика, что они герои, и хохотал, пока не увидел, как Лиля танцует с Микой. Я сразу отвернулся и стал объяснять Александру Дмитриевичу геологическое строение Памира. Он смотрел на меня так, точно у меня вдруг обнаружили какую-то тяжелую болезнь. В ответ на мои старательные объяснения он стал говорить, что нынешняя молодежь живет мелкими чувствами и у нее нет святыни. Мика и Лиля наконец кончили танцевать. Мика подошел к нам и сказал:
А знаете, мне пришла в голову такая первая строчка:
Мы танцуем до упаду на четвертом этаже!
При чем здесь четвертый этаж? возмутился Александр Дмитриевич.
А потому, что я живу в Одессе на четвертом этаже, вежливо ответил Мика.
И танцуете до упаду? спросил Александр Дмитриевич.
Подошла Лиля, и как раз заиграла музыка. Я пригласил ее с такой поспешностью, какой у меня никогда не было в походе. Мы начали танцевать, и мои «трикони» застучали по полу, точно подковы.
Ну вот и кончилась твоя практика, сказал я.
Да, а какую оценку ты мне поставишь за практику?
Пятерку по знакомству. Чтобы похвалилась там, в Ленинграде. Ведь скоро ты будешь в Ленинграде.
Да
Я тоже приеду в Ленинград, когда кончится сезон.
Ледник я никогда не забуду! говорит Лиля. А знаешь, ты поразил нас всех своим спокойствием. Мне говорил Александр Дмитриевич. А Мика прямо восхищался твоим мужеством, когда вы ходили вместе. Ты его спас.
Я его не спасал.
Нет, ты был на высоте!
Я чувствую, что обо мне начинают говорить тоном некролога.
Вернемся на землю, предлагаю я. Я хочу приехать в Ленинград, Лиля
Хорошо.
И увидеть тебя, Лиля.
Вот отлично. Я тебя познакомлю с такими девочками! Чудо!
Когда я приеду в Ленинград, я скажу тебе
А я тебе тогда отвечу: поищи себе другую! говорит Лиля и смеется.
Я тоже смеюсь.
Конечно, это очень просто, говорю я. Можно веселиться, вместо того чтобы плакать. Можно танцевать до упаду на четвертом этаже. Зачем думать о люстре у соседей внизу?
Музыка замолкает, я отвожу Лилю к тем двум геологическим девчонкам и подхожу к Александру Дмитриевичу.
Знаете, все в жизни очень просто, сообщаю я ему радостно. Если не ладится с этой, нужно найти себе другую. Вообще все решается очень легко. Мы можем найти себе новых друзей Муж может подобрать себе другую жену Дети других родителей получше, значит! Смешно, а?..
Я хохочу, но Александр Дмитриевич хмурится.
Знаете, все относительно согласно вашей теории! уверяю я его.
Чушь! говорит он и сдергивает зачем-то свои очки. Блистательная чушь!
Лиля поднимается и идет из комнаты. Мика выходит вместе с ней.
Я встаю, но Александр Дмитриевич хватает меня за руку и сажает обратно.
У него крепкая кисть, у Александра Дмитриевича. Он смотрит на мои «трикони» и говорит:
А вы, кажется, обречены быть геологом всю жизнь.
Да, несомненно, соглашаюсь я и достаю из кармана пять кусков сахара. Вот и сахар мне в поход.
Ночью мне снится, что я приехал в Ленинград и стою у какого-то памятника по колени в снегу. Громадные часы в небе показывают восемь вечера. В восемь назначено свидание. Я прошу памятник: «Пусть она не придет Пусть она не придет»
И я тороплюсь прочь по глубокому снегу, чтобы скорее уйти, чтобы дальше уйти И когда я уже далеко, поворачиваюсь и бегу обратно по своим же следам и подбегаю к трещине, которой не было раньше. Я прыгаю, слышу звон колющихся сосулек и падаю, падаю в бесконечную ледяную стремнину
Утром Лиля, академик и Мика собрались ехать на попутной машине в Ванч. Они уже оделись так же, как были одеты на леднике.
Машина стоит на дороге. Мы торопливо завтракаем в столовой, рюкзаки у дверей торопят нас.
В кузове машины полно рабочих-таджиков. Они улыбаются и с радостной готовностью помогают Лиле и Александру Дмитриевичу забраться в кузов. Мика лихо взлетает сам. Все трое, улыбаясь, смотрят на нас. Мы с Пайшамбе тоже улыбаемся и смотрим на них. При расставании нельзя молчать. И приходится говорить ерунду.
Смотрите не вылетите из кузова тут такая дорога
Ничего, уж коли бог миловал на леднике!.. улыбается Александр Дмитриевич.
Начинает работать мотор. Нас обдает дымом. И мы все начинаем говорить быстро, одновременно, бестолково.
Старик, помни: главный почтамт! кричит Мика, и лицо его делается таким же восторженным, каким было, когда он только появился.
Приезжай в Ленинград, приезжай обязательно! кричит мне Лиля.
У меня отлегло от сердца, и я достаю из кармана эти злополучные пять кусков сахара и три успеваю положить Лиле в ладонь, когда машина трогается.
Приезжай! повторяет она.
Привет Джохннамо! кричат они уже для Пайшамбе и машут, машут нам.
Машина покачивается, накреняется, они все валятся, смеются, и громадные валуны заслоняют их от нас.
Мы с Пайшамбе возвращаемся в палатку. Сегодня Памир должен пригнать сюда наших лошадей, а завтра мы пойдем в новый маршрут.
ВОИНСТВЕННЫЙ ГОШАРассказ
В полдень ветер погнал по долине стада пыли. Солнце будто затянуло грязным войлоком.
Волоча за собой чудовищный пыльный хвост, во двор базы въехала машина нашей геологической партии. Машина привезла долгожданных баранов, и теперь мы сможем выехать из этого ада в горы. Мы вышли к машине.
В кузове над овечьими головами возвышалось незнакомое нам тощее существо в колпаке и в очках, с ружьем за спиной. Существо это спрыгнуло на землю и оказалось парнем лет девятнадцати, одетым в парусиновый костюм и босоножки. Прежде чем протереть глаза и стряхнуть пыль с лица, он достал из-за плеча ружье, из кармана носовой платок и стал деловито вытирать ствол и курки. Покончив с ружьем, он вытер кобуру пистолета на поясе и только потом протянул нам руку и представился:
Гоша. Будем работать вместе.
Он произнес это хрипло и решительно и руку всем встряхнул крепко, видно; хотел показаться старше и суровее.
Мы догадались, что наконец приехал геофизик, которого нам обещали прислать с начала сезона.
Первым обратил внимание на вооружение Гоши рабочий базы, киргиз Мамуд, похожий на хрестоматийного Конфуция. Мамуд потрогал ружье за спиной у геофизика, пощелкал языком:
Хорошо стреляет?
Видите ли я недавно его купил, оживляясь и робея, ответил Гоша, и еще не стрелял.
Тогда Мамуд поднял с земли консервную банку, поставил ее на столбик ограды и закричал:
Давай, бача, стрели ее!
Гоша поспешно сдернул с плеча ружье и распластался на земле. Начал старательно прицеливаться. При этом лицо его обрело напряженное и даже отчаянное выражение. Мы пошатывались от безмолвного хохота. Наконец Гоша выстрелил банка продолжала стоять, точно припаянная. Гоша выпалил из второго ствола и опять промазал. Он встал и заглянул в ствол с наружного обреза. Мы сделали серьезные лица.
Э-э, бача, джаман, сказал Мамуд, отбирая у Гоши ружье, смотри, как надо.