Биоморфор щелкнул, открыл пасть камеры окончательной обработки и выдвинул произведение анатомического искусства.
На платформе лежала женская рука.
Татьяна Викторовна повздыхала, поулыбалась, сокрушенно покачала головой, вытащила искомое и потащила в операционную.
* * *
Кверху брюхом, раскинув лапы, перед козеткой лежал Бим. Длинные уши валялись на полу, словно он сбросил их с себя, да так они и упалирядом с головой. Пес жмурилсяподремывал. Не обратил внимания даже на крупный метеороид, пролетевший только что мимо станции. Близко, но не опасно. Э не стал включать локальную защиту или сбивать его с траектории направленным энергетическим ударом, как делал обычно при метеоритной угрозе.
Татьяна, откинувшись в кресле, смотрела вдаль. Тамп теплым комочком свернулся на плече, опутав ниточками-щупальцами ее локоны. Наступил ежевечерний час общения с Вечностью в лице Космоса. Она не уставала от этих свиданий, происходивших в позднее времясмотрела на звезды, анализировала события прошедшего дня, повторяла пройденное.
Первый блин биоморфора вышел комом. Лепила точно воспроизвел дерму, мышцы и костит. е. наиболее крупные объекты биоформирования, но перепутал сосуды с нейронами и забыл про ногти и капиллярный рисунок на подушечках пальцев. Впрочем, это не помешало Татьяне «оттянуться по полной», вспоминая подзабытые уже швы: простой узловой, Холстеда-Золтона и даже Макмилена-Донати, благо косметический эффект произведению Лепилы не требовался. Завтра она собиралась попробовать сотворить какой-нибудь внутренний орган, желательно, брюшной полости. Кишечник всегда был одним из самых сложных операционных объектовналичие патогенной микрофлоры, тонкий слой мышечной оболочки обязывали хирурга быть не просто мастером, но виртуозом. А, может быть, печень? Сложность паренхиматозных органовв расползающейся структуре ткани и огромном количестве кровеносных сосудов. Да что говорить! В организме не было не нужных органов и систем. Любая ошибка грозила пациенту весьма неприятными последствиями, вплоть до летальных.
«Буду резать, буду шить!»дразнил ее Артем еще в институте. На последних курсах она не вылезала из анатомичек городских больниц. Ночами ее пальцы шевелились во снеона вязала бесконечные узлы и накладывала бессчетные швы. Насколько ей нравилась анатомия, настолько же пугала химия. Собственно, так они с Артемом и сблизились. Однажды на семинаре ужасный Вик Викпрофессор и садист, дал задание написать некую формулу (кажется, банального анальгина) и засек время. Татьяна сжимала пальцами виски, тупо глядя в белый лист бумаги, и никак не могла сообразитьв каких закромах памяти искать проклятую формулу? Как вдруг ей тихо дунули в затылок и кинули на колени листок. Татьяна формулу благополучно списала и благодаря этому не попала на повторную пытку к Вик Вику. Лишь после занятия оглянуласьоказалось, сзади сидел Артем. Она нерешительно кивнула ему. Он, улыбнувшись, спросил:
Не шаришь в химии, да?
Еще со школы, виновато призналась Татьяна. Не дается мне эта наука!
Тебе плохой учитель попался, засмеялся Артем, вот и все! Хочешь, я тебе попробую объяснить?
Хочу, тихо ответила она и почувствовала, как щеки зажгло предательским румянцем.
Поначалу он действительно пытался что-то ей объяснить. Потом махнул рукой, и экзамены она сдавала только благодаря жестокой зубрежке и им собственноручно написанным шпаргалкам. Да и забыли они о формулах очень быстро. Простая химия сменилась химией чувств. Трепетными танцами пальцев, поцелуями до дрожи, ощущением мираогромного спального мешка, призванного укрыть от всех бед.
Странный парадокс: прошлое, разворачивающееся перед глазами золотой кинолентой, уводило вдаль. Вперед. В будущее.
Впервые с тех пор, как потеряла мужа, она вновь видела юношу и девушку, шедших бесконечными улицами рука об руку, бок о бок, дышащих одним воздухом. Вспоминалаи глаза оставались сухими. И сердце не сворачивалось в тугой болезненный жгут, а стон не сдавливал горло. Самое главное в ее жизнито, что он был в ней! Не так уж мало оказалось подарено обоим:он для нее, и онадля него. И теперь, понимая это всем сердцем, она училась радоваться тому, что было, и тому, что будет. Кинолента памяти, оплетая, не сковывала движение, но поддерживала, не ранила более, но давала запас сил. Татьяна Викторовна никогда не была религиозна. Даже понятие «Бог» не определила для себя. Ощущала наитием души, а не крепостью веры, что есть нечто в общем храме мироздания, что не поддается описанию, анализу, перед чем ratio бессмысленно и даже вредно. Космос был ближе и понятней этого нечто, но он был не тем, кто подарил ей годы жизни рядом с любимым, и кому она могла бы быть благодарна за это.
