Начальник, между тем, аж руки потирал от удовольствия, прохаживаясь вокруг меня, как паук вокруг влипшей в паутину бессильной мухи. А ведь, действительно, он чем-то на него похож Наверное, тем, что производил такое же устрашающее и одновременно брезгливое впечатление?
Сам Клёст, командир «ночных сов», да во время войны, да сразу к нам в столицу! Это какую же такую гадость вы тут нам устраиваете, а?
Никакую. Я в эту войну никому не нанимался, у меня нет подписанного контракта. И не собираюсь, кстати.
Давай, давай, заливай мне!
Но всё же запнулся стражник на секунду, запнулся. И интонация в его голосе чуть изменилась. Одно дело: командира «сов» повязать во время войны, хапнуть за это огромную премию и совсем другоеверноподданного державы, с которой есть торговые отношения. За такой фортель можно и место потерять, если дело до огласки и скандала дойдёт.
Контракта нет, а оружиеесть!
А кто без оружия во время войны ходит? я пожал плечами.
И гулял ты неделю, конечно, чтобы только свежим горным воздухом подышать?
А это у вас запрещено?
Вопросами отвечаешь, как этот Ладно. Не таких видали. А зачем вообще к нам в страну приехал? Цель визита? На такой вопрос обязан отвечать любой иностранец!
Может, и должен. Только не в таком кабинете и не под таким конвоем. Вызвали бы по-хорошему да спросили: зачем приехал, на сколько дней?
Нет, Клёст, не угадал ты. Если ты попал в эту комнату, то, считай, тебя уже пригласили, и очень серьёзно пригласили. Приглашение от городской стражиэто так, ерунда, пустая формальность. А вот если ты стоишь здесь, то отвечать должен так, как будто бы сам Его Величество, король Божегории, тебя спрашивает. Или даже сам Пресветлый. Такие у нас официальные полномочия, понял? Ты что, короля нашего не уважаешь, а, Клёст?
Я молчал. Начальника страны уважать, безусловно, нужно. Но только не разных хмырей, воображающих себя равными с самим Пресветлым.
Не споришьи это правильно. Повторяю вопрос: так зачем ты приехал в Божегорию?
Сопровождал одну девицу, за плату.
Вы посмотрите: знаменитый Клёст нанимается девиц сопровождать! А мы, убогие, должны, конечно, этому верить? Да, ребята?
«Ребята» опять заржали. Похоже, командир дал им какой-то знак, так как меня больно ткнули под рёбра. Я перекосился и процедил сквозь оставшиеся пока зубы:
Так ведь зарабатывать как-то надо. Какая разница, кто и за что платит?
И кто ж эта красна девица такая? Хоть бы одним глазком на неё глянуть!
Были такие желающиепоглядеть на неё. И не только поглядеть. Но сейчас их уже нет. Плохая, оказывается, приметана неё любоваться.
Начальник подошёл и врезал мне кулаком в живот лично сам:
Шутник, значит. Шутки мы любим. Так где, говоришь, её можно найти?
Мне платили, чтобы я её довёл, а не рассказывал всяким козлам, где её искать.
Ещё два удара в живот. Блин, а ведь очень больно, однако Лупит, сволочь, умеючи. И на том спасибо, что хотя бы бьёт не по зубам. Наверное, боится руку зашибить или в крови перепачкаться.
Слушай сюда, сова ты ночная. Филин, что ли? Твой отряд видишь, что с моим лицом сделал? Едва не сдох я тогда. Так что у меня к тебе счёт особый будет. Я постараюсь сделать так, чтобы ты, филин (или клёст?), пел у меня, как соловей по весне. И что за девицу сюда привёл, и куда отлучался на неделю. Понял? Не слышу!
Я бы запросто мог садануть его ногой: хоть между ног, хоть в живот. Но пока что я играю роль примерного иностранца, которого тиранят местные зарвавшиеся негодяи и который совсем не знает, как делаются такие ужасные вещи.
В камеру его! Завтра потолкуем. Не к спеху, времени ещё впереди много.
«Разумеется, не в королевские покои»
Меня опять схватили и поволокли. Справедливости ради скажу, что после таких лечебных процедур, которые ко мне применили в течение последних двух дней, я идти сам уже не мог. По крайней мере, с такой скоростью, с какой меня тащили.
Охранники спустились внизмои ступни бились обо все ступеньки. Когда мне разрезали пеньковые путы, то я был уже никакой и представлял из себя жалкое зрелище.
