Дай угадаю? А у нас, как всегда, нет.
Они и лезут. Пока не так много и только в Сибирский лагерь, но есть другая проблема. Вадим выдохнул носом, что обычно служило признаком какого-то важного сообщения. Совет требует для них свободу передвижения открыть лагерь и всех выпустить.
Антон не сразу понял, что в этом заключается проблематичного, и задумался. Его друг, пресс-секретарь земной миссии продолжил:
Ты понимаешь, да?
Ну да, ины среди людей, всё это как-то
Ключевое слово требуют. Подсказал Вадим.
Требуют? И что?
Тоха, ты сам подумай, что.
Это может быть оскорбительно для нашей делегации в совете? Политика?
Какая к чертям политика?! Они с нами обращаются, как с детьми, уже отправили шторки.
Что ещё за «шторки»?
Это наши так назвали, вообще это генератор маскировочного поля. Маскирует представителя одного вида под другого.
А это возможно?
Тоха! Было бы у тебя сейчас видео, я бы тебе показал, что и не такое возможно! Поверь мне, по сравнению с ними мы неандертальцы. И если, не дай бог, они захотели бы нас захватить шансов ноль!
У кого?
К счастью, Галантай не услышал этого вопроса, а Антон сразу понял, что глупость сорвалась с языка, даже покраснел.
Нам повезло. Они уважают демократию, свободу слова, свободу самоопределения видов, свободу передвижения и вроде бы не приемлют насилия. Вадим задумался. Хотя армия у них всё же есть.
Армия? в который раз удивился Антон.
Да. Вообще, знаешь, давай завершать разговор, через пару ялов будет совещание, мне ещё надо успеть подготовиться.
Ялов?
В ответ Вадим весело хмыкнул:
Да, часы остались на Земле. Мы здесь живём по ялам, сиокам и, если повезёт, останусь на второй катох.
Чума-а, протянул Антон.
Всё! Пока! Не скучай! Помни, о чём я тебя попросил.
Антон угукнул в ответ и наушник затих. Он вынул его из уха, сунул в карман, где лежали сигареты. Есть хотелось намного сильнее, чем курить, и он потянул на себя стеклянную дверь «Устрицы».
Информация, которую вывалил на него друг, вертелась в голове, замешивалась комками в густую кашу. Необходимо было срочно расставить всё по полочкам и восстановить порядок. Это оказалось не так просто. Миграция инопланетного народа, который не принимали другие инопланетяне, будила опасения. Занесут неизвестный вирус, бактерию, или, не дай бог, начнут пожирать людей ночами в полнолуние.
И что это за «шторки»? Может, таким образом они вооружают этих самых тектумов? Вадим сказал, что мы отстали в технологии разгадать обман виделось сложным. А «свобода», «демократия» и всё такое пыль в глаза нашей делегации. «С уровнем развития печатного дела на западе» возникла в голове цитата из фильма. Да и идеалы «демократии», если посмотреть на собственную историю, не раз служили отличным прикрытием для самых разных военных вторжений.
Если смотреть поверхностно, вроде и нет никакого интереса, а на самом деле очень даже есть. Заинтересуйся они чем-нибудь, разве расскажут? Спрос формирует предложение стоит проявить интерес к чему-то, как продавец сразу поднимет цену. А они, судя по всему, намного опытнее нас в этих делах.
От этих мыслей и голода разболелась голова. Антон открыл меню и, безучастно листая украшенные всевозможными завитками страницы, прямо спросил носатого официанта:
Пельмени есть?
Француз сморщился и отвёл глаза в сторону.
Тогда принесите вот это. Антон ткнул во что-то замысловатое.
За все визиты в «Устрицу» ему с трудом удалось запомнить название лишь одного блюда, но его он точно не желал, поэтому выбирал не по названию или цене, а по массе ингредиентов, указанной мелким шрифтом на полях. В выбранном блюде стояли внушительные цифры, что обещало или жирный кусок говядины или огромную тарелку с салатом. А если повезёт и то и другое вместе, и непременно под сыром. Без него здесь не обходилось ни одно серьёзное блюдо.
Антон нечасто заходил в «Устрицу». Несмотря на приятный интерьер, место навевало странные мысли о времени, о том, что всё рано или поздно закончится. Стены заведения были увешаны картинками «старой доброй Франции» фотографиями аккуратных и чистых улиц приморских городов: Марселя, Тулона, Ниццы, зелёными видами плюшевых полей Бургундии. Их дополняли замки Нормандии, утёсы Аквитании, снежные Альпы и, разумеется, вид на Эйфелеву башню с Марсова поля. Всё это смотрелось бы не так печально, если бы башню не взорвали пять лет назад, во время первой мигрантской войны, а Франция не лежала бы сейчас в руинах, погребённая под горами мусора и нечистот, захлебнувшаяся иммигрантами из Африки.
