Все было тихо и безмолвно. Припав к самому полу, я заглянул в комнату и увидел одного из двух жрецов или священнослужителей, виденных мной у ступеней трона идола, прикорнувшего на ковре, разостланном на полу, и спавшего крепко, прислонясь головой к стене. У самого его уха висели три маленьких колокола, прикрепленных к проволокам, идущим из различных направлений, причем к одному из этих колоколов был прикреплен конец той самой проволоки, по которой я следовал сюда. Мысль, что малейшее неосторожное движение с моей стороны могло вызвать тревогу и поставить на ноги, быть может, десятки и сотни поклонников чудовищного божества, на мгновение совершенно оледенила меня от ужаса; однако, скоро оправившись от своего волнения, я стал раздумывать, что мне теперь делать. Вдруг мне бросился в глаза старый английский морской палаш, валявшийся у стены в трех шагах от того места, где я стоял. Оружие это, казалось, было еще совершенно пригодным для дела, и я сознавал, что если только мне удастся завладеть им, спящий жрец будет для меня не опасен, конечно, при условии, что я не дам времени поднять тревогу. Владеть этим оружием я, как запасной морской чин, умел прекрасно и сумел бы открыть себе дорогу с его помощью.
Итак, я наклонился вперед и схватил спасительное оружие. Ощутив его в своей руке, я готов был смело идти вперед, разбудить жреца острием своего оружия и грозно потребоватьоткрыть дверь на улицу. Но при этом я вспомнил, что одним движением своей руки он мог бы созвать, быть может, десятки вооруженных фанатиков, и решил, что осторожность лучше смелости.
Осторожно ступая босыми ногами на полу, стараясь не дышать, добрался я благополучно до двери в другом конце комнаты и очутился снова в темном коридоре. Переведя дух, я внимательно осмотрел стены этого нового коридора, боясь задеть за какую-нибудь проволоку, но здесь их нигде не было. Недолго думая, я зашагал вперед и вскоре очутился в небольшой квадратной комнате с дверью, которая, по-видимому, вела наружу, то есть на улицу, так как сквозь щель в двери я разглядел рожок газового фонаря. Обрадованный тем, что я, наконец, могу вырваться на свободу, я принялся с лихорадочной поспешностью ощупывать запоры и замок дверей. Но, увы! и эти двери были надежно заперты!
Убедившись в этой печальной истине, я стал обсуждать свое положение со всех сторон и пришел, наконец, к тому, что всего лучше для меня теперь оставаться на месте и выжидать случая вырваться на волю, если кто-нибудь отворит дверь.
После недолгих поисков мне удалось найти какой-то закоулок, скрытый грудой наваленных друг на друга вещей, в которые я и запрятался.
Трудно себе представить, как медленно тянулось время до рассвета. Однако, мне вовсе не хотелось спать, и я не ощущал ни голода, ни жажды. Когда рассвело, я стал ожидать, что вот-вот явится мой неумышленный тюремщик и отворит дверь, и минуты казались мне часами. Такое напряженное состояние становилось для меня положительно невыносимым.
Наконец, жрец проснулся, медленной, ленивой поступью направился к двери и неторопливо стал отпирать дверь и открывать запоры. Сердце во мне билось, как пойманная птица. Наконец, он широко распахнул дверь и, стоя на пороге, потянул в себе свежий утренний воздух. Это был рослый, стройный, мускулистый мужчина средних лет в короткой белой тоге, перекинутой через одно плечо, из-под которой торчали его мускулистые икры темно-бронзового цвета.
Я готов был подкрасться к нему сзади и силой вытолкнуть его на улицу, чтобы открыть себе дорогу, тем более, что дверь эта выходила действительно на улицу, как раз против того большого, развесистого банана, который я заметил накануне. Я уже собирался исполнить это свое намерение, так как у меня в этот момент мелькнула мысль, что жрец мог каждую минуту сойти с порога и запереть за собой дверь, и тогда всякая надежда на бегство была бы потеряна для меня. И вот, когда я уже сделал шаг вперед, судьба, по-видимому, решила помочь мне, так как на улице раздался шум и топот шагов. Невозмутимый жрец тоже как бы пробудился и стал смотреть в том направлении, откуда доносились шаги. Двое туземцев и один белый полицейский служитель вели куда-то несколько человек арестованных; их сопровождала толпа индусов и белых, взрослых и ребятишек. С быстротой молнии родилась во мне мысль воспользоваться этим случаем. Быстро положив на пол палаш, я в три шага очутился неслышно за спиной жреца, обхватил его вокруг пояса обеими руками и прежде, чем он успел очнуться, сшиб его с ног и повалил набок, а затем, перескочив через него, очутился на улице и вмешался в проходившую мимо толпу. Когда я оглянулся назад, то увидел, что жрец, уже поднявшийся на ноги, стоя в дверях, с растерянным видом вперил глаза в толпу, по-видимому, не вполне понимая, что с ним случилось. Но я был на воле и теперь мало беспокоился о том, что было дальше.
