Осталась всего одна рыбина. А вот ты-то, чего ради ты захотела укрепить свою мужественность?
- Захотела? - ответила она. - Да ничего я не хочу укреплять, кроме “Лухарич энтерпрайзис”. Мой главный статистик однажды сказал: “Мисс Лухарич, когда ваше имя будет на каждой баночке кольдкрема и коробке пудры, продаваемой в Солнечной системе, вы станете счастливой девушкой. И богатой”. И он оказался прав. Я - тому доказательство. Я имею возможность выглядеть так, как я выгляжу, и делать все, что мне заблагорассудится, и я продаю почти всю губную помаду и пудру в Солнечной системе - но я хочу иметь силы делать все, что мне заблагорассудится.
- А что, - заметил я, - видок у тебя вполне деловой и холодный. Какие тебе еще силы?
- Не знаю насчет холодного вида, - сказала она, поднимаясь, - но сейчас мне жарко. Давай искупаемся.
- Могу я заметить вашему величеству, что мы идем с довольно приличной скоростью?
- Можете, если желаете сообщить очевидное. Ты вроде говорил, что сумеешь догнать плот без посторонней помощи. Еще не передумал?
- Нет.
- Тогда достань пару аквалангов, и устроим соревнование, кто быстрее проплывет под Стадионом. И выиграю, конечно же, я, - добавила она.
Я встал и посмотрел на нее сверху вниз; это обычно дает мне чувство превосходства над женщинами.
- Дочь Лира, в чьих глазах Пикассо, - сказал я, - будет тебе гонка. Встречаемся у правой передней Ладьи через десять минут.
- Через десять минут, - согласилась она.
Десять минут на все и потребовалось. В том числе две, чтобы добежать со всем этим барахлом от центрального купола до Ладьи. Мои сандалии раскалились, так что я был счастлив добраться до сравнительно прохладного угла и сменить их на ласты.
Мы нацепили снаряжение и подогнали ремни. Сейчас на Джин был цельный зеленый купальник, да такой, что мне пришлось прикрыть глаза и посмотреть в сторону. А потом обратно.
Я прикрепил веревочную лестницу и скинул ее за борт, а потом постучал по стене Ладьи.
- Что такое?
- Вы связались с левой кормовой Ладьей?
- Все устроено, - пришел ответ. - По всей корме вывешены лестницы и тросы.
- Вы уверены в благоразумности такого поступка? - спросил у Джин ее агент по связям с общественностью - плюгавый, докрасна обгоревший на солнце хмырь по прозванию мистер Андерсон. Он сидел в шезлонге рядом с Ладьей и сосал через соломинку лимонад. - Это может быть опасным, - запавшим ртом прошамкал хмырь (его зубы лежали рядом, в другом стакане).
- Верно, - улыбнулась Джин. - Это действительно будет опасно. Хотя и не очень.
- Тогда почему вы запретили съемку? Пленки через час оказались бы в Линии Жизни, а к вечеру - в Нью-Йорке. Хороший сюжет.
- Нет, - сказала она и отвернулась от нас. И подняла руки к глазам.
- Вот, пусть пока у вас полежат.
Хмырь получил коробочку, а глаза Джин вернули себе прежний, карий цвет.
- Готов?
- Нет, - строго сказал я. - Слушай внимательно, Джин. В этой игре есть несколько правил. Во-первых, - загнул я палец, - мы окажемся прямо под плотом, значит, надо стартовать на глубине и не переставать двигаться. Если стукнуться о днище, можно повредить баллон.
Она начала было возмущаться, что уж это-то любой идиот понимает, но я ее перебил:
- Во-вторых, там будет темно, поэтому мы должны держаться рядом и оба возьмем фонари.