В аэропорт надо, выдавил я.
Мне действительно надо было в аэропорт. Позарез надо было в аэропорт и срочно. Но рассказывать про больную маму я не собирался.
Туда пешком можно, да, презрительно процедил водитель.
Минут через десять асфальт кончился, мы форсировали заросший кустами ров и оказались на площади перед аэровокзалом. Я полез в штормовку за бумажником.
Мэлочь, надо в аэропорт значит, да, сказал страшный водитель, криво ухмыльнулся, блеснув золотым зубом, показал пальцем: Что она у тебя там?
Клапан рюкзака слегка шевельнулся. Я пожал плечами:
Забралось что-то в тайге, сейчас посмотрю.
В аэропорт надо, а это не надо, непонятно сказал водитель, не наклоняясь, протянул руку и закрыл за мной пассажирскую дверь. Почему подобрел подобравший меня кавказец, я не понял, оставалось махнуть рукой вслед чадящему «Лендкрузеру».
В аэропорту людей было больше, чем, казалось, могло поместиться. Какой-то сбой не позволял летать чуть не сутки, и перевозчики, не сомневаясь в своей правоте, поотменяли рейсы. Народ бегал от кассы к администратору и обратно, самые мудрые пытались попасть в гостиницы. К окошку я протолкался быстро, люди, наверное, уже отчаялись чего-то добиться, пропускали без ругани, только поглядывали со злорадством мы побились лбом в стенку, теперь твоя очередь.
Здравствуйте, мне очень нужно в Екатеринбург.
Администратор, молодая девушка с кругами под глазами, даже не ответила, посмотрела как на идиота и отвернулась. Тут я сломался и начал просить:
Понимаете, брат позвонил, мама в больнице. Успеть надо.
На лице у девушки было написано, что всё она знает, что у каждого сидящего в этом зале в больнице по две мамы и четыре бабушки. И каждый готов всю родню похоронить, лишь бы получить вожделенный билет.
Я не вру, выдохнул я и отошел от окошка. Теперь взгляды вокруг были не злорадными, только безразличными.
Шагов через тридцать почувствовал кто-то дергает за рукав. Обернулся девушка. Я не сразу понял, что это та же администратор, никакой формы на ней не было. Придвинулась поближе и шепнула:
Пойдемте. Сейчас военный борт на Екатеринбург уйдет, поговорите с ними.
Я уже не удивился, когда строгий капитан не спросил, почему меня провели служебными коридорами. Только сказал:
Мест нет, на мешках спать будешь. Обернулся к девушке: Билет у него есть?
Узнав, что билета нет, никак не отреагировал, ушел в кабину.
Спать. Да я бы и стоя летел все пять часов. Старый добрый «Ан-26» действительно оказался забит до отказа зелеными мешками. Легкими и мягкими, лежать на них было гораздо лучше, чем сидеть те же часы в кресле современного аэробуса. Заснуть я не смог, думал о маме. Отец, мы с братом ребята крупные, а мама у нас совсем маленькая, тонкая. Вспомнилось, как в детстве еще мне тринадцать, брату чуть меньше сцепляли с ним руки корзинкой, сажали на них маму и носили. Теперь она лежит в больнице. Только там, на мешках в самолете, до меня дошло: шансов нет. Тетя Соня, младшая мамина сестра, продержалась с эмболией дольше всех два дня. Два дня уже прошло. Я представил маму, понял, что она борется, хочет дотянуть, увидеть меня Или боролась хотела увидеть Вцепился зубами в мешок, на котором лежал.
Показалось: около уха шевельнулось, я поднял глаза длинное пушистое тельце чуть толще большого пальца. Не удивился, подумал, что неведомая тварюшка то ли куница, то ли белка, то ли просто червяк с ножками спешит вместе со мной. Протянул руку. Зверушка изогнулась, потрогала ладонь малюсеньким носом. Хочет есть? Что она ест? Если куница, то мясо, если белка печенье. Мяса не было, в кармане рюкзака нашлись несколько крошек, наверное, от сухарей. Зверушка вежливо взяла кусочек зубками. Почему не лапками? Сообразил лапки у нее росли как у ящерицы, в стороны, были коротенькими и до мордочки вряд ли доставали, если не изгибаться сильно. Съела зверушка хлебную крошку или нет, я не заметил, да и самолет пошел на посадку.
