По-моему, это был такой защитный механизм. Сознание начисто отключилось. И пришла я в себя только уже на земляном полу в незнакомом помещении. Осмотрелась сарай, совершенно пустой, ничего тут не было, даже какой-то соломы, чтобы подстелить. Даже кружки воды не было. Дверь, ясное дело, заперта. Я поднялась на ноги, подергала ее для уверенности видно, снаружи на засовы закрыта.
Через щели под крышей пробивался свет. Выходит, я всю ночь тут пролежала, проспала, что ли. Холодно было очень, и ломило голову. Наверное, все-таки по голове стукнули только я этого не помню. Пить хотелось, и обратного тоже. А чего теряться, я тут одна! Если смотрят ну и пусть, сами отвернутся. Я отошла в уголок и опорожнила мочевой пузырь.
Потом села у стены, скрутившись в клубок от холода. И стала думать о матери.
Все детство я ее боялась, просто жуть. Никакой там любви материнской и всего такого у нас не было сроду. Даже до войны, хотя там я ничего не помню толком. Но все же она меня кормила. Не каждый день, конечно, но что-то давала. С другой же стороны мне все время надо было от нее прятаться. Потому что вообще не угадаешь, когда и за что она решит отлупить, и главное чем. У меня до сих пор некоторые шрамы сохранились, например, от раскаленной кочерги на плече. Я у бабушки иногда пряталась, но бабушка этого не любила, она мне все повторяла «никто никогда не будет любить тебя так, как мать!» и «ну если мама тебе и даст под горячую руку, все равно, она же мама».
Так продолжалось лет до четырнадцати я старалась держаться от нее подальше, но рано или поздно голод загонял домой. А тут она, если была не в настроении, мне устраивала. Но потом в четырнадцать лет я как-то дала ей сдачи. Да так, что она улетела и сознание потеряла. С тех пор она меня зауважала. Бить уже не пыталась. Но я и так ее слушалась, куда деваться-то. Мы вместе выживали, две бабы. Теперь вот ее нет (о безголовой шее, и о темном, торчащем из этой шеи, я старалась не вспоминать). Жалко мне ее? Да нет, нисколько. Почему-то первая мысль была больше уж я ни за что не буду копаркой. Копаться в земле толку никакого.
Хотя я теперь вообще никем не буду. Идиотская мысль. Если они сохранили мне жизнь, то понятно же, для чего. Хотя что у них понятно? Это ведь не простые лесники меня поймали Они уже не люди. Люди бы изнасиловали и убили, ну может, съели бы. А эти что?
Хотя все живые существа хотят есть и трахаться. Даже самые жуткие.
Я все вспоминала рожу того, кто меня схватил. Кажется, от одного вида этой рожи я сознание и потеряла. Никакого лица у него нет. Глаз даже не видно. Как будто все лицо гигантская гнойная бородавка. Неровная, жуткая, кое-где клочья волос торчат. Кто знает, чего хочет такое существо? Что оно может со мной сделать?
Линка рассказывала, есть такие лесники, их называют Бледные, они человека подвешивают и кровь спускают. Не всю, немного. Кровь эту пьют. Ежедневно вены вскрывают и выкачивают, рано или поздно человек, конечно, помрет
А еще говорят, некоторые так гусениц разводят какое-то насекомое яйца под кожу откладывает, и в тебе гусеницы заводятся, питаются тобой, все мышцы съедают, потом кожу. Потом эти лесники гусениц едят. У них это деликатес.
А еще тьфу ты, ну и зачем вот я это все вспоминаю? Хотя, конечно, лучше заранее знать, что тебя ждет. Но ведь это все не точно эти рассказы наверняка надо на десять делить. Может, вообще вранье.
Или мутам скормят
Хотя почему мутам мелкие дружины людей как раз на еду и ловят. И на зверей в лесу охотятся, и на человека как придется. Оно точно известно, сколько раз обглоданные кости находили мужики. Причем рассказывали, что едят они жертву прямо живьем, так удобнее же руку отрубят, съедят. Потом другую, потом ноги. И вялить мясо не надо, долго свежесть сохраняет. Еще треплются, что человеческие муты даже и не отрубают куски, а так прямо едят, как волки привязывают и едят. Или есть слухи, мол, некоторые сначала ломают все кости, дробят, потом в воде вымачивают, чтобы мясо стало нежное
Меня замутило. Несколько рвотных позывов не привели ни к чему, кроме склизкой вонючей лужицы на полу. Желудок давно пустой.
