Согласны, батюшка! хором отозвались освобождённые.
Сердобольные казаки уже тащили им новые, от дувана, кафтаны и сапоги.
Раз так, одевайся, браты! смеялись казаки и хлопали всех по плечам. С таким атаманом, как у нас, не пропадёшь! Везде ищут, а поймать не могут. Он, как сарынь белый, слишком высок, слишком далёк для боярских холуёв!
А вы? обратился я к караванным работникам. Неволить никого не желаю, зову и вас с собой пошарпать бояр и купчишек на море Хвалынском, погулять за богатым ясырём. Братьями моими будете, людьми свободными. Айда со мной!
Согласны, батюшко! закричали работные люди. Пойдём за тобой!
Я поманил Фрола:
Накормить всех досыта, зачислить в сотни и выдать оружие. Отныне онивольные казаки. Выделить часть дувана.
Боярские и купеческие людишки притихли и молча смотрели на меня.
Что притихли, начальные? Может, кто хочет у меня послужить?
В ответ молчание. Люди испуганно жмутся друг к другу, смотрят на мою вынутую из ножен саблю.
Али не люб?
Им любо кровь народную пить! донеслось со стороны колодников.
Что с ними разговаривать?!
Как скажете, люди добрые. Сами судите, а я так и сделаюне хочу понапрасну кровь лить.
Я сурово посмотрел на освобождённых колодников.
На виселицу их всех! Сколько можно измываться над людьми?! Креста на них нет! В водупусть попьют из Волги-матушки! раздались дружные крики.
Вот тут и выскочил святой старец, дотоле скрывавшийся за спинами патриарших чернецов. Щупленький, невысокого роста, с седой, растрёпанной гривой, трясущейся редкой бородёнкой, с глазами навыкате от злости. Встал передо мной и начал кричать с пеной изо рта:
Ирод окаянный, да как ты посмел воровство учинить?! Ты хоть ведаешь, чьи это насады? Вор, в геенне огненной будешь вечно гореть! Это патриаршие насады и нашего государя!
Он хотел схватить меня за грудь. Я оттолкнул сумасшедшего старика, который, падая, схватился за борт:
Злодей, ты ответишь перед Господом Богом нашим за своё злодейство!
Ах ты, собака! крикнул я, и все вокруг оцепенели.
Повисла тишина. Я шагнул вперёд и взмахнул саблей. Глаза старика округлилисьв них теперь не было ничего, кроме страха. Старец прижался к борту:
Помилуй, вырвался у него шёпот-хрип.
Я опустил руку:
Вот тебе милость!
Его голова слетела с плеч и упала в воду, потянув за собой шлейф седых волос, словно небесная комета.
Попробуй вкус Волги!
Обезглавленное тело медленно сползло вдоль борта, окрашивая его в неестественный, малиновый цвет. Я повернулся к притихшим людям.
Что стоите?! Бей их! пронзительно закричал я, указывая на приказчиков и купцов. Пусть ответят за свою злобу к простому народу!
Тёмная волна казаков и колодников пришла в движение и с гиканьем накрыла боярских людей
Я пнул обезглавленное тело старца:
Тебе первому держать ответ перед Богом! Придёт мой черёдя отвечу
После разграбления каравана с царскими и патриаршими насадами милости ждать от Москвы не приходилось. Ослушников она привыкла карать смертью Стан опустел, и мы двинули в низовья Волги на Чёрный Яр.
* * *
В Чёрном Яре сидели, поджидая меня, воевода Жердинский и стрелецкие головы Северов и Лопатин. Я со своими работничками уже прославился по всей Волге. Стрелецкие отряды заполонили все низовья реки. Воевода Хилков поджидал в Астраханион был уверен, что не пропустит меня на море. Пока мы скрывались в волжских протоках. В одном из них, на Будане, я встретил купца Беклемешева, посланного Хилковым за моей поимкой. Там же мы одержали и первую победу над государёвыми людьми, пленили воеводу.
На ловца и зверь бежит! ухмыльнулся я.
Побитый воевода стоял передо мной, опустив голову. Обступившие нас казаки ухмылялись. Я выхватил у одного из них чекан и с силой ударил им воеводу по плечу. В его руке что-то хрустнуло, воевода жалобно закричал и схватился за ушибленное место. Глаза у него стали точно такими же, как у нижегородского старца перед смертью.
Это тебе, сволочь, за то, чтобы не смел подымать руку на вольных людей.
Поскуливая, Беклемешев согласно закивал головой.
Возвращайся в Астрахань и передай Хилкову весточкускажи, мол, выберу времяи с ним встречусь.