Пинок под задя влетаю в тёмную камеру и плюхаюсь на каменный пол. Сведённые судорогой руки не смогли смягчить падение. Я, сжав оставшиеся зубы, растирал затёкшие от верёвок запястья.
Грохнуло окошко для подачи пищимне швырнули мою рубаху и штаны. Я ведь на допросе стоял совершенно голый: как с кровати подняли, в таком виде связали и притащили, одеться не далибоялись, гады.
Я кое-как напялил одежду и завалился спать на деревянный топчан без подстилки. Да и не надо её: в камере и так невыносимо воняло застойной мочой, и любая подстилка пахла бы так, что ты сам её выбросишь.
Я никогда раньше не влипал так безнадёжно. Тюрьма Службы безопасностиэто вам, господа, не крестьянский сарай: тут ни подкоп не сделать, ни через крышу не уйдёшь. И если уж ты загремел в ТАКУЮ тюрьмусчитай, что выпал из жизни навсегда. Не любят ни в какой стране выпускать на волю врагов державы или хотя бы даже просто сомнительных типов. Никак, понимаешь, у стражей державы душа к этому не лежит. Так и норовят вкатать тебе смертный приговор или, к своему глубочайшему сожалению, будут вынуждены послать тебя на бессрочную каторгу, в дикие, холодные северные земли на добычу каменного угля. Или на жаркий юг, собирать хлопок, даже в полдень, когда все местные аборигены спят себе в тенёчке. Это уж у какой страны какая каторгасеверная или южная, но жизнь тебе малиной не покажется ни там, ни там. Вот ведь какая она, моя удача: «горного» рабства удалось избежать только лишь для того, чтобы затем попасть в тюрьму Службы безопасности и мечтать отделаться каторгой.
Но самое главное: стражи державы дотошны донельзя: так и норовят у всех, кому довелось к ним попасть, всю душу наизнанку вывернуть. И делают это такими методами, что мама дорогая. Полковник нас обучал, в том числе, очень интересным, изобретательным приёмам пыток для быстрых допросов. Мы понимали, что он, аристократ в десятом поколении, ТАКОЕ выдумать сам не мог: у него мозги совсем другие. Спрашивали: а кто ж это такой выдумщик-затейник? Он мрачно отмолчался, и нам стало совершенно понятноКТО.
И вот теперь я имел все шансы испытать на себе всякие приёмы выбивания горькой правды божегорскими «державниками». Однако, этот полученный опыт мне потом применять не придётся, совершенно точно. Пытать меня будут медленно, со вкусом, так как времени у моих палачейвоз и маленькая тележка. Если из меня выжмут хоть полслова о том, что я ошивался возле королевского замкавсё, ни о какой каторге мне можно не мечтать Или ОНИ уже знают, что я там маячил, и теперь хотят только смачных подробностей?
Вот так, думая и гадая, я и проворочался всю ночь на обтёртом топчане.
Проснулся я совершенно разбитый, причём, увы, в самом что ни на есть прямом смысле слова. Любое движение аукалось больюне там, так в другой части тела. Кое-как съев тюремный завтрак, я стал дожидаться новых допросов и настоящих пыток, положенных согласно местным обычаям. Вчера от меня, конечно, никаких ответов и не ждали, а просто отлупцевали для души, вполсилывпредь на будущее, для моего же понимания ситуации, что завтра будет ещё хуже.
Время шло, а про меня как будто забыли. В камере никто больше не сидел, поговорить совершенно не с кем, на улицу погулять не выйдешь, а из-за этого ожидание превращалось в дополнительную муку. Приходилось слышать, как одичавшие от одиночества заключённые начинали подкармливать крыс и разговаривали с ними, и постепенно ко мне приходило понимание такого образа жизни: тут от глухой тоски на стенку полезешь, если с крысой общего языка не найдёшь. Я уже было решил, что в первый день мне дадут отоспаться, но ближе к вечеру всё-таки за мной пришли. Двое крепко ухватили меня под руки, третий сзади кольнул остриём копьяиди. Я потопал босиком по холодному каменному полу: мои сапоги мне не вернули.
Пришли мы в тот же самый кабинет. Светило солнце, настенный факел умер, и комната стала не такой мистически-ужасной, какой казалась ночью. В комнате стояли люди, и ощущалось чисто физически, что её хозяин ведёт себя совсем не так, как вчера. Он казался прямо-таки живым воплощением вежливости и формальной корректностиэдакий образец для подражания. Никаких паучьих манер, стройный и подтянутый. Да он ли это? И кто его гости?