Но причем здесь бегемот? перебил я его.
Так я к нему и клоню. Это чтобы ты лучше понял. Я еще попроще скажу: предел экстраполяризуемости квази-слоя
Добрынюшка, взмолился я. Остановись!
Добрыня недоуменно замолчал. Да, хороший учитель из него вряд ли бы получился. А ведь до этих высших материй придется все равно доходить. И я страшно боялся оказаться неспособным учеником. Английский язык тоже надо изучать, американцы, наверное, считают меня каким-нибудь роботом. Почему им никто не говорит, кто я такой?
С балкона неожиданно вылетел раскрасневшийся Владимир, таща за собой гостей, которые с особым вниманием уставились на меня.
Невероятно! прошептал Гек.
Но факт есть факт, тоже шепотом сказал Владимир, показывая на меня. Можете пощупать.
Все понятно: Владимир вспомнил о феномене и сейчас получал удовольствие, удивляя мною гостей. Как он потом сказал мне: «Здорово я их ошарашил, Шурка!»
Гек Финн облапал меня, потряс, поднял и, со словами: «Дорогой ты наш человек!» бережно опустил на пол.
Теперь мне ясно, почему здесь такая интересная мебель, сказала Люси и улыбнулась. Ты уделишь нам, Шура, несколько минут?
Я приготовился отвечать на вопросы, но говорил-то больше Владимир, выкладывая свои догадки и предположения. Американцы слушали с огромным вниманием, делали пометки в записных книжках. В конце разговора они сказали, что теперь основательно пересмотрят свою программу исследований. А потом спохватились: по их часам наступило время завтрака и, извинившись, они в сопровождении Добрыни ушли на свой ленчбыло ясно, что очень строго соблюдают режим. Этому поучиться бы у них Владимиру.
Ну, что новенького? спросил я.
Не пойму, то ли все распутывается, то ли запутывается.
Не затуманивай мозги. Давай без всяких сингулярностей.
Владимирне Добрыня, он умеет объяснять просто и даже слишком упрощенно, но это пока меня устраивало. Люси и Гек работали в лаборатории, где тоже было Пота-Попа. Они тоже искали способ спасти скитальцев космоса Потапова и Попова. Но направление работ у американцев было другим, они изучали пространство, грубо говоря, в фазе времени, работали над тем, чтобы остановить время на станции. Таким образом, сотни и тысячи лет пролетели бы мгновениями, значит, друзей можно было бы спасти хоть через десять, хоть через тысячу лет, то есть тогда, когда найдут способ вернуть их на Землю.
Володя, не вижу смысла. Ну, сумеют американцы в лабораторных условиях остановить время в каком-то «куске» пространства. А как на станции это сделать? Ведь туда надо доставить специальные установки, а ваши ракеты ее не могут догнать.
Да, к сожалению. Но скажи, пожалуйста, для чего существуем мы, пространственники?! Одни научаться управлять ходом времени, а другие найдут способ перебросить аппаратуру на станцию. Можно доставить туда и планкеонные двигатели, которые развернут станцию на землю. Работы ведутся во всех институтах, где есть Поты-Попы. Безусловно, мы обмениваемся опытом и информацией, но информацией проверенной и доказанной, ставшей уже научным фактом, физическим законом. А у нас что? Я, видите ли, сгорел и воскрес, а ньюфаундленд просто сгорел и сгинул, радиопередатчик переместился, а куданеизвестно. Не спорю, это, конечно, тоже факты. Но пока у нас нет им объяснения. Вот когда раскроем их природу, выведем формулы и поймем механизм взаимодействия, тогда с великой радостью сделаем сообщение. А сейчас у нас ни то, ни се.
Мы до бегемота когда-нибудь доберемся?
А как же. Мы сейчас знаем, что он исчез из Майами и объявился в Атамановке в один и тот же день и час.
Надо же, удивился я, четырехтонная туша обогнула половину земного шара быстрее спутника.
