Эркин крепче упёрся локтями в постель, осторожно поёрзал, укладываясь так, чтобы полностью закрыть Женю, чтобы потом, когда волна уйдёт, Женя была под ним, как под одеялом. Руки Жени мягко гладили его плечи и спину, её глаза влажно блестели, но губы улыбались. Он пошевелил бёдрами, ворочаясь в ней, готовясь к последним ударам, и волна сразу придвинулась, изгибаясь и приготовившись к прыжку.
Женя готова?
Она, улыбаясь, кивнула.
Я иду.
Встречаю, выдохнула она.
Так резко и сильно он ещё не бил Женю, и с той же силой рухнула на него горячая волна, он успел поймать тихий, шёпотом, вскрик Жени и повторить удар
Он лежал на Жене, всё ещё соединённый с ней, и медленно переводил дыхание. Волна не ушла, она осталась и покачивала его, мягко и ласково. Эркин осторожно шевельнулся, нашёл губами губы Жени, её щёки, влажные и чуть солоноватые, глаза Она вздохнула, словно просыпаясь, и подняла веки, увидела его лицо и улыбнулась.
Эркин хорошо, да? Тебе хорошо?
Он медленно, будто только учился говорить, ответил:
Да, очень. Ты ты не устала?
Не знаю, Женя медленно подняла руки, погладила его плечи, голову. Полежим так, хорошо?
Тебе нравится? Ну, когда я в тебе?
Мне всё нравится, тихо засмеялась Женя.
И он, отзываясь на этот смех, покачался на ней. Чуть-чуть. Чтобы она почувствовала его.
Тебе не тяжело?
Нет, мне хорошо. А тебе?
Очень. Мне никогда так хорошо не было.
Улыбка Жени стала лукавой.
Ты так всегда говоришь, каждый раз.
Это же правда, он улыбнулся. Я же индеец, индейцы не умеют врать.
Совсем-совсем?
Совсем-совсем, кивнул он и серьёзно:Я говорю правду, Женя. Мне каждый раз хорошо, и помолчав, будто проверял, убеждённо закончил:Как никогда.
Женя уложила его голову себе на грудь. Он потёрся об неё щекой и всё-таки медленно приподнялся.
Я посмотрю на тебя. Можно?
Можно, конечно, удивилась его просьбе Женя. Тебе всё можно.
Эркин медленно плавно выпрямлялся, не разрывая замок, а мягко очень плавно отделяясь от Жени, и встал над ней на коленях так, что Женя осталась лежать на спине между его ногами. Его взгляд мягко гладя двигался по ней, как до этого его руки, и на себе он ощущал такой же гладящий взгляд.
Какой ты красивый, Эркин.
Опередила, улыбнулся он. Только ты лучше. Правда.
Сейчас скажешь, что лучше всех, смеялась Женя.
И скажу. Это тоже правда, Женя. Ты лучше всех.
Женя медленно закинула руки за голову и потянулась.
Как хорошо, Эркин.
Лучше не бывает, кивнул он. Я уложу тебя, хорошо?
Как это?
Ну, ты поспишь. Тебе надо отдохнуть.
А тебе?
Он улыбнулся её вопросу.
От радости не устаёшь.
Ой, как это тебя хорошо получилось?! Женя порывисто поднялась к нему. Значит, тебе это в радость и ты не устаёшь, а мне, значит, отдыхать надо, мне, получается, это не в радость, да? Вот я тебя за это сейчас!
Она обхватила его за шею и резко дёрнула на себя. Эркин поддался рывку и позволил повалить себя на постель. Задыхаясь от смеха, она шутливо тузила его, так что он попросил:
Женя, не щекочи, я ж в голос заржу, Алису разбудим.
Придушу провокатора, грозным шёпотом сказала Женя, усаживаясь на него.
Эркин согнул ноги в коленях, чтобы Женя могла опираться спиной. Теперь она сидела у него на животе и даже ноги ему на грудь поставила.
Тебе удобно? заботливо спросил Эркин и, дождавшись ответного кивка, продолжил:Ты меня пока душить будешь, я вздремну малость, закрыл глаза и даже всхрапнул.
Женя рассмеялась и попыталась встать, но он сразу открыл глаза.
Нет, Женя, ты сиди.
