Кто тебя послал?
Да никто. Я сам пришёл, и ведь ни слова тут я не соврал, чем, похоже, обозлил своих врагов до предела. Конечно, за шпиона больше платят, а за одиночку, который сам по себе таскается по горам, много ли премии отвалят? Так, на горбушку хлеба. Из-за этого не имело смысла тащить меня к чёрту на кулички и беспокоить шибко занятого вождя допросами.
Интересно, когда меня начнут бить? Ну, чтобы я назвал себя нихельским шпионом, и меня можно было бы со спокойной совестью продать Его Величеству по сходной цене? До чего же в этом году у меня война плохой получается: получаю то от обыкновенных разбойников, то от дикарей каких-то, а денежекни даже паршивой погнутой монетки не перепало, пока что одни только удары получаю.
Ты врёшь! Ты всё врёшь! Ну, ничего, мы научим тебя любить правду, вонючий шнырга
И что это они запахом меня попрекают? От самих, можно подумать, разит только одними фиалками. Ну, сейчас начнётся
Один из горцев что-то решительно сказал, подняв руку ладонью к зрителям. Пару мгновений длилась тишина, которая взорвалась (эко мне словечко-то «химическое» прилипло) бурным водопадом горячих слов и, похоже, весьма возмущённых. Возмущались горцы явно не мной, а тем, кто это сказал. Сказавший, между тем, сначала отмалчивался, а потом снова упрямо бросил несколько слов, похожих по звучанию на те, первые. Наверное, повторил свою фразу, причём уже повышенным тоном. Джигиты стали всплёскивать руками, как облапошенные на рынке бабы, и, как будто бы, стали готовы даже схватиться за ножи.
Опять послышался хруст сломанного дерева.
Все разом замолчали, а те, что успели вскочить на ноги, послушно плюхнулись на ковёр, повторив жест скрещения рук на груди.
На этот раз старик даже не стал поднимать взгляд. Похоже, и глаза не открывал. Он начал что-то говорить, причём его текст по звучанию очень сильно напоминал пересказ какой-нибудь старой сказки или баллады, как будто уважаемый дедушка назидательно втирает своим малолетним внукам что-то очень и очень важное из истории родного края. Тем не менее, гости очень даже уважительно внимали рассказчику и покорно помалкивали, склонив головыу нас даже дети зачастую так родителей не слушаются, как слушали эти воины немощного старика.
Гракхо? послышался итоговый вопрос-хруст. Ну, вождь сказал что-то вроде такого.
Гракхо! покорно отвечали джигиты в один голос, вновь подняв ладони с колен на плечи.
Старик замолчал. Тот гость, что внёс сумятицу в уважаемое собрание, поднялся на ноги, подошёл ко мне, вынул кинжал.
«Это он что, зарезать меня предлагал, как собаку, что ли, не требуя премии?»- метнулась у меня паническая мысль. Подошедший, между тем, быстро разрезал мои путы и кивнул мне на выход:
Пошли за мной. Я сказал, что тымой гость, и тебя теперь никто не имеет права тронуть, пока не убьёт меня.
Я послушно поплёлся за ним следом, опасливо покосившись на сидевших горцев, но они даже не пошелохнулись.
Мы вышли на улицу. Я невольно присвистнул: поселение очень сильно смахивало на самую настоящую крепость, да ещё какую! Его обнесли каменной стеной высотой с человека, чтобы можно было стрелять из лука, стоя в полный рост. Стену эту, правда, выложили без раствора, да только никто же не затащит в такие крутые горы ни стенобойные орудия, ни требушеты, никакая армия: их тут невозможно использовать, а руками такое заграждение всё равно не опрокинешь. В основании уложили крупные камни (кто и как их только тащил!), а к верхней кромке толщина защиты уменьшалась, т. е. в разрезе стена выглядела бы как трапеция. Она казалась очень старой, так как зазоры меж камнями забились от времени пылью, превратившейся в землю, в которую давно вцепились корнями упрямые травы, рождаясь и умирая между этих валунов и плитняка. Кроме того, сами камни покрылись жёлто-зелёными пятнами мха, казавшегося их древней бородой.
