Перстень в руке. Три глубоких вдоха. Крепко сжимаю кулак и ныряю через проход в грядущее
Правда, с какой скоростью это теперь происходит и как далеко меня закинет, я в точности не знал. Мне это только предстояло установить. Всё вокруг стало негативным, а происходящие изменения, скорыми и заметными.
Мерцающие и размытые, на фоне пурпурного неба, светло-голубоватые кроны деревьев росли и раздувались всё больше, пока, в какой-то миг, не исчезли. Сколько времени прошло до их исчезновения в реальном времени я не хотел даже предполагать. Это были явно не недели и не месяцы.
При такой скорости переноса уловить момент возникновения в воздухе жёлтой футболки было точно невозможно. Поэтому пришлось контакт с перстнем понемногу ослаблять. Скорость внешних процессов понемногу падала и, наконец, мне удалось разглядеть вокруг себя мелькавшие светлые тени. Их было много и было мало, иногда вообще никакого движения вокруг невозможно было уловить. Но скорость движения в канале времени снизилась ощутимо. Можно было рассмотреть суточные изменения и даже часовые. Бегающая чёрная полоса в розовом небе наконец стала багровой звездой, быстро пролетавшей по фиолетовому небосводу.
Скорость упала, но биологические процессы, продолжавшиеся в моём организме, остались на прежнем уровне. И вскоре, от недостатка кислорода, я стал остро нуждаться в передышке.
Пауза! Там, где я оказался, была ярко освещённая ночная зима. Моя весенняя обувь хрустнув, немного провалилась в ослепительно белый снег на дорожке.
Своей отметки на кустах у скамейки я, естественно, уже не обнаружил, как и кустов вместе со скамейкой.
Вокруг было ярко сверкающее снежное поле, заполненное не понять чем. Грядки, не грядки. Это больше напоминало аккуратно расставленные на белом поле, большие надувные пузыри с низким давлением внутри. Казалось, они под своим весом одинаково сплющились о землю. И оттого над снегом выступала как бы полусфера. Снег на этой полусфере не держался, поэтому просторная площадь, оставшаяся от того небольшого московского сквера, казалась бурно закипевшей.
В той стороне, где была прежде улица, из земли выступала огромная, тоже сплющенная труба, такого же белого как снег цвета. Через такую трубу можно было бы свободно перегонять вертолёты с крутящимся винтом. Но там, как и здесь, было тихая зимняя ночь
Потом я подумал, про какой-то парк развлечений для детей.
Под моими ногами была явная дорожка, огороженная тонкими округлыми бордюрами ярких цветов, кое-где выступающих выше снежного покрова. Но большую часть пространства занимали не дорожки, а эти стеклянные пузыри, торчащие из снега. Сзади один из пузырей почти утыкался мне в ноги и я, обернувшись, посмотрел внутрь.
Внутри эта конструкция под пузырём имела вид какого-то транспортного средства. Сквозь тонированное стекло было видно почти лежачее кресло для одного человека.
Если, конечно, это было действительно средство передвижения, потому что никаких органов управления внутри не просматривалось. Человек как-то забирался внутрь, садился, вернее ложился в кресло и, вроде должен был сидеть ничего не делая. Или просто играться, делая вид, что сидишь, например, в исследовательском звездолёте.
Я так рассуждал, как спец по автомобилям. Всё в этих игрушках упрощено и этим нерационально в кубе! Как, интересно, оно может двигаться и двигается ли вообще? Как можно таким аппаратом управлять, я не представлял даже теоретически.
Тем более, что и выехать с этой площадки по узким дорожкам, было бы весьма и весьма проблематично. Так что я, закончив восстанавливать дыхание, остался при мнении о каком-то детском парке развлечений, но, почему-то, с креслами для сидения в них взрослых.
Одно из двух, или дети стали уже такими большими, или же эти «тарелки» предназначались совсем не для путешествий. В голову пришло нечто фантастическое: взрослые здесь работают, чтобы совместными усилиями создавать некоторую биологическую нейронную сеть для решения каких-то глобальных задач. Бред, конечно! Я это выдумал, чтобы хоть как-то оправдать то, чего я не понимал.
