Федрис изумленно посмотрел на него:
Вы хотите сказать
Директор кивнул:
На «Магелланикесорок семь» мы занимаемся тем же самым, но берем не крыс, а людей. Вместо клеток используем расчищенные участки земли диаметром в полмили с совершенно идентичными погодными условиями, рельефом, растительностью и животнымивсе одинаково до мельчайших деталей. Решеткой служит колючий лес, специально выведенный нашими ботаниками для этой цели. Обитатели клеткиподопытные люди, идентичные близнецы, двойняшки хотя, пожалуй, правильнее сказать «сотняшки». Одинаковое для всех групп воспитание обеспечивают роботыняни и наставники, настроенные на выполнение одного и того же неизменного алгоритма. Наше наблюдение, разумеется, остается тайным и при этом периодическим, что и привело к печальным результатам: Элвин причинил нам серьезный урон, прежде чем мы его поймали. Теперь вы понимаете схему? В колючем лесу, где Элвин совершил аварийную посадку, мы расчистили около ста одинаковых участков, на одном и том же расстоянии друг от друга. Один участок совершенно неотличим от другого, на каждом проживали одна Сефора, одна Тулия, один Альфорс и один Корс. Элвин решил, что двигался по кругу, но на самом деле шел по прямой. Каждый вечер он выходил на новый участок. Каждый раз встречал новую Сефору. Все группы, с которыми он сталкивался, были идентичны, за исключением одного факторатого, который мы изменяли, и это приводило его в еще больший ужас. Понимаете, в этих группах мы проводили эксперимент, призванный выявить мотивы человеческого поведения по отношению к незнакомцам. Мы сделали небольшие изменения в обстановке и в программе обучающих роботов. В результате первая группа, которую он встретил, подчинилась чужаку, вторая проявила невероятную агрессивность, третья, напротив, невероятное дружелюбие, а четвертаякрайнюю подозрительность. Очень плохо, что он не повстречал сперва четвертую группу хотя, конечно же, они не смогли бы справиться с ним, если бы он не обезумел от ужаса перед сверхъестественным.
Директор допил вино и улыбнулся Федрису:
Как видите, это все чистейшая случайность. Я сам удивился больше всех, увидев во время очередного наблюдения, как мои «подопытные особи» связали непрошеного гостя. Узнав, что это Элвин, я был так потрясен, что меня можно было сбить с ног одной молекулой.
Федрис удивленно присвистнул.
Могу только посочувствовать бедняге, сказал он. Теперь понимаю, почему ваш проект засекречен.
Директор кивнул:
Да, многим трудно примириться с мыслью об экспериментах над людьми. Но все же это лучше, чем один глобальный эксперимент над всем человечеством без контрольной группы. И мы заботимся о наших «подопытных особях». Как только эксперименты с одной из групп заканчиваются, мы переселяем ее членов в СОС, после соответствующего обучения.
И все же с сомнением проговорил Федрис.
Вы считаете, что это немного похоже на идеи Диких?
Да, немного, согласился Федрис.
Иногда я тоже так считаю, с улыбкой признался директор и налил гостю еще вина.
А тем временем в колючем лесу «Магелланика-47» зеленые побеги сомкнулись над медальоном с белой сферой внутри, заключая всех Диких, кроме Элвина, в крошечную зеленую гробницу.
Лев и ягненок
Космический корабль ВСС (выше скорости света) «Крот» прокладывал путь через Угольный Мешок. Лабиринт центральной корабельной оранжереи погрузился во тьму. Для растений, возобновлявших запасы кислорода на «Кроте», наступила ночь. Лампы искусственного солнечного света, которые поддерживали их жизнь, были выключены.
Слабое мерцание пылевой туманности снаружи едва обрисовывало решетку из тонких прутьев, которая усиливала прозрачную круговую стену, и это говорило о приближении к звезде.
Из той же пыли или, может быть, из-за пределов пыли пробивалось и другое воздействие, не улавливаемое никакими физическими инструментами, непрерывная пульсация угрозы.
Карл Фридрихантрополог и второй помощник капитана «Крота» плыл во влажной темноте оранжереи. Он чувствовал эту угрозу и склонен был доверять своим ощущениям. Он видел слишком много странных вещей на слишком многих странных планетах, чтобы полностью отрицать сверхъестественные явления, хотя люди, причастные к космическим полетам, привыкли отмахиваться от него и пожимать плечами. Что же касается домоседов из Конфедерации цивилизованных планет, запертых в своих крохотных опрятных сферах с машинами, кабинетами и местами для развлеченийи маленькими яркими солнцами в пределах досягаемости, то они просто не поняли бы, о чем думает Карл. А он не стал бы им рассказывать.
