Видел когда-нибудь, как чеканят медали? прервал меня Джек.
Нет, а что?
Для этого нужны два штампа. Первый, чтобы только форму придать, и второй, для тонкой отделки.
Я не понимал, к чему это он.
Это потому, что мелкие детали на металлической пластине не отпечатываются. Сначала надо сделать черновой вариант. Джек посмотрел на нас с Беккиследуем ли мы за его мыслью.
И что? с легким нетерпением спросил я.
На медали обычно изображается чье-то лицо. То, что мы сейчас видим, типичный черновой вариант. Рот, нос, глаза, кожа, костивсё как будто на месте, недостает только деталей, мелких линий, характера. Неужели не видите? Это заготовка, которой нужен финишный штамп!
Он был прав. Раньше я никогда таких лиц не видел. Не скажешь даже, что оно рыхлоеэто действительно заготовка, недолицо какое-то. Жизненный опыт на нем не отпечатался, вот что.
Кто он вообще такой?
Не знаю. Тут под лестницей есть фанерный шкафчик со всяким хламом: тряпье в коробках, перегоревший утюг, пылесос, лампы разные. И старые книги. Я полез за одним справочником, смотрюмертвец лежит на коробках. Перепугался до смерти, выскочил, как кот из собачьей будки, шишку себе набил. Джек потрогал макушку. Потом вытащил его, думал, вдруг еще жив. Когда наступает окоченение, Майлс?
Часов через восемь-десять.
Потрогай-ка его. Джек торжествовал так, словно великое открытие сделал.
Я приподнял запястье мертвой руки. Она была гибкая и даже не слишком холодная.
Никакого окоченения, так?
Да, но в некоторых условиях На самом деле я не знал, что и думать.
Можешь перевернуть его, если хочешь, но на спине и затылке ран тоже нет. Непонятно, с чего он умер.
По закону мне не полагалось осматривать трупы. Я снова прикрыл мертвеца чехлом и сказал:
Может, поднимемся наверх?
Да, пойдемте. Джек пропустил нас вперед и потушил свет в бильярдной.
Наверху Теодора, предложив нам сесть, зажгла лампы, ушла на кухню и вернулась уже без фартука. Она села в кресло, мы с Бекки на диван, Джек устроился на качалке. Почти вся передняя стена у них в гостиной стеклянная, и за ней открывается вид на городские огни внизу. Красивая комната.
Выпьете что-нибудь? спросил Джек.
Нет, спасибо, сказал я.
Теодора и Бекки тоже не захотели.
Мы обратились к тебе, Майлс, продолжал Джек, не только как к доктору, но и как к человеку, трезво оценивающему факты. Даже если они не такие, какими должны быть. Ты не из тех, кто будет доказывать, что черноеэто белое, только потому, что тебе так удобнее. Мы в этом убедились на собственном опыте.
Я промолчал.
Можешь сказать еще что-нибудь о теле внизу? спросил Джек.
Я помолчал еще немного, теребя пуговицу, и наконец решился.
Да, могу. В этом нет никакого смысла, но я дорого дал бы за возможность сделать его вскрытие. Знаете, что я, как мне кажется, обнаружил бы в нем? Я обвел взглядом всех троихони ждали продолжения. Я не нашел бы причины смерти. Всё у него внутри окажется в столь же идеальном состоянии, как и снаружи. Все органы в рабочем порядке, запускай хоть сейчас.
Я дал им свыкнуться с этим и добавил еще кое-что. Чувствовал я себя, как полный дурак, но в своей правоте был уверен на сто процентов.
Это еще не всё. Думаю, в желудке у него ничего не будет. Ни крошки пищи, переваренной или нет. Пусто, как у новорожденного младенца, и в кишечнике то же самое. А почему? Я снова обвел взглядом аудиторию. Потому, что тот субъект внизу вообще не умирал. Оттого и причину смерти определить невозможно. Мало того: он никогда и не жил. Вот так. Я снова сел на диван. Довольны теперь?
Да-а. Джек выразительно кивнул. В моей безумной голове зародилась та же идеяя просто хотел, чтобы кто-то меня поддержал.
А ты, Бекки, что скажешь?
Я в полном шоке и, пожалуй, все-таки выпью. Бурбон с содовой, если можно.
Мы все улыбнулись. Джек привстал было, но Теодора сказала:
Я сама. Всем то же самое?
Мы сказали, что да.