Пусть ждёт в гости! рассмеялся Ваня Черноярец. Может ему ещё одну руку сломать, чтобы помнил дольше?
Воевода побледнел, казаки рассмеялись.
Отпустите его!
Мы уходили от стрельцов и воевод через тайные протоки, камышовые заросли. Всегда находились провожатые, которые указывали нам безопасный путь.
Я обманул Хилковамой путь лежал на Яик. Там у меня был особый уговор, ещё в Паншином городке.
* * *
Он бредит?
Ты пиши, пиши, что он лопочет.
Я открыл глазадва дьяка стояли рядом. Один, гундосый, макая перо в чернильницу, закреплённую у пояса, что-то быстро писал.
Тело уже не чувствовало болидолжно быть, когда я был без сознания, меня сняли с бревна и бросили на холодный, земляной пол.
Агапришёл в себя! покосился на меня писец.
Живуч, кивнул головой зеленоглазый дьяк. Мы с тебя всю живость вырвем! пообещал он мне.
Он воеводе руку сломал, а мы ему все чресла наизнанку вывернем! дьяк сунул перо за ухо и закрыл чернильницу. Может, прута ему раскалённого?! он задумчиво посмотрел на первого дьяка.
Хватит с него на сегодня. Оставим на завтравор должен перед царём-батюшкой предстать. Записки дашь бояринуон государю доложит.
Дьяк-писарь пнул меня в обожжённый бок.
Говори, злодей, яицкого голову Ивана Яцына ты зарубил? мутные белёсые глаза смотрели на меня с ненавистью.
Зарубил, я попробовал улыбнуться.
Дьяк ткнул мне в зубы носком красного, сафьянового сапожка:
За родственничка моего!
Подмастерья, гремя железками, складывали инструмент. Палач стоял в углу тёмной, зловещей тучей и молча смотрел на меня. Я плюнул в его сторону. Палач перевёл взгляд на дьяков:
А с братцем его что?
Вот чёрт, о младшем забыли! ругнулся зеленоглазый дьяк и, оглянувшись на второго, суетливо перекрестился.
Стеньку отволоките в камеру да посадите на цепьпусть вспомнит да подумает, что надо говорить о своём злодействе. А с меньшим, Фролкой, поговорим.
Брат! Брат! закричал, запричитал Фрол, когда меня подняли и поволокли из пыточной. Брат, спаси меня! Брат, это всё из-за тебя! Из-за твоего злодейства! Почему я, брат?!!!
Молчи, Фролка, ты вольный казак! Терпи за то, что гулял на воле, за то, что был свободным человеком, а не государёвым холуём! За то, что никогда в пояс не кланялся!
Ко мне протянулся огромный, заросший чёрным волосом кулак палача:
Вот тебе воля!..
* * *
В темноте со дна мутного омута поднимаются чёрная злоба и ненависть две родные сестры ползут по земле и там, где они встречают живую плоть, слышится чавкающий звук, после которого остаётся красное пятно ненависть Сколько ненастных дней и долгих зимних ночей согревала она меня, прибавляла сил, чтобы обязательно добраться, вернуться и во что бы то ни стало отомстить. Не довелось Не суждено
Нас было троестарший Иван, я и младший Фролка. Связанные кровным родством, каждый шёл своей дорогой, но конец у всех будет один
Иван, был бы жив, может, сидел бы сейчас со мной в царских хоромах и праздновали бы мы победу над царём-батюшкой и боярами. По улицам Москвы шли бы свободные люди Не сумели мы донести до них казачью волю-свободу Это Иван учил меня сабельному бою, с ним ловили чебаков со струга. Всегда рассудительный, прямой, за ним тянулись люди, и он мог повести их за собой, умел сказать и донести до них нужное слово
Поздняя осень 1665 года. Юрий Алексеевич Долгорукий связал казаков царским словом и заставил месить осеннюю грязь под Киевом в новой кампании против польско-литовского государства.
Весной и летом казак силёнон сполна может показать свою силу и лихость. Зимуем в своих куреняхне любит казак воевать в холодную пору. Воюет тогда, когда ему сподручно. Да только князю и его людям плевать на это.
Стрельцыподневольные люди, на государёвой службе, им не впервой мёрзнуть на промозглом ветру, тянуть коченеющие руки к мечущему искры ночному пламени, дремать возле костра и закусывать червивыми сухарями гнилую московскую солонину. Многие в том затянувшемся походе покрылись струпьями, гниющими язвами и умирали в лихорадке. Стрелецкие головы и воеводыони заботились лишь о себе. Что им стрельцы, государёвы людипомрут, других пришлют! Только ведь мы, казаки, не привыкли к такому обращениюмы уважаем себя, вот и взбунтовались