А ну, молчать! этот явно командирский голос прозвучал позади меня, и мне снова ткнули в спину, пару раз. Вышпионы, и нам плевать, кто тут из вас девка, а ктобеременный.
Остальные тупо заржали, подавленные авторитетом.
Я огляделся. Тьфу ты, зараза, народное ополчение: трое плюс начальник. Молодые крестьяне, судя по всемуохотники. Вооружены охотничьими ножами; у одного за плечами висит лук. Что-то вроде передового дозора, секрета. Должны оповещать «кого надо» о всяких таких необычайных событиях. А эти, наглые, решили сами пленников взять, прославиться. Но их главныйявно бывалый вояка; наверное, ветеран в отставке. Рука у негоуверенная, голостоже.
Нас брали нахрапом, пытаясь подавить волю к сопротивлению на корню. Орали громко, в ухо, тыкали железом. На меня это уже не действовало, а вот моя химичка запаниковала, задёргалась. Слава богу, не стала рыпаться.
Командир дозора решил морально нас дожать:
А ну, на колени, падлы! Руки за спину!
Что ж, раз велятнадо делать. Я покорно и быстро опустился на колени, и, упав ничком, откатился брёвнышком в сторону. Хоть их командир и бывалый, но пришпилить меня сходу не сумел: тут и не каждому молодому такое под силу, сделать молниеносный укол.
Я поджал колени к груди и сходу вскочил на ноги, при очередном обороте. Их начальник рот не разевалсходу ткнул меня остриём своего меча, целясь в сердце. Я, не сдвигая ступни, повернулся боком влево, отклонилсямеч прошёл мимо.
Враг быстро вернул меч назад и нанёс новый удар, целясь уже в центр живота, чтоб навернякая шагнул вправо и прижал его лезвие локтем к левому боку, ухватив кистью левой руки запястье его правой, сжимавшей меч.
Всё, капкан. Правая моя рука свободная бью противника в челюсть, только зубы клацнули. Потомв под дых. И ещёколеном в пах. Так как я держу его левой рукой, то он не отлетает от ударов, а лишь болтается, как соломенное чучело.
Кто-то спешит на помощь своему командиру. Я разжимаю свою левую руку и толкаю безвольное тело ему навстречуполучается заминка. Меч избитого врага остался прижатым к моему левому бокуя хватаю правой рукой его рукоять, отпускаю локтём левой лезвие и, отступив шаг назад, делаю взмах сверху вниз с оттяжкой к себе.
Новый противник пытался проткнуть меня ножом в выпаде, но его нож оказался короче моего меча: я разрубил ему шею до половины и распорол горло. Хрип, фонтан кровии к моим ногам падает тело, дёргается в предсмертных конвульсиях.
Я крутанул пару раз кистью правой руки, привыкая к балансировке чужого оружия. Шагнул вперёд и чиркнул остриём по горлу лежащего почти без чувств скрюченного командира дозора.
А-а-а-а, мама! вдруг заревел по-детски один из дозорных и, бросив нож, кинулся бежать, неуклюже плюхая своими лаптями.
Я кинул ему вдогонку отобранный меч и только потом подумал, что оставаться без оружия в дракеэто не хорошо, это очень опасно. Меч воткнулся убегающему в спину; он захлебнулся воздухом и рухнул ничком в грязь.
Не подходи!.. Я зарежу её! Не подходи!..
Остался последний. Он удерживал Ведит, судорожно прижимая её к себе и держа нож у её горла. Хм, что-то определённо знакомое
Спокойно, парень! сказал я, твёрдо глядя ему в глаза, как учил нас полковник. Всё в порядке. Я не трону тебяты не тронешь её.
Я развёл пустые руки в стороны и начал очень медленно приближаться к ним.
Стой! Стой! Стой, где стоишь! истошно вскрикивал парнишка, покачивая ножом возле самой кожи моей химички.
Спокойно, спокойно, уговаривал я его, приближаясь мелкими шажками. Хорошо, убей меня. Ты убьёшь меня, понял? Видишья сам к тебе подхожу. Только её не трогай. Вот сюда меня ударь, по горлу. Я даже голову поверну, чтобы тебе удобнее было
Не подходи! Не подходи! орал пацан, теряя последний рассудок.
Понятно: он никогда никого не убивал, просто «записался на войну», чтобы потом перед девками форсить. Ведит емукак живой щит. Он и её-то боится убивать. Но, если что-то сделать не так, то запросто ей горло располосует, по дури.
Ну, давай, режь меня сюда, я даже шею вытянул в его сторону.