Тебе же тяжело, возмутилась она.
От тебя? Никогда.
Но она всё-таки слезла с него и встала.
Лампа догорает уже.
Понял, Эркин потянулся, проехавшись спиной и ягодицами по мягкому ворсу ковра. Ох, хорошо как. Всё, встаю.
Он сбросил себя с кровати, нашёл шлёпанцы, подобрал штаны и рубашку. Женя уже надела халатик и унесла на кухню чашки, и там теперь еле слышно звякала посуда и плескалась вода. Эркин, прижимая к груди одежду, прошёл к себе в кладовку, вытащил и развернул свою постель, сложил штаны и рубашку и вышел на кухню.
Я возьму тёплой воды? Оботрусь.
Конечно, бери, Женя расставляла вымытую посуду на новенькой проволочной сушке.
А а ты?
Я уже, засмеялась Женя. Пока ты штаны свои искал.
И я уже, Эркин расправил на верёвке влажное полотенце. Завтра я поправлю.
Что?
Сушку. Там гвозди слабые, я смотрел.
Ага, Женя вдруг зевнула. Спокойной ночи, Эркин.
Спокойной ночи, откликнулся он уже из-за двери кладовки.
Женя оглядела кухню, проверила, насколько плотно закрыта дверца плиты, послушала сонную тишину в кладовке и пошла в комнату. Уходя, Эркин привернул фитиль, и теперь комната тонула в полумраке. Женя быстро разобрала постель, погасила лампу и легла. Каково ему там, на полу? Интересно, ну, когда-нибудь их оставят в покое? Чтоб не бояться, чтоб не прятаться от всех, чтоб Эркин мог до утра спокойно спать на кровати. Ведь если подумать, то у них только одна нормальная ночь и была. Когда он с заработков приехал. Правда, если честно, они и не спали в ту ночь. Но всё равно, он до утра оставался с ней, а сейчас что же делать, так уж получилось, что иначе нельзя. Что же делать?
* * *
Золотарёв любил водить машину и при малейшей возможности садился за руль. Шофёр нужен когда он нужен. И разговор за рулём вести удобнее. Всегда можно отвлечься на дорогу и тем выгадать время для обдумывания ответа. Хотя на этот раз собеседник нелёгкийна лету всё схватывает, с очень хорошей реакцией.
Мы союзники, Игорь Александрович.
С разными методами, не так ли?
И это. Но сейчас и методы наши совпадают.
Ироническое хмыканье, быстрый взгляд. Ладно, пойдём так:
Игорь Александрович, почему вы не вернулись к научной работе?
Видите ли, Николай Алексеевич, во-первых, делать историюзанятие не менее интересное, чем её изучать. Во-вторых, мне попросту не к чему возвращаться. Все мои довоенные материалы и наработки погибли. В-третьих, я не могу оставить моих товарищей. Они помогали мне, мой долг фронтовое братство, если хотите, Бурлаков говорит спокойно, академически рассуждающим тоном. И наконец, в-четвёртых, у меня, простите, чисто шкурный интерес. Я ищу свою семью.
Вы говорили, они погибли.
Да. У меня нет доказательств, что они спаслись. Но нет и доказательств гибели. Работа в имперских архивах может их дать.
Вы ищете доказательства гибели или спасения?
Николай Алексеевич, только очень плохой учёный начинает работу, зная, что получит в конце. Известный заранее, желаемый вывод это догма. А я учёный, и мгновенная озорная усмешка. Не очень плохой. Вот и пятый аргумент. Я занят научной, по сути, работой. Так что сама постановка вопроса некорректна. Я всё-таки вернулся.
Золотарёв улыбнулся. Надо же, хорошо как перевёл. Что ж, пусть залезет поглубже. И себе найдёт, и с нами поделится, и нет, об этом парне говорить ещё рано, пусть профессор увязнет, и тогда вот тогда и пойдёт настоящая игра с Бредли и Трейси. Они, говорят, игроки сильные, ну так и профессор Бурлаков тоже далеко не из последних. Недаром его наш генерал ценит и чуть ли не со школы дружит.
Игорь Александрович, а дома не попробовали? Может, кто из соседей что знает?
