Казарма, двухъярусные железные койки, желтый электрический свет. До отбоя полчаса, маленькое свободное окошко. Сосед рядом очень занятстрочит очередное письмо. Одно уже готово, лежит прямо на одеяле. Все прочие тоже при деле, на койке, что слева, играют в шахматы, чуть дальше трое скалолазов горячо обсуждают чье-то недавнее восхождение, поминая хапалы, мизера, насос и рукоход. Кто-то уже прилег, накинув на голову одеяло. Еще один армейский день позади.
А ты, Таубе, никогда писем не пишешь, внезапно проговорил сосед, откладывая в сторону блокнот. Неужели некому?
Некому? Лейхтвейс на миг задумался. Пожалуй, и некому.
Сосед, его погодок, тоже белокурый и тоже спортсмен, брался за блокнот точно по графикучерез день. Писал сразу по два письмародителям и невесте.
А у тебя девушка есть?
В обычной жизни такие вопросы не задают. Иное делоармия. О чем еще говорить в казарме? Лейхтвейс хотел было признать очевидное, но внезапно услышал себя словно со стороны.
Есть!
Сосед повернулся, взглянул удивленно.
Так чего молчал? Я же тебе все рассказываю!
Всене все, но о соседской невесте Лейхтвейс был уже наслышан. Прыгает с парашютной вышки, хорошо танцует и прекрасно готовит мюнхенские колбаски. Если не идеал, то где-то близко.
Она меня старше. У нее синие глаза. И я ей ничего не сказал.
Выговорил, прикусил язык. Поздно! Сосед, парень простой, но очень неглупый, поглядел внимательно.
Письмо все равно написать можно.
Лейхтвейс кивнул, соглашаясь. Можно. Только некуда.
***
Если бы Ночного Орла не было, его следовало придумать, сказал Карл Иванович в их последнюю встречу. Я сам предлагал нечто подобное, только не в масштабах всей Германии. На такое у меня, признаться, фантазии не хватило. Мы наконец-то смогли увидеть марсианский ранец в действии. Все аспекты: оборона, реакция населения, действия местных властей. Никто оказался не готов, что не удивительно, однако теперь можно подготовить нужные рекомендации. К сожалению, кое у кого в Берлине слабые нервы. Вначале даже хотели все ранцы изъять, но к счастью Геринг не позволилнапомнил фюреру о французах и русских. И это все сделал один человек! Более того, никто не убит и не ранен.
Но если так Может, это и были учения? удивился Лейхтвейс. Куратор развел руками.
Я и сам о таком подумывал, но факты говорят о другом. Вокруг фюрера сложилось несколько центров власти. Он, человек очень разумный, старается ни с кем не ссориться. Заметьте: ранцы поделили поровну между Вермахтом и Люфтваффе. Но кое-кто все же остался недоволен. Догадались? Да-да, СС, Генрих Гиммлер. И вот каким-то неведомым образом один ранец оказывается у подполья, у Германского сопротивления. Подполье странное, не удивлюсь, если Гиммлер его и создал
О таком говорить еще не приходилось, по крайней мере, вслух. То, что Абвер и Служба безопасности рейхсфюрера не слишком ладят, понимали многие, но лишний раз Гиммлера предпочитали не поминать.
И вот что получилось, Николай. Виноват оказался Геринг, поскольку Оршичего подчиненная. Мы чуть не лишились ранцев, а заодно во многом утратили свободу действия. А Гиммлер на коне, он сумел убедить фюрера, что только СС может его защитить. Подполье тоже выиграло, лучшей рекламы не придумать. Газеты полгода только об Орле и писали Хотите что-нибудь спросить?
Карл Иванович улыбался, взгляд казался самым обычным, словно разговор шел о приключениях в далекой Африке. «В Шоа воины хитры, жестоки и грубы, курят трубки и пьют опьяняющий тэдж, любят слушать одни барабаны да трубы, мазать маслом ружье да оттачивать меч» Но Лейхтвейс понимал, по какому узкому краешку шагает.
Хочу, решился «марсианин», но спросил совсем не о том, что думал.
Если Ночной Орелпровокация, почему без трупов? Если бы Роберта Лея сожгли живьем
Ответный взгляд он выдержал легко. Карл Иванович укоризненно вздохнул.
Однако вы кровожадны! Думаю, дело в том, что это был первый этап, пробный. Если бы фюрер не поддался, тогда бы дела пошли пострашнее Николай, не ходите вокруг да около. Вас интересует Оршич, так скажите об этом прямо!
