Выходя, я услышал его довольное хмыканье. Такая вот жизнь: венцу творения приходится маневрировать, ловчить и при этом блюсти остатки собственного достоинства, а когда это невозможно, то не терять хотя бы чувства юмора.
В кабинете я взялся за папку. По делу проходил недавний знакомец, Пит Джеджер. В памяти была еще свежа его истерика в отделении. Вначале я не понял, почему на него завели дело, и чем больше вчитывался, тем меньше понимал, чем я должен заниматься. К делу прилагались показания Пита, из кармашка торчала кассет-копия допроса. Протокол в основном состоял из отдельных слов, многоточий и ремарок типа «допрашиваемый молчит», «допрашиваемый истерично хохочет» и т. п. На все вопросы о причинах побега он отмалчивался или плакал, а когда ему сказали, что позвонят в школупотерял сознание.
Прослушав кассету, я ничего нового не выяснил. Между всхлипыванием, плачем и надсадным кашлем он как заведенный повторял, что в школе ему будет крышка, что там нечисто, и что Колин, Хенк и Етрос все расскажут, если вырвутся. Заключение медэкспертавесьма типичный случай запущенного параноидального невроза, возможно, имело место употребление психотомиметиков.
Запросив материалы по школе, перед тем как трясти Пита, я провел выборочную проверку, копнул глубже и пошло-поехало!
И вот я за столом директора перебираю большие коленкоровые папки с личными делами. Так, досье Джеджера: родился в Остоне, Норт-Энд, семья среднеблагополучная, учился в бесплатной районной, связался с компанией «пиратов». Интеллект94. Агрессивность115. Родился, учился. Школьный рапорт. Не окончил, направлен в распределитель за избиение учителя. Плюс к этому мелкие кражи, поджог мусоропровода. Акт о направлении в спецшколу, акт о приемке, запись врачамедкарта прилагается, ежемесячный контроль Вот оно!
Отметка за этот месяцон что же, сейчас мирно занимается в библиотеке илотам в мастерских, а не сидит в следственном карантине? И вообще, он не в бегах, а тихо дерется на палках или сублимирует агрессивность в нечто дальнобойное? Судя по документу, так оно и есть, и подпись рядом. Ладно, допустим, любой проходимец на допросе мог себя выдать за Джеджера. Только вот с пальчиками плохо, отпечатки все-таки его, Пита, и находиться ему здесь никак нельзя. Так что отметка о контроле липовая.
С этого и начнем, аккуратно, без нажима. И не сейчас, а после обеда.
Я снова взялся за список: вот и Хенк Боргес, а вот Колин Кригльштайнер, еще Колин, только Ливере. Зато Етрос у них один.
Листая инвентарную книгу, я обнаружил в спортивном снаряжении два надувных спасательных плота. Насколько мне известно, самый крупный водоем поблизостиэто пруд в муниципальном парке Долины.
Не дождавшись директора, я ушел к себе в комнату. Войдя, я остановился на порогевещи лежали не так. Портфель ближе к краю стола, а стул вдвинут до упора. Что же они искали? Все свое я ношу с собой, особенно в чужих владеньях.
Я сел на кровать, достал зажигалку и прошелся по всем «кнопкам», которые распихал на втором этаже под директорские речи о сублимации. Чувствительность на пределе, но везде пусто! Только один микрофон брал странные звуки, что-то вроде мелодичного похрюкивания.
Сунув приемник в карман, я встал. И замер. Из-под кровати мне послышался слабый шорох.
Ну, вылезай! спокойно сказал я и присел.
Под кроватью никого не было.
После обеда я шел по первому этажу. Везде пусто, у входа на стене появился большой плакат с сочной мулаткой«Посетите Гавайи!».
«Непременно посетим», пробормотал я и вышел во двор.
Школа располагалась на склоне горы, сверху нависали огромные замшелые валуны. Парк шел вниз, дорога, по которой я вчера добирался, усыпана листьями. Вокруг дома аллея, скамейки.
Ночью шел дождь, спортплощадка за школой раскисла, лужи маскировались опавшей листвой. Площадка была врезана в склон, двери за ней вели, очевидно, в раздевалку и душевые, сооруженные в горе.
Так, волейбол, баскетбол, регби а это что? Я остановился перед массивным сооружением из стальных труб, автопокрышек, цепей и досок. От несильного ветра все это угрожающе раскачивалось и скрипело, цепи звенели, мокрые доски медленно поворачивались Похоже на кинетическую скульптуру. Вдруг я физически ощутил, как чей-то взгляд жжет мой затылок. Не оборачиваясь, я полез в карман, вынул платок и уронил его.
Ни на площадке, ни у дома никого не было. Окна в ставнях даже днем! Если кто-то и смотрел на меня, то только из школы. Это хоть понятнее, чем равнодушное безразличие в столовой.
Начинала раздражать неестественность происходящего. Если здесь в самом деле нечисто, то почему никто не трется возле меня, пытаясь сбить с толку, запугать или просто купить? Или у них и намыленный муравей в щель не влезет, как говаривал старина Бидо, или это блеф.