Дома в селении тоже выстроили из всевозможных размеров плитняка. Те, что победнее, также строились без раствора, просто подбирались камни подходящего размера и подгонялись поплотнее друг к другу. Получалась эдакая каменная мозаика. Вот только размеры жилищ не впечатляли: мне невольно хотелось назвать их конурками. Оно и понятно: это сколько ж требовалось потратить сил и времени, чтобы, перебирая камушки, выкладывать их с минимальными зазорами? А если при этом ещё и общую стену строить?
Селение, похоже, постоянно расширялось, и поэтому горцы строили новый защитный пояс. Старые строения оставались уже внутри крепости, и их разбирали на постройку новых. Оставались невысокие каменные парапеты, местами служившие границей для разделения земельных участков разных хозяев, а то и просто шедшие вдоль улицы. По ним прыгали мальчишки, играя в войнушку.
Я прикинул количество жилищ, т. е. и возможное количество жителей, потом оценил объём всех каменных кладок, и крепостной стены, и домов, затем разделил мысленно строительный объём на примерное число проживающих: получалось, что муравьи, по сравнению с местными жителями, сущие бездельники. Правда, внешняя стена, как было видно, уже давнишняя, да и строили её, скорее всего, в течение жизни нескольких поколений, но, всё же, поворочать тяжести горцам пришлось немало. Небось, и рабы им усиленно «помогали»
Мне опять стало хуже. Затекшие от пут руки, ставшие сине-багровыми, стали постепенно расходиться, и меня начало ломать такой страшной болью, что аж искры из глаз сыпались. Я, шагая боком вперёд, старался ступать осторожнее, оберегая отбитое пинками тело, и выглядел довольно комично. А теперь стал ещё и руки свои к телу прижимать, рожи корчить всяческие, выгибаясь в разные стороны. Мальчишки, шедшие за нами по пятам, что-то издевательски верещали вслед, явно дразня и нарываясь, но мне было не до них.
Мы зашли в дом моего покровителя. Он что-то сказал, и молодая женщина, лицо которой оказалось закрытым снизу чёрной тканью, бросилась хлопотать по хозяйству.
Садись, он кивнул мне на кошму.
Я сел на пол и огляделся. Если в доме вождя после прихода всех гостей стало тесновато, то тут они уместились бы только плечом к плечу. Никаких ковров не видно, а у вождя они висели и на стенах тоже. Тут же они завешаны самой обычной кошмой. Само жилище поделено на несколько частей свисающим пологом, вместо стен. Эта занавесь представляла собой плотную цветастую ткань, пропахшую дымом и неистребимым запахом овчины.
Я начал приглядываться к хозяину. Горец как горец: поджарый, носатый, в архалыке и папахе. Он тоже присел на кошму, но не на колени, а скрестив ноги перед собой. Затем устало снял папаху и отложил рядом с собой.
Кудрявый??! Ну, ты даёшь
Я был потрясён. Уж на что война отбила у меня острые чувства, но тут произошло такое Просто слов не находилось, пропали все разом. Я прочистил горло:
Хм, мда. Никогда не привыкну к твоим исчезновениям. И к появлениям теперь тоже привыкать придётся Ты нахрена такую бороду себе отпустил?
Гость сначала должен вкусить угощение хозяина, назидательно сказал мне, своему командиру, этот сын не пойми уже какого народа.
Что ж, хорошая традиция: моё брюхо уже откровенно урчало. Женщина поставила нам по большой чашке с горячим бараньим бульоном, в котором плавали кусочки крутого теста и накрошенной пахучей травки. Мясо подала почему-то на отдельной тарелке и тоже обсыпанным травяной приправой.
Я, по незнанию, жадно черпанул вроде бы негорячую жидкость, паром не клубящуюся, укрытую плёнкой прозрачного, спокойного жира, и едва не заорал: обжёг язык. Потом уже осторожно, обдувая, черпал вкусный бульон поданной деревянной ложкой, жевал варёное тесто, прихватывал куски баранины с тарелки.
Вполне так недурственная еда у Кудрявого. Походная жизнь научила нас довольствоваться тем, что есть, и мы чего только не перепробовали. Главным мясным блюдом на войне оставалась конина: после боя всегда остаются раненые и покалеченные лошади, которых добивают и пускают в армейские котлы, так что мы все не имеем предрассудков, каких животных можно кушать, а какихнельзя. Так что никакой бараниной меня никогда не смутишь.
После обеда желудок сразу успокоился и настроил меня на благодушный лад. Даже боли как будто уменьшились.
Кучеряво ты устроился, Кудрявый начал я неизбежную беседу.