В голове завертелась мысль везет. С «кукурузником», с машиной, военным транспортом. Везет, как никогда не везло. Только куда вывезет? Раньше суеверным не был, а тут застучали в висках слова «судьба играет». Хватит ли ее игр на самое главное? Или забавляется, чтобы ударить побольней? Я хлопнул себя по щеке не до мистики, надо спешить, и всё. Доехать как можно быстрее, а там там уже ее дело, судьбы, там сам я мало смогу.
Даже не удивился, когда, без проблем выйдя через проходную военного аэродрома, увидел такси. И когда таксист согласился везти в район на ночь глядя, запросив вполне божескую цену. Заплатил бы любую, не торгуясь, но человек попался порядочный. Почему-то я этого ожидал.
К районной больнице подъехали после одиннадцати, я приготовился идти с боем, но вахтерша мирно спала, а куда здесь идти, я и так знал. Городок маленький, больница старая, каждый в ней полежать успел. Заглянул в одну палату, в другую. Около мамы сидел брат, опустив голову и плечи. Видно было, как он устал. Днем, наверное, здесь, на табуретке, сидел отец, но вряд ли брат даже тогда решился уйти. А может, и отец сейчас рядом, отвалился подремать в каком-нибудь соседнем чуланчике. Мама лежала на подушке, немного повернув голову, были видны щека и висок с темной сеткой вен. Вспомнилось, что при недостатке кислорода кровь вроде бы темнеет. К носу шла трубка наверное, тот самый кислород, но вот сколько его перегоняют в кровь легкие, закупоренные тромбом?..
Брат повернулся, не поздоровался, а только кивнул, поднялся, уступая табуретку. Сам отошел к окну, опустился в угол и, похоже, сразу заснул. Хорошо, что заснул, до сих пор весь груз был на нем, теперь поделим груз.
Мама зашевелилась, попыталась скосить глаза, не получилось. Я встал и зашел с другой стороны. Узнала, задвигала губами. Я накрыл рукой ее ладонь, осторожно, чтобы не сдвинуть воткнутую иглу капельницы. Так и стоял, наклонившись, пока она сама не повела немного пальцами. Вернулся на табуретку, сел, нашел под простыней другую руку, такую же сухую и холодную.
Ближе к утру появился врач, кивнул: понял, кто я и что здесь делаю. Махнул рукой, и я вышел за ним в коридор.
Готовьтесь, сказал он. Вас дождалась, это уже чудо.
А операция? глупо спросил я.
У нас? саркастически хмыкнул врач и серьезно добавил: Ее даже в область не довезти, но и в области не взялись бы. А тромболитики и здесь имеются, гоним их, хоть смысла и мало.
Я вернулся в палату, мама вроде бы спала. Кивнул брату отдохни еще, сел и сам не заметил, как задремал. Очнулся от возмущенного голоса. На подушке, возле маминого подбородка, сидела клетчатая зверушка. Около кровати стоял врач, он и ругался. По поводу животного, конечно. Мама шевельнула рукой, медленно высвободила ее из-под простыни, подтянула к лицу и накрыла пушистого червячка. Она всегда любила животных. Врач замолчал, покрутил ладонью в воздухе. Жест означал одно как хотите, все равно безнадежно.
Хуже маме, кажется, не становилось, и ближе к обеду брат погнал меня домой. Поспать, под душ, переодеться, да и вообще. Действительно прямиком из тайги я в плане загрязненности ничем от зверя не отличался. Да и больница тут все-таки. Спать я не стал, но под душем отдохнул основательно, на обратном пути закупился пирожками и печеньем, прихватив и для зверушки пару орехов надо же разобраться, чем ее кормить.
В палате будто ничего не изменилось на табуретке опустивший плечи брат, на кровати мама, голова отвернута, рука лодочкой около шеи. Там, под ладонью, наверное, сидит зверушка. Нет, изменилось: на табуретке сидел не брат, а отец, я удивился, насколько похожи их согнутые спины. Подошел сзади, обнял отца, он поднял руку, дотянулся, потрепал меня по щеке. Грустно потрепал, как бы говоря четыре месяца не виделись, вот и собрались. Потом я протянул ему пирожки и термос с чаем, из-под маминой ладони высунулась миниатюрная мордочка, и я разломил пирожок, достал кусочки печенки. Опять зверушка взяла еду, а я не понял, ела она или только проявляла вежливость.
Ближе к вечеру зашел врач и, как в прошлый раз, позвал в коридор: