Но этого не случилось. Тогда я собрался с духом и все рассказал настоящей Лорен.
* * *
Было ужасно обидно, что я попался на такой элементарный трюк. Но контраст между намеренно неестественной маской и скрупулезно выверенным изображением Лорен сделал свое деломеня заставили, пусть ненадолго, поверить своим глазам. Мне будто сказали: вот так выглядит имитация (о, специалист моего уровня моментально замечает такие вещи), а значит, вот это (сделанное в тысячу раз тщательнее) настоящие съемки. И я поверилненадолго, но всерьез.
Оставался один вопросчто это было? Шутка какого-то психа? Многовато хлопот ради сомнительного удовольствия заставить меня дрожать от страха целых шестьдесят секунд. Вымогательство? Тогда расчет мог быть одинзаставить меня перевести деньги сразу, пока я не опомнился, но для этого надо было не вешать трубку, а наоборот, давить изо всех сил, чтобы я не успел и подумать об обмане.
Значит, ни то, ни другое.
Я дал Лорен посмотреть запись, но она отнеслась к ней не очень серьезно:
Телефонный хулиган есть телефонный хулиган, какой бы хитрой техникой он ни владел. Помню, мой брат, когда ему было десять лет, наугад набирал номер и начинал тонким голосом (женским, как ему казалось) визжать, что его насилуют. Я в свои восемь лет считала это идиотизмом, но его друзья просто со смеху лопались от такой забавы. Вот и тебе звонил такой же шутник.
У десятилетних мальчишек, знаешь ли, не может быть видеосинтезатора за двадцать тысяч долларов!
Ну, положим, у некоторых он может быть, а кроме того, хватает и сорокалетних мужчин с таким же утонченным чувством юмора.
которые точно знают, как ты выглядишь, где мы живем, где я работаю
Мы спорили минут двадцать, но так ни на чем и не остановились. Лорен явно не терпелось поскорей вернуться к работе, и я неохотно позволил ей это сделать.
Но сам я уже не мог ничем заниматься, поэтому закрыл галерею и поехал домой.
Предварительно я позвонил в полицию. Лорен не хотела этого, но в конце концов сказала:
Звонили не мне, а тебе, так что поступай как хочешьтрать свое время, отвлекай людей от работы
Меня соединили с детективом Николсоном из Отдела электронной преступности, и я показал ему запись. Он говорил со мной сочувственно, но ясно дал понять, что едва ли сможет мне помочь. Факт преступления налицо, а требование выкупа преступление серьезное, несмотря на то, что надувательство было раскрыто мгновенно. Однако установить личность вымогателя практически невозможно. Даже если указанный счет действительно принадлежит вымогателю, это счет Орбитального банка, а тот ни за что не выдаст своего клиента. Телефонная компания может установить наблюдение за номерами тех, кто мне будет звонить, но если этот вызов шел через территорию государства Орбитаа скорее всего так оно и есть, то там след потеряется. Уже десять лет, как разработан проект соглашения, запрещающего обмен деньгами и информацией со спутниками, но он до сих пор не ратифицирован. Видимо, очень немногие страны могут себе позволить отказаться от прелестей сотрудничества с полулегальной экономикой Орбиты.
Николсон попросил дать ему список наших потенциальных врагов, но я не смог припомнить ни одного имени. За много лет у меня не раз случались деловые конфликты разной степени серьезностиглавным образом с обиженными художниками, которые в конце концов забирали свои работы из галереи, но я искренне не мог представить себе, чтобы кто-нибудь из этих людей решил отомстить мне так зло и вместе с тем так по-детски. Напоследок он спросил:
Ваша жена когда-нибудь делала сканирование?
Я рассмеялся:
Не думаю. Она терпеть не может компьютеры. Даже если сканирование подешевеет в тысячу раз, она не станет его делать.
Понимаю. Ну что ж, спасибо за помощь. Если что-либо подобное повторится, просим немедленно ставить нас в известность.
Когда он повесил трубку, я запоздало подумал, что надо было спросить: «А если бы моя жена сделала сканирование? Вы хотите сказать, что хакеры уже научились проникать в скэн-файлы?»
