Немедленно покиньте это место! истерично вопил оператор, приказывая двигаться назад. Ваше тело принадлежит нам! Подчиняйтесь! Я снова и снова противился принуждению, хотя это было нелегко: будто борешься сам с собой, с собственными сильными желаниями и мышечными сокращениями. Это как держать ладонь над огнем: инстинкт требует отдёрнуть руку, но, превозмогая боль, усилием воли можно продолжать пытать себя. Трудно, но реально.
Убей его, Эмили, требовала одна из партизанок, женщина в нелепом головном уборе серебристого цвета и старой поношенной одежде. Она тихо плакала, держа на коленях голову умирающей от ран девочки, лет шестнадцати или даже меньше
Меня затошнило от этой картиныот самого себя, от той добровольной слепоты, в которой я жил целый год, жил и ненавидел, и уничтожал, и не скорбел над убитыми. С момента пробуждения я испытывал лишь благодарность за своё спасение, не задумываясь над тем, почему память пуста. Теперь я будто прозревал и непонятно было, почему этого не случилось раньше, как удалось зомбировать мое сознание настолько, что я ни разу даже не задумался, прав или неправ.
Сумбур в дырявой голове обретал ясность. События медленно выстраивались в ряд, проистекали одно из другого, давая невероятные ответы: вот я на поле боя, думая, что попал в плен; а вот в стенах родной больницы, рядом Джон, которого считаю другом. Вот Леон переживает за мою жизнь, помогает поправиться. Я верил всем его словам. И вот он уже виновато прячет глаза, просит прощения, не объясняя причин а я и не интересуюсь, в голову не приходит, что друг мог причинить мне какое-то зло.
Подняв руку к чудом уцелевшему шлему, я нажал обратную связь:
Оператор, необходима корректировка данных.
Слушаю вас, в голосе готовность содействовать, явное облегчение, что я ответил на многократный призыв.
Вы уверены, что Индианаполис нуждается в зачистке? Не может быть ошибки?
Абсолютно достоверная информация. Откуда сомнения, солдат?
Я неотрывно смотрел на Эмили, читая в ее глазах отчаянную надежду. Она не хотела верить, что я враг, не хотела стрелять. Не знаю, как я оказался на противоположной стороне, наверное, об этом стоило спросить Джона, не моргнув глазом назвавшегося моим другом. Кем он на самом деле был? лжецом? подлецом? волком в овечьей шкуре? Была ли моя память повреждена случайно? или я оказался в искусственно созданной новой реальности, благодаря которой стало возможно собрать армию таких, как я, предателей-солдат, забывших, кто они на самом деле? Не потому ли нам запрещали общаться между собой, делиться историями жизни и ранения? Чтобы мы не смогли случайно раскрыть правду? И не потому ли «элитные техасские войска» оставались в тылу, на безопасном расстоянии управляя обманутыми местными солдатами, брошенными в братоубийственные бои против близких?
Расскажите обстоятельства моего пленения, твёрдо потребовал я у оператора, желая умереть на месте, но не смотреть в глаза Эмили; стыд поглощал, давил, проникал под кожу, в ноющее и кричащее от боли сердце. Я не искал оправданий: омерзительное чувство гадливости к самому себе, предательства распространилось внутри, тошнотворное ощущение обманутости. Как лоха развели. Не мог поверить, что целых девять месяцев убивал своих, преданный лучшим другом. Теперь его просьба о прощении открылась истинной стороной, обрела смысл
Долго не было ответа, будто на том конце не знали, что сказать. Затем молчание прервал голос нового операторане того, кто был со мной обычно:
Не слышу вас. Повторите. Не слышу вас.
Я повторил. Но, кажется, мой вопрос был слишком неудобным, чтобы удостоить его ответом.
Внимание: потеряна связь с бойцом номер два-два-восемь-пять-четыре, позывной «Айрон». Срочно всем солдатам: найти и обезвредить. Есть основания подозревать его в измене, вероятность дезертирства: девяносто два процента. Внимание
Я с омерзением зашипел и отступил на шаг, споткнулся, испытывая сильнейшее потрясение. Медленно поднял руку и включил звук на максимум, чтобы Эмили и остальные слышали каждое слово. Глаза женщин округлились, а Эмили, поднявшись на нетвёрдых ногах, сделала шаг вперед, обходя баррикаду. Так близко я боялся того, что она меня коснется. Я много месяцев прожил в убеждении, что мщу за ее смерть, а оказалось, что по трупам шёл навстречу и мог даже не заметить, как она попадет под мой «каток». Столько зла совершил, что не было никакого смысла продолжать жить дальше только умереть. Я мог сдержать обещаниепогибнуть, защищая.
Прости, прошептал я Эмили, глядя сверху вниз и чувствуя то, что давным-давно уже не чувствовалобжигающие слёзы и тошнотворный ком стыда в горле. Адресовал слова и другим обречённым:Простите
Снял миномет с плеча, повернулся спиной к горстке несчастных женщин, лицом к проему окна, сквозь которыйя в этом не сомневался, вскоре ворвутся каратели.
Отставить, солдат! немедленно отозвался разозлённый оператор, «вдруг» без помех услышавший меня. Выполняйте приказ. В противном случае вас ждет принудительное уничтожение. Выбор за вами: хотите житьвозвращайтесь назад. Здание зачистят другие солдаты.
Да пошёл ты, устало сплюнул я, в последний раз используя обратную связь: пусть знают, так просто я теперь не сдамся. Я отлично стрелялположу не менее десятка стилфайтеров, прежде чем меня прикончат. А может, и больше.
Внимание всем бойцам: отмена операции. Отмена операции. Уходите из района на безопасное расстояние.
Противно пискнул в мозгу сигнал, ритмично, словно второе сердце, отсчитывая секунды в порядке убывания
Отступить. Включён режим самоуничтожения.
Я зарычал, впадая в бешенство, что мне не позволят даже такой малости, как самозащита, не дадут кровью искупить свое предательство. Просто ликвидируют, как пришедшую в негодность машину.
будет приведён в исполнение через сто восемьдесят секунд. Две минуты пятьдесят девять, две минуты пятьдесят восемь
Рядом заплакала Эмили, дёргая меня за рукав. Я ощущал рывки, но не чувствовал прикосновения пальцев.
Тонибормотала она с болью. Тони
Эми, уходи. Я не мог смотреть ей в глаза, не хотел видеть осуждение. Забудь меня. Попробуйте прорваться или спрятаться. Здесь небезопасно. Уходите!
Нетее голос дрожал. Я только нашла тебя не могу вот так расстаться.
Слишком поздно. Я испытывал обречённость и стыд, и хотел понести наказание за все отнятые жизни. Я уже не тот, что был раньше.
Не бросай меня сноварыдала девушка, которую я так и не вспомнил, лишь узнал благодаря фотографии, неохотно отданной другом-лицемером, да почувствовал сердцем плачущим, кричащим, истекающим кровью сердцем, оставшимся единственной живой точкой внутри моего искусственного тела.
Наверное, Джон посчитал, что опасности давно нет, раз Эмили мертва. «Я был там», с ненавистью вспомнил я его слова, он точно знал, что никого не оставили в живых. Он был в Ричмонде, видел уничтоженных жителей и после этого спокойно мог смотреть в мои глаза, лживо рассказывая, будто бы я родился в Техасе
Женщины гудели, обсуждая, чем я мог бы реально помочь. В основном сходились на том, что необходимо доставить меня невредимым в штабной центр, чтобы обороняющиеся узнали, наконец, с чем имеют дело. Да только не понимали, что город в плотном кольце: никому из нас не выбраться.
Уходите все! заорал я, до них никак не доходило, что через две минуты они погибнут, если все еще останутся рядом со мной.
Две минуты ноль пять, две минуты ноль четыретаймер безжалостно и равнодушно отсчитывал секунды моей жизни.
Они его убивают! закричала Эмили так яростно, что даже меня поразила. Я обернулся.
Одна минута пятьдесят четыре, одна минута пятьдесят три все ближе конец. Страшно умирать, но еще тяжелеежить в образе убийцы. Одна минута сорок девять
Ведите его в подвал! нашлась женщина с нелепым головным уборомприсмотревшись, я понял, что это многослойная фольга, облепленная вокруг котелка наподобие шлема. Там нет радиосигнала, связь должна прерваться.
Тони, пожалуйста! умоляла Эмили, чувствуя мое сопротивление. Если правда хочешь помочь, пойдем со мной, живой ты принесешь больше пользы.