Лёня подъехал к ее дому (Не получилось, да и не получится «к нашему».) Если б он остался на Земле, то, наверное, уже ушел бы от нее. А так, его давнишняя малодушная мечта, кажется, осуществиласьон разводится, не разводясь.
Дом. Только что приобретенный. Оплачен по «билету в один конец». Просторный. С эркерами. С увитыми плющом верандами. Под красной (имитация старины) черепицей. Стоит посредине большого сада. А ведь он всю жизнь мечтал о таком. Но без Вики.
Вошел. Из гостиной слышалось увлеченное Викино: «Вы не поверите, мне был голос. Я всегда скептически относилась к таким вещам. А тут вдруг до дрожи. Звоню. У него все нормально. Но голос не замолкает. Все бросила. Борю в охапку. Чудом каким-то успела на самолет. Врачи потом мне сказали, еще минут десять, и его бы уже не откачать».
Его шаги услышали. Все навстречу. Боря. Вика. Теща. Тесть. Тройка викиных друзей, считавшихся их общими друзьями (со своими половинами, естественно). Вика радостно: «Скоро должен приехать Яша!» (Двоюродный дядя, устроивший ее на работу.)
Поцелуи. Объятия. Опять поцелуи. Входит редакция русскоязычной газетки. Огромный стол под тяжелой люстрой. Свечи. Нанятый бармен. «Оказывается, у нас есть фамильное серебро». Лёня Гурвич между женой и сыном.
Для Бори крушение своего устоявшегося мнения о папе вначале чуть не обернулось психотравмой, но лучи отцовой внезапной славы расцветили его школьную жизнь, растопили сердца первых школьных красавиц.
Эта улыбка-ужимка Вики. Вот, что он полюбил тогда: «Моя обезьяна». А все остальное было уже довеском. Все остальное уже комментарии. И даже сейчас сердце дрогнуло сколько-то.
Первым поднялся с бокалом тесть:
Я всегда верил в тебя, Леонид (ему нравилось быть проницательным). Место на корабле гениев по праву твое. (Сказано так, будто если Лёня вдруг недостоин, он первый согнал бы зятя с места). Да-а, тесть растрогался, сел.
Эстафета у тещи:
Лёня, мой, все эти годы ты шел к своей Цели. Наплевал на внешний успех (двадцать лет она считала, что он плюет как раз на семью). Что тебе все эти лавры из пластмассы! Не отвлекался на промежуточное, которое для большинства всегда было «главным», «конечным», «последним». (Лёня уже и забыл, что Галина Наумовна в России когда-то преподавала философию.) Бог с ним, с большинством. Наконец-то оно разрешило великодушно себя спасти. Ты жертвуешь собой. (Не спорь, пожалуйста!) Ты не можешь иначе Мы понимаем тебя. (Это ее всегдашнее «мы» от имени Вики, семьи и вообще.) Если честно, пытаемся понять. И будем стараться все это выдержать, что еще остается За тебя. За успех твоей миссии. Лехаим!
После бурного чоканья встала Вика:
Лёнясветлый человек, и самый добрый Все эти годы нашего брака Его душа То, что не имеет материального выражения, то есть бесценно За тебя, Лёня! быстро нагнулась к нему, поцеловала. Он догадался, что надо встать. Она прижалась к нему, поцеловала снова. Дядя Яша уже созрел для тоста.
Лёня Гурвич вдруг понял, где он находится. На собственных похоронах. Так бывает, когда смерть вдруг становится выходом. Распутывается, разрешается то, что давно уже не распутываемо, не разрешаемолишь умножает только бессмыслицу, общую муть. Смерть освободила домашних. И они добросовестно соблюдают приличия. Кстати, они ведь не лицемерят сейчас. Он освободил их и они благодарны ему. Они искренни. Просто это искренность ситуации, положения, момента. Он не удивился бы, если среди всех сыплющихся сейчас на него пожеланий прозвучало что-то вроде: «да будет земля тебе пухом».
Наконец дали слово дяде Яше. Он предупредил, что будет выступать в двух лицах: как Яков Файвиш и как «Яков Файвиш Лтд». Основной юмор спича заключался в его неимоверной затянутости и витиеватости. До Лёни дошло только, что он-Лёня сейчас как дядя Яша двадцать лет назад доказал, что американская мечта есть реальность.
После ужина пили чай в гостиной. Вика спросила его:
Вот знаешь, конечно, что тридцать лет там будут длиться пятьсот наших земных (я не перепутала вроде?), а все равно как-то странно. Как такое представить?