Сколько можно говорить, что бегемот не летел и ничего не огибал, не было вообще никакого движения. Пространство искривилось
Знаю, слышал уже. И все-таки, как это хоть приблизительно можно представить?
В обычном трехмерном пространстве нет аналогов искривлению четырехмерному пространству. Представь себя в такой искривленной позе, когда смотришь в свой собственный затылок. Такая петрушка, Санечек.
И что же, бегемот тоже сидел в блок-отсеке?
Нет, в Майами другая конструкция камеры, но Пота-Попа примерно такой же массы, как и в «Аленушке», только адрофикс перлунакциивиноват. Короче, при флуктации Поты-Попы образовался силовой коридор с замысловатой конфигурацией, а бегемота угораздило попасть в него.
Он был в лаборатории?
Нечего ему там делать. У них при институте большой лесопарк, там много разных животных и бегемотов полно. А силовой коридор всепроникающ и наш бегемот оказался на пути коридора. Животного хватились не сразу, ведь Люси и Гек занимались проблемой времени, а не перемещением тел, поэтому не предполагали, что толстокожий трансферовался, тем более в Восточное полушарие, пока не услышали наше сообщение. И почему-то, Санек, именно на твой балкон. Это не совпадение.
Так я же феномен, в шутку сказал я.
То-то и оно, что феномен, серьезно ответил Владимир. Между тобой и бегемотом есть какая-то связь. Но американцы-то молодцы. Прямо молодчаги! Сами того не ведая, они здорово помогли нам. И рады этому еще больше нас. Я люблю их, Санечек!
Стоп, Володя. Неувязочка. Ты говоришь, что американцы хотят замедлить течение времени, хотят управлять им. Но вы же умеете это делать. Ведь у вас продукты хранятся в замкнутом пространстве, в котором почти нет времени, поэтому они всегда свежие.
Это иллюзия остановки времени, просто все физические и химические процессы в веществе сильно заторможены способом умеренной нейроплифекции. А Гек и Люси занимаются настоящим временем. Эта проблема ого-го!
Мелодично звякнул видофон. Меня вызвала Юлия:
Саша, ровно в восемь я жду тебя у входа в парк Лунета, и, не дожидаясь ответа, исчезла.
Свидание? удивился Владимир.
Прогулка. С тобой же никогда не погуляешь, хотя бы подышать свежим воздухом.
Ну, воздух у нас всегда и везде свежий. Я понимаю, тебе скучно, а ясухарь. Но подождем, Санек, еще немножко, мы на славу отдохнем. Американцы ознакомятся с нашей работой, после чего заберем бегемота и полетим во Флориду. Нас приглашают. Попробуем оттуда опять переместить нашего любимца. А ты чего суетишься? Ах да, свидание-прогулка.
Он придирчиво оглядел меня, велел заменить рубашку, сам причесал меня, зачем-то обдул и даже ногти на пальцах посмотрел.
Но с Юлией я не встретился. Ко мне неожиданно нагрянула целая компания, предводительствуемая Добрыней. Компания, а точнее делегация, оказалась весьма представительнойчлены Высшего Ученого Совета. Мог ли я когда-нибудь предположить, что ко мне на квартиру для личного знакомства придет сам Президент Академии наук Великой России. Президент ничем не выделялся среди своих спутников и не выходил на передний план. На вид молодой, невысокого роста, шапка волос на голове, глаза чуть раскосые, одет в скромный костюм с огромными накладными карманами, он, как мне показалось, даже смутился, когда Добрыня представил его.
Вот ты какой, улыбнулся Президент и, бегло осмотрев комнату, остановил взгляд на покосившемся шифоньеребегемотова работа.
Устраивает жилье?
В самый раз, ответил я.
И хорошо, что в самый.