Разумеется, я побывал в Грязине, но голос Бурлакова по-прежнему спокоен, там давно живут другие люди. Сменились все соседи. Никто ничего не знает. Это же был район "оздоровления".
Золотарёв кивнул. Оздоровление, sanitation. Служба Безопасности Империи радикально решала проблему сопротивления в бывшем Пограничье, арестовывая всех жителей, всех поголовно, и заселяя опустевшие дома привезёнными издалека собственными гражданами, лояльными и в силу происхождения, и в силу благодарности за полученное в дар от Империи имущество. А вывезенные часть уже нашлась трупами на Горелом поле и во рвах, часть в трудовых лагерях при военных заводах И что теперь со всей этой массой делать? Но об этом пусть головы в другом отделе болят.
Вы надеетесь найти следы в архивах?
И на это тоже.
А ещё на что?
И в ответ с прежней чуть отстраняющей улыбкой:
Моя главная надежда, Николай Алексеевич, на чудо.
Золотарёв кивнул. Да, больше Бурлакову, если честно, надеяться не на что.
Бурлаков, сохраняя прежнюю улыбку, смотрел перед собой на несущуюся под колёса серую в тёмных пятнах свежего асфальта дорогу
Кажется, успели, Антон сидит, небрежно откинувшись на спинку, с безмятежной улыбкой отдыхающего гуляки. Всё спокойно.
Спасибо.
Не за что. Твоих мы прикроем, и уже тише добавляет:Как сможем.
Он кивает.
Не надо утешений. Я не первый, и с невольным вздохом:и не последний.
Ничего, Антон улыбается как можно веселее. Будет и у нас праздник.
Будет, он старается улыбаться как Антон.
Вот мы победим, представляешь, соберёмся, сядем все вместе Антон громко причмокивает.
Он смеётся, кивая. Извечная мечта: пир после победы. Интересно, сколько нас уцелеет? Вряд ли понадобится очень большой стол
Простите, я кажется задремал.
На здоровье, Игорь Александрович, можете дремать дальше.
Благодарю
Антона убили через полгода. Заметив хвост, повёл за собой, затащил в какой-то тупик и затеял перестрелку. С Антоном оборвалась последняя ниточка, связывавшая с домом. Антон бывал у него дома, знал их всех. И Римму, и детей. Играл с Аней в шахматы, возился с Серёжей и Милочкой. И вот всё, оборвано. Он знал, что так будет, что этим кончится, и всё же
Не открывая глаз, Бурлаков сел поудобнее. Машина идёт ровно, без рывков и толчков. Всё позади, всё кончилось благополучно. Для выживших. Он всё понимает, но он поехал туда, в Грязино, бывшее Грязино
Застывший в опасливом ожидании город. Провинция Империи, очищенная от расово неустойчивого русского населения. Он узнавал дома, но не город. Городу сменили имя. Теперь Петерсхилл. В честь генерала Петерса, командовавшего войсками захвата. Не улицы, а стриты и авеню. Но главноесменили людей. Из Алабамы, Луизианы, Дакоты, даже Аризонысо всей империи их переселили сюда, в дома, ещё помнящие прежних владельцев. Была Россия, Пограничье, Русская территория, а теперь а теперь они замерли в страхе перед возвращением выживших Нет, эту проблему надо решить и будем решать. Но сейчас он шёл домой. И безумная не надежда даже, а а вера в чудо, что Римма и дети дома. Он даже не думал, что столько лет прошло, что дети выросли А чуда не было. Были чужие люди, жалкий лепет этих людей, что дом был пустой, что всё-всё в доме они купили, на свои деньги, у них даже чеки сохранились, что они не при чём, ничего не знают, дом был совсем пустой, и соседние дома тоже пустые, а они не при чём, а если у мистера претензии, то это всё Империя, Служба Безопасности, а они приехали в пустой дом У мужчины, седого, грузного, дрожали руки, женщина жалко шмыгала носом, за ними толпились их дети Он повернулся и ушёл. Не стал с ними говорить. Не смог. Обошёл соседние дома. Никого. Из старых, кто мог что-то знать, никого, никто не вернулся. Ни один
По вашим данным, Николай Алексеевич, из угнанных многие возвращаются?
Золотарёв вздрогнул.