Однако Грег Данстен, плывший рядом с Карлом, домоседом не был, а сравнительно молодой возраст позволил ему, по крайней мере, сохранить тягу к романтике. (Его любимая жалоба звучала так: «Я знаю, почему вы все говорите о Матери-Земле. Потому что космосмужского рода, чтоб ему пусто было!»)
Довольно странно, размышлял Карл, что у Конфедерации столько трудностей с инакомыслящими колонистами и беглецами. Это немного похоже на попытку уложить льва рядом с ягненком. Или, правильнее сказать, ягнят рядом со львом.
Конфедерацияэто старый мартовский лев, с усмешкой ответил секретарь и младший астронавигатор. Рычит на всю Галактику о своих потерянных детях, и все лишь для того, чтобы отшлепать их.
Или тайно следить за ними, добавил Карл. Как мы.
Точно! Слова с шумом срывались с губ Грега. Кстати, у тебя есть предположения?
Карл понимал, что Грег имеет в виду недавнюю сцену в рубке: десять пар глаз уставились на распухшие пальцы капитана Фулсома, когда тот осторожно открыл запечатанный приказ и вставил его в считывающую машину. Но антрополог все равно спросил:
Предположения о чем?
По-твоему, это наши беглецы так перепугали Конфедерацию?
Трудно сказать, пожал плечами Карл, предпочитая услышать чужое мнение.
Но посмотри на факты, настаивал Грег. Кто они такие, эти беглецы? Просто очередная горстка диссидентов, захвативших ВСС-корабль и нырнувших в Угольный Мешок в надежде уйти от погони или из-за того, что старое корыто вышло из-под контроля. Вспомни, среди них вряд ли был хоть один инженер, не говоря уже о настоящем физике. Только горстка художников, артистов, психологов, аналитиков ах да, и еще два-три антрополога.
Карл стерпел насмешку.
Конечно, мы же просто отбросы, наши поля бесконечно далеки от священного атома. Но сдается мне, там было и несколько белых воротничков. Грег ухмыльнулся. А если серьезно, старик, как может эта банда угрожать Конфедерации? Нет, я могу понять, что Конфедерация заинтересовалась ими, собираясь теперь, спустя пару столетий, поставить точку в этом деле. Неплохо бы узнать, нашли ли они пригодную для жизни планету, какую культуру создали, можем ли мы основать там исследовательскую станцию. Конечно, все это вполне объяснимо. Но в чем здесь опасность?
Карл Фридрих снова повел плечами. Призрачное мерцание едва очерчивало его профиль с покатым лбом.
Как ты сам сказал, возможно, это просто расследование.
Но зачем устраивать цирк с секретным приказом? К чему все эти намеки, недосказанности, предупреждения и предосторожности? А кроме того в голосе Грега прозвучала неуверенность, ты ведь сам чувствуешь это, правда?
Оба плыли в невесомости, слегка придерживаясь пальцами за поручни у иллюминаторов, и напряженно всматривались в черную пыль, сквозь которую пробивался «Крот».
Да, просто ответил Карл. Чувствую.
Грег сдержанно кивнул и добавил без всякой видимой связине считая того, что это сказал Грег Данстен:
Ешкин кот, как жаль, что в космосе нет женщин!
Позади послышалось мягкое шуршание. Из радиального прохода между рядами папоротника выплыл чей-то силуэт. Необъяснимым образомчувства всех людей чрезвычайно обостряются во время межзвездных путешествийКарл и Грег угадали в нем Хуана Гальвеса, врача и старшего биолога «Крота».
Какое-то время все молчали. Их объединяло одно качество, которое людям двадцатого или двадцать первого столетия показалось бы странным и даже неприятным. Это было общее знание и опыт людей, живущих в Галактике, а не на Земле, тех, кто, описывая свою личную вселенную, говорит о звездах и планетах, а не о странах и городах, кто не знает другого ритма жизни, кроме размеренности старого доброго ВСС-натиска, кто постиг предназначение человечествапробираться сквозь черный космос к новым планетам Людей с потухшими глазами и впалыми щекамипотухшими и впалыми по меркам двадцатого или даже двадцать первого столетия: неизгладимый след жизни среди машин.