Я даже не смею теперь сказать, был ли этот маленький дом капищем какой-нибудь тайной или просто неразрешенной индусской секты, которых здесь так много, так как даже и впоследствии никого об этом из осторожности не расспрашивал, и даже во время вторичного своего пребывания в Бомбее, проходя мимо этого дома, старался не смотреть ни на кого, а глядел прямо вперед себя.
Н. КазановаМОЗГ МАРАБУТА
Старый спаги вошел, отдал честь по-военному, призвал на своего начальника благословение Аллаха и затем уже доложил, что на опушке найден труп убитого человека.
Правитель сделал недовольный жест. Он собирался сделать прогулку к руинам Бу-Гельфиа со своим адъютантом, а это преступление разбивало все его планы.
Опознан ли труп? спросил он.
Да, это Саид из Улед-Бакрена, бывший пастух шейха. Он не был еще марабутом, но с некоторого времени голова у него была уже не совсем в порядке Кто давал ему горсточку кускуса, кто хлебную лепешку Он совсем не работал У нас не позволяют работать тем, у кого голова не в порядке, с гордостью добавил он.
Правитель улыбнулся. Он недавно лишь прибыл из Франции, и все эти мусульманские обычаи еще забавляли его.
А, помню! Мабул-Саид бывший пастух шейха Али такой высокий, худощавый, любил разговаривать сам с собой и колотить себя в грудь?
Совершенно верно!
Прикажи седлать лошадей. Я сейчас же дам знать прокурору и мы начнем следствие.
Дурное настроение правителя улеглось. К руинам Бу-Гельфиа можно отправиться и в другой раз. Не лишена интереса и эта поездка в Улед-Бакрен, а особенно следствие среди этого таинственного народа.
Он позвонил своего шауша Эмбарка.
Передай господину Бреге, что сегодня к руинам не поедем, что нужно ехать на следствие. Ты поедешь с нами А ты знал убитого? спросил он, складывая бумаги на столе.
Если бы правитель поднял взор от бумаг, его удивила бы смертельная бледность, покрывшая лицо Эмбарка. Стараясь подавить волнение, последний произнес:
Знал ли я его? Знал, как знает шакал луну, прогуливаясь ночью Никогда не разговаривал с ним
Хорошо. Ступай, помоги Эль-Сриру перенести труп в мертвецкую.
Все были поражены, когда труп Саида был поднят: черепная коробка была снята; убийца унес мозг убитого.
Бреге, давно уже живший в Алжире и знакомый с восточными нравами и обычаями, воскликнул:
Это не обыкновенное убийство. Тут пахнет чародейством. Саид был тронутый, будущий марабут, а мозг марабута, по верованию мусульман, является божественной известкой, которую Аллах уронил на землю при постройке райских сооружений Скверное это дело Едва ли нам удастся раскрыть убийцу. Не станут правоверные проливать свет на это преступление
И вдруг ему пришла в голову блестящая идея.
Когда открыто преступление?
Спаги Эль-Срир доложил, что он только что открыл его и прибежал доложить господину правителю.
Позвольте мне вести следствие, обратился г. Бреге к правителю. Если мы немедленно отправимся в Улед- Бакрен, то можем прибыть туда прежде, чем весть о преступлении распространится. Там живет одна чародейка, слава о которой распространена далеко за пределы Эль-Кантура. К ней на совет являются со всего Алжира. Я думаю, не мешает и нам сходить к ней. У меня есть предчувствие, что она поможет нам пролить свет на это преступление. В крайнем случае, мы напрасно прокатаемся Собственно говоря, визит к чародейке ни на чем не основан. Смотрите на него, как