Внутри хрупкой скорлупы станции, лежащей в пригоршне Звездного зверя, имя которому Вечность, Татьяна шептала неизвестно кому: «Спасибо!». И, подхваченное золотой лентой, слово разносилось по неведомым просторам Вселенной.
* * *
Ночью, словно теплая рука толкнула в сердце. Постучалась.
Татьяне снился странный сон: пронизанный блеклым желтым светом фонарей, напитанный ранними осенними сумерками. Будто гуляет она в одиночестве долгими дачными дорожками. Любуется домиками, украшенными хозяевами на разнообразный манер, улыбается покосившимся заборам старых дач, словно добрым знакомым, запрокинув голову, дивится новомодным хоромам, окруженным коваными решетками. На душе тихо. Не сквозят сомнения, мысли не путаются, текут вяло, ровно, словно речка-журчунья, которую она переходит по легкому мостику. Гладит перила, смотрит внизв коричневую блестящую воду, несущую яркие листья, палки, мусор, подмигивающую огоньками склонившихся в поклоне фонарей. Постояв над водой, не задерживается. Впереди подъемне крутой, но долгий. Горка кажется залитой светом. Листья ясеней желтеют в призрачном свете так ярко, что глазам больно. Она, наконец, добирается до верха. Перед ней пустая аллея. Не освещены дома по обеим сторонам, заборы увиты сухими зарослями девичьего винограда и кучными кустами жасмина. Фонари остались внизу. Здесь темновато, лишь далеко впереди стоит одинокий столб, на котором неверно горит лампа, похожая на ртутную каплю. В круге света под нейзакутанная в темное фигура
Теплое прикосновение не враждебно. Оно призвано разбудить, а не напугать
Открывшая глаза Татьяна долго не могла понять, где находится. Так реален был свежий загородный воздух, сырость у берегов, ветерок, ласкающий щеки, запах только начавших преть листьев, наступающих холодов.
Она села, едва не наступив на спящего на коврике у кровати Бима. Коврик был любимый, связанный когда-то в незапамятные времена мамой крючком из разных тряпок. Одна из немногих вещей, перекочевавших через Вселенную, чтобы оказаться вместе с Татьяной Викторовной в Лазарете на перекрестке миров сектора Див. Бим сонно поднял голову, вяло повилял хвостом. И отвалился обратно.
Лягушата «спали» в дальнем углу, устроив кучу малу, из которой торчали то тут то там длинные худые лапки и лупатые головы.
Шуня, приобретший странную привычку залезать на ночь под ее подушку, вовсе не выказывал признаков жизни. За прошедшее время она так и не понялануждался ли розовый тамп во сне, или ему просто нравилось замкнутое и душное пространство?
Чтобы не побеспокоить настоящую и виртуальную «живность», Татьяна тихо оделась и вышла в коридор. Огни были притушены. Э включал частичный слип-режим на станции тогда, когда Татьяна засыпалауменьшал внутреннее освещение, отключал некоторые приборы. Снаружи станция всегда была ярко освещенамаяк в пустоте, луч света в темном царстве, место, где врачуют печали и хвори.
Засунув руки в карманы, она медленно шла по круговому коридору. За прозрачными дверями промелькнул медицинский сектор. Икринка тоже спала, опалово фосфоресцировала в полумраке, оплетшие ее кабели-вены едва заметно пульсировали. Лабораторный сектор отключился. Внутри было темно, лишь голубели сложносочлененные переплетения странных механизмов, реторт и емкостей. Татьяна давно собиралась разобраться там. В Хранилище, являющемся составляющей частью Лаборатории, в криогенных камерах находились лекарства и химические составляющие для синтеза любого вещества, знакомого Э. Последний раз крупная партия лекарственных веществ с М-63 была заказана еще Лу-Таном и с тех пор Татьяна не проводила инвентаризацию. Она, конечно, знала, что Э выбраковывает и уничтожает препараты с истекшим «сроком годности», но предпочитала следить за всем сама.