Охватившая меня поначалу робость исчезла. Ни тени официальности, самые что ни на есть простые обыкновенные люди. У нас состоялось нечто вроде пресс-конференции. Мест было мало. Президент, солидный черноглазый академик и две элегантные женщины, смеясь, втиснулись на диван, трое уместились на сдвинутых двух стульях, самый низенький, доктор каких-то наук, сел на корточки, сказав, что ему так очень удобно, а Владимир с Добрыней принесли себе из кухни табуретки. Я отвечал на вопросы и видел по лицам, что ответы мои не удовлетворяют ученых. Потом все захотели осмотреть место, на котором я объявился. И мы прибыли в парк Шебико. Возле валуна, где я лежал в момент своего пробуждения, возвышался беловато-матовый трехгранный столб. И кто его поставил? И зачем?
Историческое место, кивнул на столб Владимир.
А меня все спрашивали. Да и вопросы-то были интересными, касавшиеся не столько физической стороны дела, сколько психологической. Не было ли у меня такого ощущения, будто кто-то сидит во мне и руководит моими действиями? Не было ли предчувствия, что, несмотря на очевидную смерть от рака желудка, я останусь живым и здоровым? Не замечал ли, что солнце вдруг стало фиолетовым, не казалось ли мне, что мысль моя обретает массу, и я как бы вижу ее, уносящуюся в вечность? Не всплывали ли в памяти воспоминания о моих далеких предках? Мечтал ли я когда-нибудь попасть в будущее? И бог знает о чем еще не спрашивали.
На все вопросы я отвечал, что не чувствовал, не замечал, не помню.
А как ты думаешь, какая сила перебросила тебя к нам? спросил белобрысый и безбровый академик.
Не знаю. Я просто фантазировал. Ничего серьезного.
Фантазииэто очень интересно. Расскажи, пожалуйста.
Я что-то говорил о сгустках энергии и вечности духа, даже и праматерию сюда приплел, сам удивляясь, откуда что берется. Президент сказал, что мысли мои весьма любопытны.
А сны? спросила женщина в белом костюме. Какие ты видишь сны? Яркие, объемные, запоминающиеся? Может, космических пришельцев видел?
Сны яркие. И пришельцев видел, и чертей, и дьявола, всех, кроме ангелов. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь сновидение здесь не причем?
Как знать. В старинной песне поется: «Ничто на земле не проходит бесследно». И сновидения, порождая слабые токи в мозгу, тоже не исчезают бесследно. Пусть энергия их на порядок меньше, чем энергия излучившейся мысли, тем не менее колебания биотоков спящего мозга несут определенную информацию, которую можно принять, усилить и, используя ее как матрицу, как модельматериализовать.
Вы умеете материализовывать мысли? поразился я.
Нет, не умеем. Мы говорим лишь о принципиальной возможности этого. А не помнишь ли ты свой последний сон в двадцатом веке?
Помню. Кашу пшенную варил, а она сильно пригорела.
Ну, каша, это и есть каша, улыбнулся Президент. Дорогой, Александр, поедем с нами в Петербург. Нам необходимо обследовать твой организм.
Раз нужно, я не могу отказать. А надолго?
Дня на три. Но советую остаться там и насовсемспасибо скажем. Тебе там лучше будет. Соглашайся сразу.
Я заметил, как напрягся Владимир.
Мне здесь тоже очень хорошо, ответил я. Спасибо за приглашение, но здесь я родился и вырос. А вы, если можете, не делайте обо мне никаких сообщений. Я не хочу, чтобы меня все знали, а то и на улицу не выйдешь, начнут глазеть и пальцами показывать. А то еще и письмами завалятотвечай на них.
Странные у тебя представления об этом. Но мы уважительно отнесемся к твоей просьбе. А сейчасв путь!
