Улицы в центре селения получили новые, традиционные для своей эпохи названия: Комсомольская, Мира, Ленина, но стоило пройти немного в сторону от центра — и перед глазами появлялись напоминанием о военном прошлом Батарейная, Зарядная, Пороховая, Обозная, Казачья…
Улица, на которую шел Кирилов, называлась Полевая, может быть, оттого, что составлявший ее ряд домов был самым крайним и за ним начиналось просторное поле, которое весной обычно засаживалось картофелем. Максим Петрович хорошо помнил, как в конце мая — начале июня картофельные поля покрывались сиреневыми и розовыми цветами и пьянящий медовый запах наполнял всю округу. Здесь, на этой улице и стоял дом Серафимы — обычный дом из самана, с длинным навесом, окошками с синими ставнями, выходившими прямо на дорогу. От других домов этот отличался, пожалуй, только тем, что его южная стена летом покрывалась вьющейся розой, которую когда-то давно посадила Сима. Кирилов вошел во двор и осторожно постучал в окно. Через минуту скрипнул засов, дверь приоткрылась и, прежде чем кто-либо вышел во двор, из двери прямо на Кирилова бросилась с восторженным лаем мохнатая черная собака, сразу облизав ему все лицо.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Джек, узнал, — Максим Петрович присел на корточки и, обняв собаку, гладил ее по голове, — Здравствуй, дружище!
— Чи ты только с собакой будешь здоровкаться? — услышал он низкий, немного с хрипотцой голос. На ступеньках, в ватнике, накинутом поверх рубашки, стоял дед Ваня — отец Серафимы.
— Каким ветром к нам, давненько тебя не видали, а? Да ты входи, входи в дом-то! Настенька, смотри, кто к нам приехал!
На крыльцо вышла невысокая пожилая женщина, Настасья Карповна — баба Настя. Сколько помнил Кирилов, дед Ваня всегда звал свою жену Настенькой и это всегда было смешно и трогательно, особенно теперь, когда Настасья Карповна стала совсем седой и старенькой.
— Батюшки, Максим Петрович! Ну, что ты старый морозишь гостя на дворе! Веди в дом да к столу, а я сейчас соберусь…
— Да вы не волнуйтесь, я ненадолго, хотел вот с Серафимой повидаться, а завтра надо возвращаться в институт.
— Вот незадача какая!.. — дед Ваня почесал за ухом и добавил: — Серафима уехала на неделю к тетке в Ростов. Вернется только послезавтра. Может задержишься, а?
— Никак не могу. Тут, ненароком новую комету открыли — надо будет обсудить, что делать дальше и организовать наблюдения.
— Новую? — оживился дед Ваня — да что ж обсуждать-то — прежде обмыть надо, а?
— Вот-вот, тебе только повод найти — незло проворчала баба Настя, — Не был бы у нас дорогой гость — ни за что бы не позволила!
Уже через полчаса на столе дымилась жареная картошка, а рядом с ней стояли соленые огурцы, грибы, солонина, пирог с грушами. В центре стола покрылась росой доставленная из погреба бутылка абрикосовой самогонки, которую дед Ваня обычно приносил только для самых дорогих гостей. Баба Настя, собрав на стол, села рядом с Максимом Петровичем.
— И мне налей- сказала она, — я тоже с вами покалякаю, а там и обед поспеет.
Дед Ваня наполнил тяжелые хрустальные рюмки и поднял свою:
— Всегда рады дорогому гостю в своем доме, спасибо, что не забыл!
Максим Петрович выпил вместе с ним залпом. Настасья Карповна только немного пригубила и поставила свою рюмку на стол. Когда-то дед Ваня тоже работал на Астростанции. Летом водителем грузовика, зимой пересаживался на бульдозер и расчищал дорогу к телескопу от снега, наледей и падавших на асфальт камней. Он знал эти места с рождения, Астростанция тоже рождалась на его глазах и при его участии, поэтому и Кирилову, и Ивану Антоновичу было что вспомнить. Кирилов не заметил, как пролетели четыре часа. Еще через два часа надо было возвращаться в поселок — автобусов после этого больше не было, а попутные машины в направлении Астростанции ходили по вечерам очень редко, да и не всегда брали попутчиков. Когда Кирилов взглянул на часы, дед Ваня грустно спросил его:
— Что, вышло время?
— Еще нет, но его осталось немного.