Последний раз глубоко вдохнул и двинулся по времени дальше с той же невысокой скоростью. Снова багровая тьма чередовалась с красноватыми просветлениями. Панорама на низкой скорости меняться почти перестала. Поле вокруг кипело своей трудно уловимой жизнью. И не было никаких событий, напоминавших о том, кого я здесь искал.
Едва в очередной раз посветлело, мне снова понадобилось отдышаться. Время снаружи теперь двигалось слишком медленно. На один переброс уходило всего четыре или пять суток, и я быстро начинал задыхаться. При выходе открылась всё та же площадка с пузырями, только освещённая природным, ярким солнечным светом. По заснеженным дорожкам спешили местные люди.
Был довольно сильный ветер, который грозил сдуть меня с моей точки стояния. Я чуть повернулся, снизив парусность, и расставил пошире ноги.
Это было не утро, по многим признакам, время клонилось к вечеру. Багровеющее солнце в туманном мареве сияло где-то за домами. Сразу бросилось в глаза множество пустых тёмных ячеек вокруг. Стройные ряды пузырей, в отличие от ночи, значительно поредели. Моя теория о нейронной сети дала течь. Оказалось эти пузыри могли покидать свою парковку.
Неожиданно откуда-то сверху донёсся настойчивый сигнал. От неожиданности я вздрогнул и взглянул вверх. Прямо на меня снижалось что-то, вроде большого чёрного утюга с двумя закруглёнными носиками и четвёркой коротких лапок снизу. Я шарахнулся в сторону. Но далеко уходить с этой моей точки было опасноиначе потеряю место старта и потом заплутаюсь во времени.
Снизившийся аппарат, а вблизи он очень напоминал расставленные здесь другие, бесшумно и плавно коснулся тёмной площадки и тут же просел, поджав свои лапки. Это устройство снова напомнило мне летающие тарелки, но теперь не столько экстерьером, сколько истинным полётом. Тонированное стекло кабины откинулось вверх, и бородатый мужчина в тёмных очках поднялся и шагнул из «тарелки» на землю в том месте, откуда я отскочил.
«Шотландец!» подумал я.
Из-под украшенной трёхцветными чёрно-красно-белыми квадратами юбочки-килта у него едва не торчали голые коленки и белые шерстяные гольфы, высоко обтягивающие его голени. Во всех нюансах шотландской национальной одежды я разбирался слабо, но общее впечатление было такимистинный шотландец! Правда, заговорил тот на русском и безо всякого иноземного акцента:
Это моё посадочное место. Чо ты замер тут, будто не слышишь! прокаркал липовый шотландец, уставившись очками в плитку у моих ног.
Это был явный вызов! Я оказался немного в шоке, не ожидал услышать здесь, в будущем, которое мне с детских лет и почти до последнего времени виделось светлым и мудрым, столь откровенного и вполне современного мне хамства. Даже моё знание их проблем, не могло пошатнуть этот позитивный образ.
Впрочем, чему я удивлялся? История и в тёмном прошлом наверняка тоже скрывала большую часть других нетипичных проявлений характера человека.
И я не стал этим грузиться. Не за тем я сюда попал! Вступать в перепалку со здешними аборигенами я не хотел, тем более что немного продолжал ещё задыхаться. Необходимо было до конца восстановить содержание кислорода в крови. И я промолчал, выпуская очередное облако пара изо рта.
Оглох? «шотландец» не был склонен к позитивизму.
Я снова вдохнул и почти без напряжения в голосе произнёс:
Прости, родной, не сообщишь, какой сейчас год?
Мне хоть раз за весь круиз необходимо было определяться по времени. Точного времени моих старых чёрных часов, безупречно исполнявших функции по переброске и определению положения во времени, теперь катастрофически не хватало. Изменённое время вот оно, а определиться, где нахожусь можно только у аборигенов, что было само по себе неудобным.
Бу-бу! странно ответил мне мой собеседник, приподняв над глазами очки. Нюхаешь чего, или на помпе подвис?..
При чём тут какая-то помпа? Или у них люди нормальные стали редкостью в этих тёмных временах?
Я взглянул в его лицо и поразился ещё больше, глаза под очками у «шотландца» были совсем чёрные, как два бездонных колодца. Белой склеры не было вообще. «Шотландец» теперь мне показался каким-то больным на голову, безумцем, от которого адекватности не дождёшься.