Это она уже как бы невзначай потрогала его в гробу, дабы лишний раз удостовериться, что все по-настоящему. Надо было б ее напугать, клацнуть, например, зубами или резко открыть глаза.
Этот их провисший брак. Разве она не понимала. Он измочален, опустошен, устал от того, что так и не решился. Но она-то не меньше устала, годами выстраивая жизнь так, чтобы не решать.
Эти приглушенные, чинные разговоры гостей о том, о сём, как и бывает обычно на поминках. Здесь, в гостиной обращались теперь уже преимущественно к Вике. Что же, логика роли вдовы уже диктует свое.
Боря показывает сад: «Если хочешь, папа, здесь мы сделаем ручей, тебе же не нравится пруд. Ручей, про который ты говорил тогда». Боря единственный, кто участвует не в похоронах, в проводах. В сотый раз рассказывать ему про годы и километры? «И дно будет каменным». Он обнял сына. Боря ростом уже почти что с него. А ведь с ним все получилось поверхностно, скомкано, наспех. Не просмаковал его становления, много чего пропустил, пролистнул в его жизни. Разве он знает, в каких образах сын видит мир или о чем мечтает на самом деле. Всегда умилялся себе самому как отцу снисходительному, доброму, упустив между пальцев силы, сердца не хватит назвать потерю, посмотреть ей в лицо Ладно, что Боря не унаследовал его невротичности, он не заложник примера и, судя по всему, будет счастливее, нежели Лёня, а волосы, он, кажется, где-то читал, что такие кудряшки могут еще и пройти, расправиться с возрастом, если правда, то жаль
«Лёня! Лёня! его искали в доме«Дядя Яша уже уезжает».
Ночью Вика пришла к нему. Была чутка и внимательна. Увлекшись, они воскресили кое-что из своего юношеского репертуара. С ее стороны это не было косвенным извинением за годы безлюбого пресного секса без вкуса и запаха. Вдова отдавала последний долг. Они занимались этой некрофилией до четырех утра.
Глава 5. Пресс-конференция
Послушай, Билл, ты знаешь меня уже полвека, орал в трубку Арнольд Коэн, и я имел наивность надеяться, что ты хотя бы меня уважаешь. Нет, о любви сейчас не надо. Кто это был вообще? Что? Имиджмейкер? Твоюматьмейкер! Ты не видел, какое порно он изваял? Арнольд Коэн чуть было не вдавил фотографию в экран телефона и снова в трубку, но уже вкрадчиво, Как? Нашел десять отличий? А теперь я тебе зачитаю с листа. Ничего, послушаешь, это не долго: «Цель коррекции образа: достижение отдаленного визуального сходства А. Коэна с А. Эйнштейном. Имиджевые обретения: очевидны. Прогнозируемый результат: телезритель обнаруживает сконструированное сходство на второй, третьей минуте и после некоторого колебания удостоверяется в своем открытии. Эмоциональный фон: чувство удовлетворенности у телезрителя вследствие подтвержденности собственной наблюдательности». Продолжить? Ну, хорошо, что все понял. Что? Да не буду я больше брызгать слюной. Неужели в тебя попало? Не беру я в голову. Не беру. И мир не рухнет, согласен. Что журналисты? Я помню. Знаешь, Билл, в стилистике надо что-то менять, то есть у меня предчувствие. Ну, конечно же, плохое. Но так, больше по мелочам.
Джек-программист потребовал, чтобы собрались все. Сейчас именно. После пресс-конференции будет много суеты и вообще.
А где наша Каролина?
Подъедет позже. У нее обстоятельства, сказал Билл Коульз, ну что ты хотел, Джек?
Джек поднялся:
Господа, все ли из вас составили завещание? Я сегодня встречался со своим юристом. Так вот, как все вы знаете, в завещании есть такая милая фраза: «в случае моей смерти». А у каждого из нас «случай» этот произойдет много позже того как «дожди смоют последние письмена с надгробий наследников наших наследников». Это я к тому, что любой мало-мальски прыткий адвокатишка при желании оставит ваших родичей с носом. Так что вперед, переоформляйте бумаги, еще успеете.
«Прогнозируется беспрецедентный рейтинг» восторженно шепчет мистеру Коульзу его помощник, «мы уступаем только чемпионату по футболу». Но Биллу в своем вступительном слове уже не до рейтинга. Полвека назад он начал свою борьбу. Если выспренно, это борьба с человечеством за возможность спасти человечество. Но через сколько унижений пришлось пройти, сколько вытерпеть мелких обид и обид уж никак не мелких, злых насмешек, откровенных издевок и издевок цивилизованных, сколько дерьма пришлось съесть задаром.