Эта мысль меня расстроила. Впрочем, какое это могло иметь отношение к шутке, которую со мной сыграли? Ведь столь детального компьютерного описания Лорен не существовало в природе, и шутники должны были как-то иначе раздобыть информацию для моделирования ее внешности.
* * *
Я ехал домой на ручном управлении, и пять раз чуть-чуть превысил предельную скорость, поглядывая на приборную доску, где дисплей высвечивал все увеличивающуюся сумму штрафа. Наконец автомобиль сказал: «Еще одно нарушение, и у вас отберут права».
Прямо из гаража я пошел в студию. Лорен, конечно, была там. Я стоял в дверях и молча наблюдал, как она возится с набросками. Она снова работала углем, но я не видел, что именно она рисует. Частенько я поддразнивал ее за эти архаические методы:
Откуда такая преданность традиции? У этих материалов столько недостатков. Раньше художники мирились с ними, так как не имели выбора, но теперь-то зачем притворяться? Расскажи компьютеру, чем именно тебе так дороги уголь и бумага, или холст и масло, и получишь на экране любой материал, только он будет гораздо лучше настоящего.
Но она всегда отвечала одно и то же:
Я делаю то, что умею, то, что люблю, то, к чему привыкла. Что в этом плохого?
Мне не хотелось мешать ей, но не хотелось и уходить. Если она и заметила меня, то не подавала виду. Я стоял и думал: «Как я все-таки люблю тебя. А ты, оказывается, такая сильнаякак гордо ты держала голову в самый разгар»
Я вздрогнул. В самый разгарчего? Когда похитители подтолкнули тебя к объективу камеры? Но ведь этого не было!
Конечно, на самом деле этого не было. Но я знал, что Лорен вела бы себя именно так, она не дрогнула бы, не потеряла самообладания. И я испытывал восхищение ее отвагой и хладнокровием, хоть мне и напомнили о них весьма странным способом.
Я повернулся, чтобы уйти, но она сказала:
Если хочешь, оставайся. Мне не мешает, когда ты смотришь.
Я сделал несколько шагов в студию, где царил хаос. После холодной пустоты галереи, похожей на пещеру, здесь было очень уютно:
Можно взглянуть?
Она отошла от мольберта с почти законченным рисунком. На рисунке женщина, прижав к подбородку стиснутые кулаки, глядела прямо на зрителя, глядела завороженно и тревожно, будто старалась, но не могла отвести взгляд от чего-то страшного.
Этоты? Что, автопортрет? спросил я, не сразу уловив сходство.
Да, я.
Разреши узнать, на что ты так смотришь?
Она пожала плечами:
Трудно сказать. Наверное, на неоконченную работу. Это, вероятно, портрет художника, который работает над своим собственным портретом.
А ты не хочешь попробовать поработать с камерой и зеркальным экраном? Можно запрограммировать любую стилизацию твоего отражения, которая будет фиксироваться в момент твоей реакции на само отражение
Она с улыбкой покачала головой:
Не проще ли вставить зеркало в раму?
Почему зеркало? Люди хотят видеть не себя, они хотят проникнуть в душу художника.
Я подошел ближе и поцеловал ее, но она почти не обратила на это внимания.
Я рад, что ничего не случилось, сказал я нежно.
Я тоже, засмеялась она. Не волнуйся, теперь я никому не позволю меня похитить, а то тебя хватит удар, прежде чем ты успеешь заплатить выкуп.
Я приложил палец к ее губам:
Не вижу ничего смешного. Я на самом деле был в ужасе. Кто знает, что у них на уме? Намекали на какие-то пытки
Пытки на расстоянии? Что-то в стиле ву-ду? Она высвободилась из моих объятий, подошла к верстаку. Стена над ним была увешана рисунками, которые она считала неудачными и хранила «себе в назидание».
Взяв с верстака нож для бумаги, она крест-накрест рассекла свой старый автопортрет, который я очень любил.
Потом повернулась ко мне и с притворным изумлением сказала:
И совсем не больно!
* * *
Мне удалось избегать разговоров на эту тему вплоть до позднего вечера. Обнявшись, мы сидели в гостиной перед камином. Пора было ложиться спать, но так не хотелось покидать этот уютный уголок (хотя по одному слову дом воспроизвел бы точно такое же приятное тепло в любом другом месте).