Вон Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал
Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше не запрещалось добираться и своим ходом.
Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избить космонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
Счастливо, Петр Летчик пожал мне руку. Хороший ты парень
Только? спросил я.
Что? Геннадий растерялся.
Хороший ты парень, только
Летчик кивнул:
Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. И серьезный. Счастливо тебе.
Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачный охранник из отряда безопасности «Трансаэро».
Хрумов? уточнил водитель.
Да. Вы меня ждете?
Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
В Переделкино.
Водитель кивнул:
Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
Жулье совсем распоясалось сказал водитель. Машина выскользнула со стоянки и рванула по шоссе. Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгуле преступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потом незаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, уже совсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свой пропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущение возникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
Сейчас направо, командовал я. У дачи Пастернака заверните
Это какая?
Вон та
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
Пастернактоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
Нет, тот вроде Патерный размышлял водитель. А! Это писатель такой, да?
Да, беспомощно признал я. Писатель. Поэт. Знаменитый
Довольный своей образованностью водитель начал тихонько насвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягким голосом произнес:
Быть знаменитымнекрасиво
Странная штукатакие вот случайные встречи. Машина остановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охраннику. Но так и не смогв салоне было темно.
Спасибо, ребята, сказал я. «Вольво» с легким гулом умчалась.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь, это неправда. Даже ребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно для мальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама и строгий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбились на самолете, на мерзкой «тушке» «Ту-154», самолете, который следовало снять с полетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал если это можно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была не закрытавесь район Переделкино и так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозь деревья, неяркона первом этаже, в прихожей, и посильнеена втором, в кабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная черная тень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
Ну? Не признал?
Кавказская овчаркапес серьезный. Тиран секунд пять изучал мои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаю почему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за все четыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, а изредкав инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьем взгляде читалось именно это.
Нет, парень, ты обнаглел. Я перешагнул через овчарку, достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть не разочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и пес в саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
Петя, ты устал?
Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревянную лестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставил дверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
Нет, деда!
Тогда поднимайся.
С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчас бы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую еще привычнее кровать Включить вертушку с записью шума прибоя или нет, раскрыть окно пошире и слушать шорох сада
Петр Данилович! рявкнул дед.
Иду! Я кинулся на лестницу.
Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобы старенькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Я сделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовский кабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словно тянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут и как дед живет без меня?
Андрей Валентинович Хрумов, бывший психолог и литератор, бывший участник переговоров Земли и галактического Конклава, человек, которого называли Гиммлером космического века, толстый семидесятилетний старик, мой дед
Он сидел в древнем кожаном кресле, когда-то светло-коричневом, а сейчас выцветшем до белизны, в тон его седым волосам. И молча разглядывал меня. На столе светился экран ноутбука, в углу комнаты, водруженный на хилую этажерку с книгами, бормотал включенный телевизор.
Ты чего, деда? тихо спросил я.
Дед медленно поднялся, подошел и обнял меня. Я его на голову выше, но сейчас вновь почувствовал себя маленьким.
Паршивец прошептал дед. Ну, Петька паршивец ведь вначале передали, что ты разбился
Правда? Я пришел в ужас. Представляю, что было с дедом!
Сказали, что ты, отводя челнок от города, врезался в землю
И ты поверил?
Дед отстранился на расстояние вытянутой руки. Уставился мне в глаза.
Я? Конечно. Разве ты поступил бы по-иному?
Я промолчал.
Полчаса ждал новых сообщений. Телефон оборвал. Потом передали, что челнок совершил аварийную посадку на шоссе.
Дед тихо, кашляюще засмеялся.
Тогда я успокоился. Разбиться, спасая людей, ты мог. А вот при аварийной посадкеникогда!
Почему?
Потому! рявкнул дед, вновь переходя на обычный тон. Врачи тебя смотрели?
Конечно!
Сотрясения, ушибы, переломы?
Ну я же здесь стою! Нет.
Дед кивнул, зашаркал к креслу. Я устроился на жестком венском стуле в углу комнаты. С самого детства я любил здесь сидеть, тихонько наблюдая за тем, как дед работает. Порой он разрешал мне притащить свой компьютер, я ставил его на краешек стола и делал уроки, пока дед работал. А если у него было хорошее настроение, то под вечер мы перекидывали между машинами шнурок и играли в какую-нибудь стратегическую игру
Итак, рассказывай, устраиваясь в кресле, сказал дед. Нет постой.
Он с легким смущением отвел глаза и достал из ящика стола огромную хрустальную пепельницу, спички, трубку и кисет с табаком. Я, еще как вошел, почувствовал, что дед сегодня курил, но упрекать его не стал.
Но такого, чтобы дед при мне начал травить организм, давно не бывало.
При выработке посадочной траектории начал я, безнадежно разглядывая фотографию на стене. На ней были мама, папа и ясовсем еще маленький, кудрявый и светловолосый. Лицо у меня было глупое и обиженное.
Стоп, раскуривая трубку, велел дед. Мне не нужны подробности твоей посадки. Я хочу знать, что случилось на Хикси?
Вот так.
А чего еще я мог ожидать от своего деда?
Я взял груз кортризон
Петя, мальчик мой в первую очередь я хочу знатькто? алари, счетчики или куалькуа? И говори свободно, нас никто не услышит.
Счетчики прошептал я.
Дед выпустил в потолок струю белого, пахнущего скорее пряностями, чем табаком, дыма. Кивнул:
Я все-таки рассчитывал на алари Они точно не замешаны?
Не знаю уже ничего не соображая, признался я. Вроде бы нет.
Петя, я учил тебя, что отрицание никогда не может быть достаточно информационно насыщенным