Даже самого заурядного инспектора надо ублажать, от его доклада зависит размер куска, отхватываемого из кармана налогоплательщика в школьную казну.
Туча, цеплявшаяся за вершину, сползла вниз. Закапал мелкий дождь. Не знаю, как намыленному муравью, а мне пора вползать в дело и переходить от впечатлений к фактам, а от фактов к выводам.
* * *
Что ж, сказал я директору, все в порядке. Теперь для отчета надо побеседовать Я рассеянно поводил пальцем и ткнул наугад.
Скажем, вот этот. Селин Гузик.
Селин? Минутку!
Директор перебрал дела, сунул мне досье Гузика и со словами «сейчас приведу» вышел. Глядя вслед, я соображал, что же здесь неладно? Потом дошлодиректор идет за воспитанником, как последний охранник. Мог ведь по селектору вызвать! Странные у них тут порядки
Итак, пусть для начала Гузик. Шестнадцать лет. Состоятельная семья. Развод. Остался с отцом. Шайка «ночные голуби». Драки, мелкие кражи, участие в Арлимских беспорядках. Интеллект90. Агрессивность121. Характеристики, медкарты, контрольные отметки и т. п.
За дверью засмеялись, потом быстро вошел директор, а с ним высокий черноволосый парень. На правом рукаве нашита голубая единица.
Инспектор побеседует с тобой, Селин, сказал директор, а мне показалось, что он охотно добавил бы: «если ты не имеешь ничего против» или нечто в этом роде.
Здравствуйте, вежливо сказал Селин.
Привет, ответил я, садись.
Директор вышел. Я впился глазами в лицо Селина, пытаясь уловить облегчение или растерянность, но ничего не заметил.
Если хочешь, предложил я, следя за ним, выйдем во двор.
Так ведь дождь! улыбнулся Селин.
Ну, ладно. Есть претензии, жалобы?
А как же, заявил он (я встрепенулся), есть претензии!
Уткнувшись в бумаги и не глядя на него, я спросил:
Чем недоволен?
Ребят у нас мало. Группы по десятке! Со всей школы две команды наберешь, а на регби и того меньше. Неинтересно!
Хорошо, я запишу. На что сам жалуешься?
Я же говорюребят мало!
В его абсолютно честных глазах не было ни капли иронии. Над чем они все-таки смеялись с директором в коридоре?
Тебе здесь не очень скучно?
Что вы! Я староста группы, с достоинством сообщил он, тронув матерчатую нашивку на рукаве, времени не хватает скучать.
Ах, даже староста! Не знал я, что в спецшколах привлекают подопечных к управлению. Да и в обычных тоже Оригинально!
Как же ты сюда попал?
Селин хохотнул.
Ерундой занимался с ребятами Бывало, зайдем в магазин, каждый сопрет лампочку, мяч или там дверную ручку, а потом в другом магазине заменим это барахло на точно такое же. Или ценники переставим. Таблички всякие: «не курить», «не сорить» срывали и вешали себе на грудь. Еще указатели к туалетам снимали и приколачивали у полицейских участков. А то молоко крали и в почтовые ящики выливали. У нас в заброшенных домах базы были, все туда стаскивали, пока шатуны не прогнали. Ну, еще автомобили сцепляли
Как этосцепляли?
У нас двойные крючки были из нержавейки. Машины на улицах плотно стоят, ну, мы бампер к бамперу и цепляли
Он рассказывал о своих делах спокойно и равнодушно, словно все это было очень давно и не с ним. Перевоспитали уже, или считает прошлые свои забавы нормальным досугом? Вот я сижу тут с ним, слушаю о его подвигах на арлимском пепелище, а мой сын в это время сцепляет автомобили или заливает молоком ящики. Черт его знает, с кем связался и почему не ходит в школу
Чем вы занимаетесь в мастерских? перебил я Селина.
Как чем? Наша группа пулемет собирает, крупнокалиберный.
Даже так! Зачем вам пулемет?
Ну, приятно пострелять. Я в детстве самопалы делал
А сейчас?
Чтосейчас?
А сейчас не делаешь?
Зачем? Пулемет ведь!
Да, пулеметэто не самопал. И боеприпасы к нему сами делаете?
Конечно. Я придумал, как гильзы обжимать.
Молодец! похвалил я его. А не боитесь ранить кого-нибудь?
Что вы! удивился Селин. У нас знаете какой полигон! А бункер? Вот если самопалытогда точно кого-нибудь убьет. В нашем дворе двоим пальцы поотрывало.
Ну, ладно Что это?
За окном кто-то затрещал и засвистел. Селин вытаращил на меня глаза.
Это соловей, осторожно сказал он, значит, дождь перестал.
А разве они осенью поют?
Поет ведь этот.
Хорошо, свободен. Позови директора.
Пришел директор. Селин остался стоять в дверях.
С Гузиком я закончил.
Ага. Ну, иди, Селин. Впрочем, пришли он вопросительно посмотрел на меня.
