Всё хорошо, кивнула пани Марта. А где же сам пан?
Пан Кастусь, пани Наталья да оба панича уехали ещё утром, покачал головой Якоб. Пан Сбыслав Чарнецкий скликает всю окрестную шляхту на свадьбу с с вами, ясная панна! Он поклонился Ванде. А вы здесь. Вот ведь, как выходит!
Наверное, и братец Ян, да и дядько Юрий со всей семьёй уже у Чарнецкого, с усмешкой сказала Ванда, обращаясь к матери. Что ж, не беда. Я думаю, они нас подождут.
С их стороны было бы невежливо начинать без вашей милости, заметил Якоб. Простите на дерзком слове.
Ванда и чернавка расхохотались, да и пани Марта улыбнулась, покачав головой.
Это ты верно подметил, Якоб, сказала она.
И знаете, милостивая пани, продолжал Якоб, у нас нынче настоящий сойм. Верите ли, только что приехал на фольварк молодой шляхтич его, как и вас, буря в пути застала, он и завернул до нас. Пригласить ли его с вами ужинать?
Пани Марта велела пригласить. Якоб кивнул и вышел. Вскоре в покой с поклоном вошел тот самый заблудший путник, о котором рассказывал Якоб. Ванда окинула его беглым взором, понимая, что пялиться в упор неучтиво. Первые впечатления её о незнакомце были отрывочны. Высок, свитка брусничного цвета, лицо так себе лицо, обветренное, под цвет свитки хотя он, наверное, не в возке сидел, какому же ему ещё быть
Вечер добрый панству, сказал вошедший немного осипшим голосом. Зовут меня Микалай Немирович, по гербу Секира. Счастлив лицезреть прекрасных шляхтенок и шановного пана.
Пани Марта представила себя, дочь, не забыла и Владислава. Через некоторое время путешественники приступили к вожделенной трапезе. Блюда были не слишком изысканными, о чём успела посетовать девица, подававшая на стол по виду, дочь Головни однако для усталых путников обильная и сытная еда была приятнее, нежели разносолы. Два жареных гуся, да вареники, да блины, да пирог с рыбой, да варенуха, появление которой весьма порадовало Владислава, да прочие напитки, хмельные и нет всё это богатство быстро заставило забыть о тяготах дороги.
Потекла учтивая беседа, без которой не обходится ни одно застолье, хоть в палаце великого князя, хоть в самой что ни на есть простецкой корчме. Микалай, оказалось, был учёным человеком и постигал философию в Виленской академии. Оттуда он сейчас и направлялся до отцовского маёнтка причём, как поняла Ванда из его слов, адукацию он по какой-то причине не завершил.
Пан закону рымского? спросила она неожиданно для себя.
Нет, ясная панна, ответил Микалай. Семья наша держится закону грецкого.
Мы тоже, зачем-то сказала Ванда.
академия же, хотя и основана иезуитами, принимает всех христиан, продолжал Микалай.
Коли так, то это правильно. Не един ли Бог? заметила пани Марта. И закон господаря великого князя не делает различия между христианами грецкого и рымского закона. И, надеюсь, так будет и впредь.
Ванда слушала вполуха, во все глаза рассматривая молодого сотрапезника. На вид ему было лет двадцать, может, чуть больше. Широкие плечи и сильные руки, движения и обычай говорить всё изобличало в нём шляхтича с крови и кости, что бы он там не говорил про какую-то философию. Глаза были пронзительно-синие, как июльское небо, а медного цвета кудри, сбритые с боков и с затылка, нависали надо лбом копной, и Ванде неожиданно захотелось запустить пальцы в эту упругую медь. Ванда сердито фыркнула и с независимым видом занялась варениками.
Трапеза подходила к концу, когда снова явилась светловолосая девица.
Всем ли вы изволите быть довольны, панове? спросила она, пряча руки под фартуком.
Думаю, сам господарь король и великий князь не побрезговал бы таким столом! улыбнулась пани Марта. Как тебя зовут, дитя?
Ядвига, милостивая пани, улыбнулась девушка.
Так скажи батьке, Ядзя, што мы щедро заплатим за добрый ужин и постой, сказала пани Марта.
Дозвольте, пани, я заплачу, сказал молодой шляхтич.
Как можно с вас гроши просить? вытаращила глазки Ядвига. Да простит меня милостивая пани, у нас не корчма, а фольварк пана Кастуся Калинковича. Пан наш будет рад, коли узнает, што мы принимали невесту пана Сбыслава Чарнецкого по дороге на свадьбу! А вас, пан, мы всегда рады принять! она медоточиво улыбнулась Микалаю. Ванда нахмурилась.