Ваш соле меуньере дижоннезе, выговорил официант и поставил перед Антоном тарелку с двумя подгоревшими кусками камбалы, тремя ветками петрушки и половиной сочного лимона.
Антон осмотрел покрывавший рыбу толстый слой масла, пододвинул к себе ёмкость с дижонской горчицей и, отправив носатого официанта восвояси, вонзил в рыбу тяжёлую вилку.
1.5Новосибирскавгуст, 2030
Ксения выехала из дома, думая о героине рассказа Дины Рубиной. О больной раком девушке, которая повесила на шею колокольчик метку. Думала Ксения и о парне, любимом девушке, который сплюнул опасный поцелуй, как только та ушла, сообщив о страшном диагнозе. Всё-таки он тоже её любил и приехал в аэропорт, попрощаться, и что-то кричал, и она смеялась, и показывала свой колокольчик. Только смешно не было.
Рассказ назывался «Мастер-тарабука».
Ксения остановилась на светофоре под навесной транспортной галереей.
Накануне они провели с Антоном чудесный вечер, сходили в суши-бар, и всё сложилось идеально: томление после трёх дней разлуки (сказывался рваный график работы нотариальной конторы), нагловатый аппетит, роллы «Аляска», по которым она успела соскучиться, его грустные зелёные глаза и тонкий юмор. Завтра вечером они встретятся снова. На свежем воздухе, подумала Ксения и улыбнулась формулировке: что ж, электроника, металл, стекло и бетон, которые наращивал на своё тело город, даже лавочку под шевелюрой каштанов и косичками ив превратили в островок «свежего воздуха».
Заползшая в салон тень отвлекла от этих размышлений, перед машиной припарковался микроавтобус с выключенным табло маршрута. Ксения заглушила двигатель и потянулась за сумочкой на заднее сидение. Она опаздывала, если верить зелёным циферкам на панели. Лекция уже началась.
По дороге к ступенькам она позволила себе несколько образов-пророчеств, которые будут исполнены вечером: Антона придётся немного промариновать за утреннюю забывчивость очередная статья вновь перешла дорогу «доброму утру» от любимого, поиграть с его лёгким чувством вины.
В дверях она замерла. Любимого?
Улыбнулась, глядя под ноги. Почему нет? Пусть такие мысли парят выше формирующегося чувства, пусть они будут авансом, а не страховкой от расставания. Пускай. Они ещё такие лёгкие и могут взмыть высоко, несерьёзно-прекрасные и дымчатые. Отрекаться от них глупо, прятаться смешно, бояться нелепо. Надо оставить за ними право быть истинными, презумпцию чистоты и надежд, пока единственный обвинитель это молодость отношений. Пробовать сладкую гривуазность зарождающейся Любви, поддавать в её пушистое брюхо, трогать, словно языком нёбо, потому что потом воздух над головой выжгут подчистую, и вам придётся искать в себе силы на поиски рухнувших вниз чувств, уже неоднократно узаконенных слезами и временем.
Здравствуйте. Присаживайтесь, Преподаватель, женщина с маленьким ртом и рваной чёлкой, прервала занятие и дождалась, когда девушка усядется за стол. Раздражение опозданием ей удалось спрятать где-то в паузе между адресованными Ксении словами.
Преподавателя звали Людмила Эдуардовна Левит. Психолог, практикующий психоаналитик, ведущая проекта «Сомнения», ну и конечно куда уважающему себя преподавателю без этого? почётный член Федеративной ассоциации психоаналитиков. Она читала курсы по общей теории психоанализа, истории психоанализа, психологическому консультированию и супервизии, конфликтологии переговоров, вела семинары по построению карьеры. Ксении не нравились используемые Левит коммуникативные посылы и элементы общения, казённой сухостью которых она с первого занятия дистанцировалась от учеников Не обратное ли должен сделать любой психолог в первую очередь: приблизить, расположить, посеять семена компромиссов? Задействовать в разговоре даже в монологе! полный спектр синтонов, а не орудовать маркером конфликтогенов? Или в этом заключался главный урок всего курса: «Добро и улыбка не принесёт вам пользы одни проблемы! Постоянны только сомнения!»? Нет, она не была груба или некорректна, но в мелочах и деталях совокупным образом скорей походила на раздражённую тупостью заочников высокомерную особу, муж которой чаще поглядывает на коллекцию виски в баре, чем на неё, и, разумеется, он философ, а не алкоголик, недопонятый, недопринятый, недоласканный, а она, а он а они, эти лица за партами как они будут смотреть в глаза своим детям, когда не смогут ответить на вопрос чада: пап, а кто искал причину многих мечтаний в подавленной «потребности в мастурбации»? Левит зачем-то сразу сообщила, что прекрасно знает веданту, и каждое занятие неосознанно пыталась свинтить с безымянного пальца кольцо, словно то кусало кожу.