Я был уверен, что вы спите. Нет, к сожалению, информации пока нет. С угнанными вообще непонятно, куда они делись. Если честно, рассчитываем на вас. Архивы целы, но разобраться в них Понимаете?
Догадываюсь, кивнул Бурлаков. Попробуем разобраться.
Простите, что задеваю больное, но у вас была большая семья?
Жена, дети, брат жены, племянники, кузены и кузины, другие родственники Фактически я знаю обо всех, кроме жены и детей. Остальные погибли. Кто на фронте, кто в Сопротивлении. А из дальних пока я этим не занимался, слишком давно оборвались связи. А ваша семья, Николай Алексеевич?
Мне повезло. До моих Империя не дотянулась. А так как у всех. Кто на фронте, кто в тылу. Кому как повезло.
Да, кому как повезло. Вы правы, Николай Алексеевич.
Золотарёв в зеркальце посмотрел на Бурлакова и вернулся к собственным мыслям. Как однако держится прекрасно. Конечно, об Империи он осведомлён очень широко, десять лет на нелегальном положенииэто серьёзно. В его ненависти к Империи, Службе Безопасности, Службе Охраны можно не сомневаться. И в архивах он разберётся вполне профессионально. Ниточек там торчит уйма. Не может там не быть компромата на Бредли и Трейси. Где-то эта парочка должна была засветиться. Киллер и шулер, даже не главари, нет, у них в уголовной, как она здесь называется, да, Система, особое положение, уже ясно. Сами по себе, не входят ни в одну группировку и работают только на себя. И уже давно. У Ротбуса был компромат на Трейси и очень серьёзный, раз тот так испугался и поехал за деньгами. А на Бредли? Петерсен клянётся, что был. Что Ротбус не рискнул бы угрожать, не имея на руках козырей. Игроки все, все сравнения карточные. Ну что ж, в этой колоде Бредли и Трейситузы. Без джокера их не возьмёшь. Счета в банке У обоих не подкопаться. Капало потихоньку маленькими порциями. До трёх тысяч декларация об источниках не требуется. Потому и счетов столько. И все оформлены одинаково. Владелец и имеющий право распоряжения. Только имена меняются. Тогда Трейси взял два своих. Сто семьдесят три тысячи. Счетов Бредли не трогал. Хотя там больше. А в сумме четыреста двадцать тысяч с небольшим. Но затребовали шестьсот восемьдесят. И Петерсен, да и остальные показывают одно. Ротбус никогда не требовал больше, чем у человека было. И даже обязательно оставлял какую-то мелочь. Как там Да, вот: если у человека есть один доллар, больше девяноста восьми центов Ротбус не потребует, но и меньше, чем на девяносто семь не согласится. Значит, у Бредли и Трейси было в общем не меньше семисот тысяч. Хотя хотя не было, есть. И значит, двести восемьдесят мы не нашли. Оформлено ещё на кого-то? Анонимный счёт на предъявителя? Абонирован сейф? Или просто лежат где-то в тайнике? Но и в сейфе, и в тайнике лежат доллары, имперские зелёные бумажки, обесценившиеся ещё к лету, и два таких волка позволят таким деньгам стать бумажками? Да никогда! Как-то же они их обменяли. И вот здесь без профессора, вернее, его "орлов" они же "банковские крысы" не справиться. Значит, надо сориентировать профессора. Теперь Раз Ротбус требовал деньги обоих, значит, компромат на Бредли у него был. Так что? Трейси решил откупить себя, бросив дружка? Вполне логично, а значит, возможно. Как же не вовремя заткнули пасть Ротбусу. Рискуем не управиться к Рождеству. А это новые жертвы. День Империибудь она и так далееобошёлся без большой крови, из наших вообще никто не пострадал, но страсти всё равно накалились. Ещё раз бросим армию между белыми и цветными, и маховик может раскрутиться опять. Нет, к середине декабря надо успеть. И взять на упреждение. Не будут уцелевших охранюг столько времени кормить и укрывать за так. Задаром здесь вообще никто ничего не делает, жлобы поголовно, независимо от цвета. Правда, это даёт возможность отследить по денежным ручейкам, так сказать пройтись от истоков к устьям и обратно. Но дадим им вылезти на Рождество, крови будет слишком много. Надо успеть раньше. И в то же время не спугнуть.