Прямо сейчас? А как же Юлия? Она ждет меня, я и без того уже опаздываю. Ученые отправились к плазмолету. Я в нерешительности замедлил шаг. Со мной поравнялся Владимир:
Обязательно возвращайся! Живи своим умом и помни о нас. И вот что, Шурик: наши девушки не любят и не прощают, если парень не пришел на свидание. Причина может быть только одна: стихийное бедствие. Я скажу Президенту, они подождут, когда ты освободишься.
Я бы, конечно, хотел, но не мог допустить, чтобы Президент и ученые, дорожащие каждой минутой своего времени, ждали, когда же слесарь-газовик соизволит уладить свои личные дела и осчастливит их своим присутствием.
Я попросил Владимира встретить Юлию и все ей объяснить. Он стремглав помчался выполнять мое поручение.
Плазмолет был похож на конус с округлой вершиной. Над основаниемширокий прозрачный ободоксплошное окно круглого пассажирского салона. Места все одинаковые, кресла вращались во всех направлениях, обзор был великолепным. Поднялись медленно и бесшумно, и только на высоте пятисот метров включились главные двигатели. Полетели все выше, все быстрее и стремительнее. Я не успел сверху разглядеть городпронзили облачный покров, окна со стороны солнца автоматически потемнели и стали светофильтрами. Небо было черным. Двадцать минут разгона, двадцатьв полете, столько же на торможение, и под нами уже Петербург.
Двухэтажный особняк, в котором меня поселили, находился в красивом саду на Аптекарском острове. В саду зрели продолговатые персики и огромные апельсины, журчали фонтаны, шумел водопад. Встретила меня хорошенькая девушка в желтом сарафане. Длинные волосы перехвачены обыкновенным шнурком, глаза лучились, она сама светилась как солнышко.
Добрый день, Саша! ЯТамара Димова, твой гид.
Тамара водила меня по комнатам, рассказывала и показывала, где и что надо нажать, повернуть, набрать. Здесь библиотека и спортзал, музей и кино, здесь можно было создать иллюзию степей и гор, тропиков и заполярья, попробовать многие национальные блюда.
Не надо мне этих благ! взмолился я. Не надо мне деликатесов. Дайте мне однокомнатную квартиру с печным отоплением и простым телевизором. Я хочу колоть дрова и жарить картошку со спинками минтая.
Насчет печного отопления я, конечно, загнул. Просто сорвалось с языка. И о минтаерыбе, надоевшей читинцамменьше всего думал.
Тамара весело засмеялась. Глядя на нее, невольно заулыбался и я. Девушка по-свойски сказала, что нужно проветриться и за руку потянула меня на улицу. Ипрямо в машину.
Ох, и насмотрелся же я! Невский проспект почти не изменился, так же красив и своеобразен. И публика на нем степенная, важногуляющая. Все по Гоголю: «Едва только выйдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем». Обожают старину. На Выборгской стороне громада небоскреба в пятьсот этажей. Тамара сказала, что это ошибка зодчих двадцать первого века. Были мы в Петродворце, в театре, на стадионе
Каково же было мое удивление, когда при возвращении в свои апартаменты я увидел в саду бревенчатый домик, а рядом горку лиственничных дровшвырка. В домике была печка с принадлежностями: кочерга, совок, кастрюли и сковородки. В углубочка с водой. За шкафом обнаружил раскладушку, которую уже ремонтировали. Телевизор «Березка». Надо не обращать на него внимание, а то у них ума хватит специально для меня телестудию построить.
Будем жарить картошку и рыбу, с самым серьезным видом сказала Тамара. Но сначала затопим печь.
Топор предусмотрительно лежал возле дров. Мне ничего не оставалось, как взяться за него. Пришли гости: Президент и два академика. На этот раз они пришли просто как знакомые, ни одного вопроса по существу, никаких намеков на мое таинственное «я». Им тоже захотелось поразмяться с дровами. Они умело раскалывали чурки, вырывая друг у друга топор, крякали от удовольствия и перетаскали поленницу дров на кухню. Костюмы перепачкали смолой и смирились с этим.