Крупный угольно-чёрный кот, что проскользнул в дверь вместе с девицей, деловито подбежал к Ванде и вспрыгнул ей на колени. Ванда засмеялась и принялась гладить и тормошить зверя, а тот муркотал и выгибался под её руками.
Чует доброго человека! сказала Ядзя.
Што ж, коли батька твой платы не возьмёт, так я тебя награжу, дитя моё, сказала пани Марта. Подарю тебе юпку тафтяную. Чтобы не только у нас, но и у тебя была радость.
Благодарю, милостивая пани! поклонилась Ядзя.
Тем временем Ванда подхватила кота под брюшко и положила себе на шею. Котище некоторое время изображал меховой воротник, потом подобрал лапки, спрыгнул на пол потёрся о ноги панночки и вновь вскочил ей на колени.
Он в тебя влюбился, дочка! сказала пани Марта, с улыбкой глядя на забавы дочери с котом.
Возможно, улыбнулась Ванда. Она подхватила кота под передние лапки и поставила себе на колени. А што? Чем не рыцарь? Вон какие усищи! И глаза огнём горят! А когти, верно, точно сталь! А гонору на трёх шляхтичей хватит! Он за тобой не приударяет, Ядзя?
Да позволено мне будет молвить, сказала Ядзя, у нас говорят, што старый человек живёт, як тот кот. Вот вы смеётесь, ясная панна, а у нас стары люди так говорят: женился человек, альбо девка замуж вышла конский век живёт, впрягся и тянет воз. Когда дети подросли надо им хаты строить, тогда живёшь коровий век, начинают тебя все доить. Собачий век это уже когда за семьдесят годов, уже дети забирают его добро их сторожить себе. А когда девяносто альбо сто годов это уже котовий век. Вот што кот робит в хозяйстве? А мы и кормим кота, и погладим, и приласкаем просто так. Так и старый
Кот мышей ловит, заметил пан Микалай. В хозяйстве это не лишнее
А старый старичок аль старушка малым деткам басни сказывает, ввернула Ядвига, дедушка такие басни знал, какие мало кто помнит! И про витязей, и про змеев, и про Верлиоку, и про ягую бабу, и про мудрую королевишну, и про храброго паробка Катигорошка. И так сказывает, што ты будто видишь это! Когда и страшно, а дослушать хочется!.. А ещё стары люди знают, как любую ссору миром поладить. Бывало, матка с тётей, дядиной жонкой, об чём-то разругаются, а дедушка только слово скажет, они и успокоятся, да ещё посмеются, што из-за пустяка спорили. А то, когда мы совсем малыми были, мой Дмитро, братишка-погодок, с двоюродным братишкой Стаськой разодрался. Они оба меня любили, а поделить не могли, дрались, што кочета. Один кричит «Моя Ядзя, я больше люблю!», а другой «Нет, моя!». И меня за руки в разные стороны тянут. А тятя с дядькой в ту пору лесовали, а матушка моя с ними поехала, а тётка на огороде была. Тут дедушка встал, взял в одну руку посох, в другую нож-косарь, подходит до нас да молвит: «А вот сей час я её надвое разрублю, каждому достанется!» Мы все в слёзы, братишки меня обняли, ревут «Не надо, дедушка, не рубай нашу Ядзю!» С того разу и не ссорились.
Ванда посмеялась и почесала кота за ухом. Кот прижмурил глаза и замурчал.
Котик, котик, как тебя зовут? спросила Ванда.
Баюнок мы его зовём, ответила за бессловесного кота словоохотливая селяночка. Он в лесу на Стася с дерева прыгнул, точно Баюн из басни, который людей сладкими песнями обморачивает да губит. Стась его поймал да принес, а он прижился. Бывает, в лес уходит на день, на другой, потом ничего, возвращается. А то молвят кот не просто так муркочет, он пацеры говорит, только вот молится он не по-людски, примолвила Ядвига.
Ванда улыбнулась и, выгнув пальцы птичьими когтями, провела ими вдоль спинки кота.
«Уммрррр, фррр», отозвался кот.
Баюнок? А мне ты песенку споёшь? спросила Ванда.
Кот неожиданно обернулся и посмотрел в глаза панночки, отчего та вздрогнула. Что-то недоброе показалось ей в жёлтых кошачьих гляделках. Как будто кот понимал всё, о чём они тут говорили, и даже больше. Наваждение тотчас же пропало. Баюнок спрыгнул с колен Ванды и убежал.