Напоследок, скажем я как бы наугад провел по списку, вот этот, Пит Джеджер.
Позови Пита, сказал директор как ни в чем не бывало.
Селин кивнул и вышел. За стеной тихо загудел лифт. Директор между тем сел в кресло напротив и стукнул пальцем по бумагам Селина.
Один из самых трудных подростков. Полнейшая невосприимчивость к требованиям подчинения закону и в большой степени недальновидный гедонизм. Мы возились с ним два года, теперь его не узнать.
Чем же вы его обломали, пулеметом?
Директор слабо махнул рукой.
Пулеметэто пустяки, это уже потом, чтобы снять остаточную агрессивность, ну, чтобы свободного времени не оставалось. Не вдалбливать же им с утра до вечера биографии отцов-основателей? Мы прививаем
Директор не успел договорить, что именно они прививают, как в дверь постучался и вошел охранник, высокий, чем-то похожий на Селина, повзрослевшего лет на двадцать, с густой шевелюрой и низким лбом.
Вы за Джеджером посылали, сказал он, подобострастно глядя на меня. Так он все еще в изоляторе. Не может, извините, прийти.
Что он натворил? полюбопытствовал я.
Почему женатворил? Он болен. Температура
Слушайте, Пупер, вдруг рявкнул директор, вы не включили кондиционер!
Они начали громко выяснять, почему не включен кондиционер, кто спит во время дежурства, куда исчезают протирочные концы, а я не торопясь извлек из стопки дело Джеджера и небрежно пролистал его. К шумной перебранке я не прислушивался, это все дешевый театр, балаган, я знал, что вызов Пита кончится подобным образом.
Вот что, сказал я, когда они замолчали, не мешает осмотреть и изолятор. Он у вас гдена втором?
Я был уверен, что директор сейчас лихорадочно придумывает, как не допустить меня к изолятору или отвлечь внимание от Джеджера. Если он объявит Пита остроинфекционным больным, тогда он последний дурак. И вообще, что бы он ни сказалне в его пользу. Послать-то он за ним послал!
Пупер вежливо улыбнулся и вышел. Я встал. Директор глянул на часы и со словами: «В изолятор, так в изолятор», пропустил меня в коридор.
Миновав холл второго этажа, мы пошли широким проходом. На стенах висели репродукции чего-то классического: люди, кони, батальные сцены Четыре больших двустворчатых двери. Сквозь матовое стекло доносился смех, кто-то декламировал стихи пронзительным голосом. Мы свернули в узкий переход и вышли у спортзала. Оттуда шел металлический лязг, перемежаемый глухими ударами.
Опять на палках сублимируют?
Нет, улыбнулся директор, сегодня они работают на снарядах.
Я приоткрыл дверь. В центре зала стояли два сооружения, младшие братья той штуки, что мокла на спортплощадке. Из двух групп по пять человек одновременно выбегали два подростка, бежали наперегонки и, подпрыгнув на трамплине, врезались с разгона прямо в эти снаряды. Сооружения угрожающе содрогались, доски качались во все стороны, автомобильные покрышки раскачивались бредовыми маятниками, тросы скрипели и хлопали по доскам.
Невысокий парень ужом проскользнул меж досок, оттолкнулся от одной покрышки, нырнул под вторую, повис на секунду на тросе и, соскочив с противоположной стороны, побежал обратно под одобрительные крики своей команды. Второй бежал назад чуть прихрамывая.
Забавные у вас снаряды!
О! Если бы вы приехали летом! К сожалению, зал небольшой, много инвентаря лежит на складе. Ребят оторвать невозможно Вы читали статью Коэна о содержании делинквентной культуры?
Я ограничился невнятным движением головы.
Мы подавляем беспричинную враждебность ко взрослым или просто «не своим» исключительной целенаправленностью их деятельности. Не говорим: делай то, не делай этого, и ты будешь преуспевать. Они сами видятесли сегодня выточат ствол, то через неделю смогут пострелять, если выучат урок по химии, то смогут завтра заняться пиротехникой. Это не просто «стимулреакция» и не явное поощрение, просто они знают, что, пропустив ступень, они не смогут сделать следующего шага. С каждым приходится работать индивидуально.
Я слушал его невнимательно. Пока мы шли по коридору, он жаловался на мизерность дотаций, на трудности, а я пытался связать увиденное и услышанное с тем, что ни один из выпускников школы к родителям не вернулся и нигде не зарегистрирован. Ни на бирже, ни в полиции. И еще я гадал, кого мне сейчас предъявят вместо Джеджера.
Мы остановились у стеклянной перегородки с большим красным крестом на белом круге. Стекло толстое, с синеватым отливом. Как на патрульных машинах, пулей не пробьешь. Интересный фактик!
А сейчасособое внимание! Если не будет прямой опасности, то расследование я проведу сам, а если тогда стоит сорвать с зажигалки верхний колпачок и нажать на кнопку, как из Долины поднимется двадцатиместный «Сикорский» с полным боекомплектом.
На той стороне показалась фигура в белом халате, стекло ушло в стену.
Это наш доктор, представил директор.