Дмитрий Раскин
Лабиринт «Возничего»
ЧАСТЬ I
Планета Гирэ
1. Вернувшийся. Дознание
А ведь мне до пенсии уже чуть меньше года. Стало быть, это моё последнее дело? Смешно. То есть, как раз банально. Так и знал, что закончу на чем-нибудь в этом роде. Было время, казалось, вот завтра начнется, наконец, что-то стоящее, настоящее Что же, в конечном счете, привык к рутинной, бесцветной жизни, да и к собственной бездарности, оказывается, можно. Занимаюсь всякой мелочевкой, ерундой и, в принципе, должен радоваться, что вообще востребован. Но я не радуюсь. По причине дурного характера, видимо.
Вот весь мой итог я консультант экспертного совета, в чьих консультациях наши высокие эксперты, разумеется, не нуждаются, но на всякий случай, мало ли что, раз уж этого требует форма
Если б это сознание своей неудавшейся жизни было источником сладости, что вроде как мне причитается здесь, или хотя бы основанием интереса к собственной персоне. Но нет же, нет. Теперь уже нет, если честно. То есть, я себя самого извожу теперь, вгрызаюсь в собственные кишки вообще задаром?
Передо мной все тот же Джон Гордон в который раз пытается достучаться до меня, возмущен моей тупостью, сдерживается в интересах дела.
Все, что вы рассказали, мистер Гордон, улыбаюсь я, мне отчасти приятно, что его раздражает моя улыбка, полностью подтверждается архивными материалами. Действительно, триста лет назад вы стартовали в составе экипажа звездолета «Возничий» под командованием Марка Кегерна.
Десятого марта две тысячи двухсотого года, кивает Гордон.
Эту фразу в моем кабинете он повторял, наверное, сотню раз. И сами доказательства правдивости его слов теперь уже стали для него источником безнадежности. Доказательства при всей их очевидности ничего не меняли. Но в его голосе злость, а не безнадежность. И это меня раздражает.
В составе экипажа также находилась Стоя Лоренс биолог, генетик, бортовой врач. Все-таки иногда неплохо чувствовать себя винтиком бюрократической машины.
При упоминании о Стое Гордон становится напряженным.
Нас всего было трое, хотя первоначально планировалось шестеро. Гордон говорит торопливо. Ему хочется побыстрее перескочить через дурную бесконечность протокола и начать наконец разговор со мной как с человеком.
Это тоже подтверждается архивными данными, я не тороплюсь становиться человеком, но
Мистер Томпсон! срывается Гордон. Мы уже в сотый раз, наверное, доходим до этого вашего «но» и дальше начинается полный бред.
Просто каждый раз вы перестаете меня слушать. Я улыбаюсь усталой, не без претензий на мудрость улыбкой.
С меня хватит! Гордон ударяет ладонью по моему столу, вскакивает. Затем заставляет себя снова сесть. Хорошо, Томпсон, давайте по пунктам. Что из всего рассказанного мною вызывает недоверие у членов этого вашего экспертного совета? Что?!
Кажется, Гордон прав. Это действительно дурная бесконечность и я здесь заложник. И не денешься никуда.
То, что все это именно рассказано вами, и только. Я говорю нарочито, можно сказать, демонстративно спокойно. Как вы не понимаете? Неужели в ваше время, триста лет назад вам бы поверили на слово?
В мое время? Гордон задумался. Я не мог бы уйти отсюда по своей воле до окончания расследования.
А сейчас, пожалуйста. Я указал на дверь все же несколько театрально. Как-никак очевидный прогресс в смысле гуманности, и вообще. Согласитесь. Но вы же вот не уйдете.
Получается, да. Пожал своими острыми плечами Гордон.
Ну конечно, вам же там открылось что-то такое насчет «истины» и «счастья».
Послушайте, Томпсон! он опять начинает клокотать. Вы же умышленно искажаете мои слова. Я хочу, говорить с кем-нибудь из экспертов напрямую.
Я бы тоже этого хотел и не меньше вашего.
У меня получилось просто. Его реакция на вырвавшуюся простоту? Он надеется, что вот, наконец-то начнется «по-человечески»? Я впервые почувствовал презрение к нему. До этого, весь этот месяц были злость, все то же раздражение, усталость, порой восхищение им как достойным противником. Был даже страх перед этими его бесконечными мистификациями, что мне не по зубам, я понимал. Но вот презрение? Хорошее чувство, дает свободу от ситуации. Жаль только, что оно у меня получается какое-то мелкое, гаденькое, но уж какое есть.