Сердце колотилось. За дверью еще ничего не было слышно, но ведь вот сейчас она раскроется и что тогда? Вот сейчас меня превратят в бессильную тушку, сделают со мной невесть что, как с деревяшкой, как будто я не живой человек, моя боль не существует, и даже наоборот, прикольно, что я буду орать и дергаться в их руках. Паника охватила меня. Захотелось кричать, плакать, бить кулаками по земле Но что это даст? «Соберись!» приказал кто-то в голове, и я тут же вспомнила Ворона.
Когда я была в ГСО, мы отрабатывали такие варианты если кто попадется в руки к лесникам или к дружинникам. Там несколько вариантов есть, я их все уже не помню, но неважно, потому что в моем положении один только подходит. Один выход закончить жизнь быстро и сравнительно безболезненно. Еще до того, как они придут.
Я осмотрелась. Сарай был совершенно пуст, то есть на режущие предметы, конечно, рассчитывать не приходится. Но вот на перекладину под крышей в углу, если подтянуться, вполне можно накинуть веревку.
Если бы она была Я осмотрела себя. Странно, но они даже не сперли мою куртку. Впрочем, куда им торопиться снимут еще.
Можно оборвать рукава, посоветовал рассудительный холодный голос внутри, этого должно хватить. Если нет подвязать их к подолу самой куртки. И ее уже накинуть на рейку.
Дрожа от холода, я стянула куртку. Стиснула зубы. Рванула рукав но так вот просто он не подался. Крепко сшито, зараза. Армейская курточка-то. Рванула еще раз ткань затрещала.
И тут дверь сарая распахнулась, и на пол лег прямоугольник яркого света.
Я вскочила на ноги. Мы и такой вариант рассматривали. Всегда лучше побежать и рассчитывать, что застрелят на бегу. Вообще главное трепыхаться, в этом случае вполне возможно, они решат, что с таким беспокойным мясом связываться не стоит, и просто сразу пристукнут. Или пристрелят.
Но лесников я не увидела. В сарай швырнули какого-то человека, и дверь снова закрылась.
Я так и стояла у стены в защитной стойке. Но ничего страшного. Это была женщина, одета в камуфляж, локти закручены за спину. Она сразу же перекатилась, выпрямилась и села без помощи рук, оглядывая помещение. Взгляд остановился на мне.
Лет ей было, наверное, пятьдесят. Но может, и меньше. Белесые волосы забраны в хвост, глаза серые, цепкие, лицо худое. На лице ссадины, губа кровит. Из военных, подумалось мне. Что-то в ней было такое спокойствие такое, решительность. Как будто ситуация ее вовсе не пугает, штатная ситуация.
Развяжи, попросила она, глядя на меня.
Я подошла к женщине, присела на корточки.
Она повернулась спиной, и я, повозившись с узлом, развязала ей руки, бечевка была длинная, замотано аж до локтей. Женщина с облегчением встряхнула руками.
Спасибо. Давно тут сидишь?
Недавно.
Я отошла обратно к стене и опустилась на пол, стала сматывать бечевку. Она довольно крепкая, может и пригодиться.
Тебя как зовут? спросила новенькая.
Маша, буркнула я.
А меня Иволга, сообщила она буднично, и я немедленно пожалела, что назвала штатское имя. Ведь у меня тоже был позывной, когда я в ГСО служила. Маус, Машка Маус. Только меня давно так никто не звал.
А она наверняка из бывших военных. Их них многие либо в бандиты идут, либо в охрану. Только наш Ворон раньше воевал, но никуда не устроился, а организовал ГСО
Ворон, Иволга одни птицы вокруг.
Ну что, Маша, женщина поднялась на ноги, выбираться нам надо отсюда как-то.
Как? спросила я скептически, но в сердце затеплилась надежда. Иволга, она была из таких как бы это сказать? Про них всегда думаешь, что они знают выход. Они помогут. Подскажут, найдут решение. Да, она старше меня, но не в этом дело. Мать вон толку-то с ее возраста было? Или Монализа вот тоже меня сильно старше, однако, если честно дура дурой.
Посмотрим, Иволга зашагала вдоль стен, внимательно осматривая доски и щели.
Если б то хоть люди были, высказалась я. Серые глаза глянули на меня пристально.