За какой-то миг Лейхтвейс сумел понять: любой его ответ будет плох. Но промолчатьеще хуже.
Очень интересует, проговорил он как можно спокойнее. Пилот-испытатель Вероника Оршичмой инструктор и очень красивая девушка.
Карл Иванович вздохнул:
Молодость, молодость! Вашей красивой девушке, Николай, очень не повезло. Ее использовали втемную, Оршич почти наверняка верила, что выполняет приказы подполья. Или даже Геринга, не удивлюсь. Внедренным агентом она не была, не тот характер. А потом вмешались другие, вероятно, те же, что искали с вами встречи в Рейнских горах. Да-да, настоящие хозяева марсианских ранцев. Вы не поверите, но фюреру пришлось ее выручать, он, к счастью, оказался незлопамятен. Я не предлагаю вам, Николай, все забыть, но говорить о вашем инструкторе ни с кем не стоит. Разве что со мной, но утешительного я вам ничего не поведаю.
Он хотел спросить, жива ли синеглазая девушка, но в последний момент язык не повернулся.
Карл Иванович! А А написать ей можно?
Можно. Только некуда.
***
Ночью опять не спалось. Лейхтвейс лежал на верхней койке, смотрел в темный потолок и думал о том, что упустил свой единственный шанс. Синее бездонное небо, ни облачкаи две темные точки в самом зените. Ему следовало бежать. Нет, Лейхтвейс не струсил, он действовал точно по инструкции, встречи с «чужими» в небе следует избегать любой ценой. Но, может, стоило все-таки рискнуть и поговорить? Однако это могли быть и французы, тогда бы он точно не вернулся. Адекватный ответ, первыми начинать не принято, моветон. Оршич никого не убилав отличие от него самого. Если никого не жалеешь, не жди, что пожалеют тебя.
Сон все-таки победил, и Коля Таубе вновь оказался на знакомом подоконнике. Двор-колодец, двери подъездов Все, как и было.
Трансваль, Трансваль, страна моя,
Ты вся горишь в огне!
Нет! Песня стихла, шарманщик исчез, девочка осталась, но платье на ней теперь не белое, а почему-то светло-серое. Маленькая смешная сумочка на плече, на правом рукавечерная креповая повязка Внезапно подоконник резко накренился, и Коля сообразил, что падает.
Ранец!
Остановиться удалось лишь у самой земли. Лейхтвейс привычно протянул вперед руку в перчатке-гироскопе, выровнялся и медленно опустился на пыльный асфальт. Девочка была рядом, сумочка расстегнута, в маленькой ручонкепистолет, «жилеточный браунинг». Черный зрачок стволапрямо в лицо.
Фашист! выдохнула она, нажимая на спусковой крючок.
«Скромнее, мой Никодим!»
Выстрел! Нет, пистолет дрогнул беззвучно. Лейхтвейс не проснулся, просто понял, что ничего этого на самом деле нетни двора, ни девочки, ни пистолета. Есть лишь он сами память, которую нельзя ни уговорить, ни обмануть.
Наклонился к той, что стала его Смертью, взглянул в глаза.
Хорошо. В следующий размоя очередь. Не обижусь.
Сначала помоги ящерице Веронике Оршич. Я одна не смогу.
Он ждал совсем иного и очень удивился. Поглядел вверх, в далекую синеву, попросил ответа.
Небо молчало.
4
«Тиритомба, тиритомба, шевельнул губами князь, просыпаясь. Тиритомба, песню пой!» Попытался сглотнуть, но во рту была Сахара, полная верблюдов. «Выйду к морю, выйду к морю я под вечер, там одну красотку встречу»
Помотал головой, провел ладонью по голове, усмиряя взъерошенные волосья-иглы, и не без радости отметил, что жив. К середине ночи перспективы казались не столь радужными.
С золотыми роскошными кудрями
И с улыбкой на устах.
До «Тиритомбы» он все-таки не допился. Песню завел Красный Нос: говорить уже не мог, тем не менее, пытался общаться. Перед этим он успел подробно поведать о своей тяжкой, не сложившейся жизни, на нее же пожаловаться и пустить горькую горючую слезу. Осторожности, однако, не терял, о делах городских молчал напрочь, когда же помянули подесту, моргнул изумленно и вполне искренне поинтересовался, кто это такой.
Лишь взгляну я, лишь взглянуона смеется,
Отвечает мне задорно.
Я ей нравлюсь, очень нравлюсь ей, бесспорно,