А-а-а-а! он, зажмурив глаза, отмахнулся от меня ножом, но всё-таки целясь по моему горлу.
Ты всё понял, мой читатель.
О-о-о-о-о!!!! это уже вырвался его утробный вой на остатках дыхания.
На этот раз Ведит не стала убегать, а исступленно нанесла ещё несколько ударов стилетом в пах и живот державшего её. Несчастный скорчился и рухнул в воду, булькая и корчась.
А тебе понравилось убивать, студент сказал я задумчиво, глядя на тело, пускающее по воде пузыри и пятна крови.
Ведит, дрожа, смотрела на свой окровавленный стилет. Потом кое-как разжала сведённые судорогой пальцынож упал ей под ноги. Она задыхалась, но не могла ни заплакать, ни заорать. Пришлось обнять её и крепко прижать к груди, поглаживая по дрожащей спинетакой тёплой, покорной и почти родной.
Как-то я не сразу сообразил, что обнимаю её совершенно голый И она тоже не сразу. Потом над тихой рекой прокатилось эхо звонкой пощёчины. И это бил не я.
Божегория
Мы торопливо заметали следы своей переправы. Я стаскивал трупы за ноги подальше от реки, потом зашёл в воду по грудь и оттолкнул лодку как можно сильнее, чтобы она отошла поближе к середине течения. Голым, разумеется: не хватало мне одежду кровью пачкать. Девушка в это время забрасывала мертвецов ветками.
Ведит порыскала в прибрежных зарослях и нашла котомку с небольшим запасом харчей и трутом для костра, распотрошила её. Я нашёл у каждого покойника по паре медяковне иначе, собирались мужики после смены отмечать боевое дежурство.
Всё. Нужно бежать отсюда, что есть духу. Дозорных хватятся в течение полусуток и начнут искать. Сделают облаву: прочешут лес, и нам в эти сети попадать совершенно не нужно. А если найдут трупы, то будут и дороги перекрывать. Скорее всего, следующая смена и найдёт, когда будет прогуливаться вдоль Роганы туда-сюда. По запаху.
Да, плохо началось наше знакомство с Божегорией Не дай бог, ещё кто-то крики слышал: тогда под облаву попадём совершенно точно.
Лихорадочно напялив одежду на своё холодное тело, я ухватил Лешего и потащил вглубь леса. Ведит поспешала за мной. Дорога, нам нужно на дорогуа по ней рвануть галопом, что есть духу, пока лошадки пеной не покроются.
Ближайшие районы Божегории я тоже представлял. И сам хаживал, и на карте видел. Так что направление движения выбирал не наугад, а кратчайшее. Но, так как надвигалась ночь, нам пришлось остановиться, и на дорогу мы выбрались только на следующий день.
Как бы не хотелось нам побыстрее добраться до столицы, но приходилось маскироваться: сначала один из нас пускал коня вскачь во весь опор, потом переходил на ровный шаг и дожидался другого, который пускал коня в галоп. Это мы делали только тогда, когда нас никто не видел. Поэтому любой встречный видел не более одного мчащегося всадника: сначала одного, потомдругого, как будто они друг с другом не знакомы. Мы даже в кабаки и в корчму заходили порознь, садились за разные столы, ночевали в разных комнатах и платили каждый сам за себя.
Я вдруг поймал себя на мысли, что мы с Ведит понимаем друг друга с полуслова и даже с одного взгляда. Ведь там, на Рогане, она молча смогла дать мне понять, что хочет провернуть ту же штуку, что сработала с разбойниками: нужно было только на пару секунд отвлечь нож от её горла. Коснулась левого рукава правой рукой, стрельнула глазамии мне всё стало ясно. Даже в «ночных совах» полнейшего понимания удавалось достичь не всегда, хотя полковник специально обучал нас общим знакам руками.
В одном кабаке кто-то из буйных пьяниц хотел затеять с ней ссору, приняв за простоватого паренька. Ведит взглядом остановила моё порывистое движение в её сторону, и мгновенно погасила назревающий конфликт: безо всякой драки и порчи мебели-посуды, и даже без мордобоя. Оказывается, у любого человека можно разбудить в его душе благостное миролюбие, причём даже без насилия: достаточно прижать острие стилета к его кадыку и дружелюбно улыбнуться.
Но это всё мелочи.
Главное: мы всё-таки добрались до столицы Божегории, Торгобора. Похоже, в пограничье местные мужики не раскачались сделать настоящую облаву из-за пропажи «народного дозора» (или слишком поздно взялись), а в глубине страны нас никто и не искал. Перед войной в столицу обычно идут толпы разного народа, вот и мы так прошли.