Теодора раздала нам стаканы, и Джек сказал:
Мы с Теодорой тоже так думаем. Я ей ничего не говорил, между прочим. Показал покойника и предоставил самой судить, как и тебе, Майлс. Это она сравнила его с незаконченной медалью: мы видели в Вашингтоне, как их делают. Мы весь день толковали об этом и решили тебе позвонить.
Никому больше не говорили?
Нет.
А полицию почему не вызвали?
Сам не знаю. Вот ты вызвал бы?
Нет.
Почему же?
Сам не знаю. Не хочется, усмехнулся я.
Вот то-то. Джек поболтал кубики льда в стакане и медленно произнес: По-моему, это не полицейское дело. Все мы понимаем, что это не просто труп. Тут что-то страшное а что, непонятно. Я почему-то уверен, что мы можем сделать только одно, единственно правильное, а если ошибемся и угадаем неверно, случится нечто ужасное.
Что же тут можно сделать? спросил я.
Не знаю. Меня разбирает позвонить президенту Соединенных Штатов, поднять по тревоге армию, ФБР, морпехов, кавалерию вроде того. Он юмористически покрутил головой и сразу же посерьезнел. Мне надо, чтобы какой-нибудь правильный человеквсе равно ктоосознал, как это важно, и поступил правильно, не совершив ни одной ошибки. Вся штука в том, что любой, кому я откроюсь, может оказаться неправильным и наломать дров. Полиция исключается сразу. Тут Джек понял, что повторяется, и замолчал.
У меня такое же чувство, подтвердил я. Как будто от наших действий зависит судьба всего мира. Когда в медицине встречается трудный случай, ответ иногда приходит сам собой, ниоткудаподсознание, скорее всего, срабатывает. Джек, спросил я, какой у тебя рост?
Пять-десять.
Это точно?
Да, а что?
А в том внизу, по-твоему, сколько?
Столько же.
Теперь скажи, сколько весишь.
Один стоун сорок фунтов. Как и он. Это ты точно определил, но в остальном мы как-то не очень похожи.
Есть у вас штемпельная подушечка?
Не помню. Есть? спросил Джек жену.
А что это?
Чернильная подушка. Для штампов.
Кажется, была где-то. Теодора принесла подушечку, Джек достал из другого ящика лист бумаги.
Я смочил подушку чернилами, прижал к ней все пять пальцев Джека и сделал на бумаге хорошие, четкие оттиски. Потом кивнул на дверь в бильярдную и спросил:
Вы с нами, девочки?
Девочки явно не хотели туда идти, но не хотели и одни оставаться.
Да, идем, сказала наконец Бекки, и Теодора тоже пошла.
Джек включил свет над столом. Абажур качнулся, я хотел поправить его и сделал только хуже из-за дрожи в руках. Амплитуда его колебаний от края стола до головы мертвеца бросала тени на лоб и создавала впечатление, что труп шевелится. Не глядя на лицо незнакомца, я прижал к подушечке пальцы его правой руки, один за другим, и оттистул их на бумаге прямо под отпечатками Джека.
У Бекки вырвался стондумаю, мы все почувствовали то же, что и она. Одно дело строить теории, что этот человек никогда не жил, и совсем другоеполучить наглядное доказательство. Это затрагивает какие-то первобытные глубины в твоем мозгу. Никаких папиллярных линий на его пальцах не было: мы видели перед собой пять густо-черных кружков. Сбившись в кружок, мы рассмотрели вблизи эти пальцы, с которых я вытер чернила: гладкие, как щечка младенца.
Джек, пролепетала Теодора, меня сейчас вырвет.
Он обхватил ее и повел наверх.
Вы верно определили, сказал я им, вернувшись в гостиную. Это действительно заготовка, не получившая финишной обработки.
И что теперь делать? спросил Джек. Есть идеи?
Могу предложить кое-что но если не захотите, никто вас не упрекнет. Уж точно не я.
Говори, мы слушаем.
Я подался вперед, упершись локтями в колени, и сказал Теодоре:
Если сочтешь, что это тебе не по силам, лучше не надо. Вот что я предлагаю, Джек: оставьте его на столе. Ты ляжешь спатья тебе дам снотворное, но Теодора спать не должна. Каждый час она будет спускаться и смотреть на на тело. Если заметишь хоть малейшую перемену, тут же беги наверх и буди Джека. Выходите оба из дома и приезжайте ко мне.
Лучше откажись, если думаешь, что не сможешь, сказал Джек жене.