А потому, что в ней трубы замерзли.
Да ведь нынче лето. Июль месяц, удивился толстяк.
Ну и что ж, что июль. Не до бани сейчас рику. Рик сейчас парк культуры строит. Заметьте, при царизме в нашем городе никаких парков культуры не было.
А баня работала исправно, возразил толстяк и сел. Он уже начинал терять надежду, что когда-нибудь потечет горячая вода.
Значит, при капитализме было лучше? задал его бородатый оппонент каверзный, полный желчи вопрос.
Выходит, что насчет бань в вашем городе сейчас хуже, отвечал, не замечая подвоха, толстяк.
А когда новую баню пустят?
А тогда будет лучше, спокойно согласился толстый гражданин.
А насчет парка культуры и отдыха?
И насчет парка культуры и отдыха лучше.
Значит, советская власть все-таки хорошая власть? иронически спросил бородатый и пронзительно посмотрел на толстяка.
Вопрос был поставлен в упор. Толстый гражданин задумался и прикинул в уме, сколько времени он дожидается горячей воды. Вышло что-то очень много. Он махнул рукой и взбешенный полез с полок.
Значит, дорогой гражданин, райисполком парк культуры строит? А потом уже за баню возьмется? Так-с. О-ч-ч-ень приятно! А при царизме парка не было? Что вы говорите?! Ах, ах! А вы мне, милый, не скажете, как отсюда поближе пройти к председателю райисполкома? Или к секретарю райкома?
Уж не насчет ли бани вы, гражданин, с ними собираетесь разговаривать? язвительно спросил бородатый.
Вот именно-с. Насчет бани-с, с вашего позволения. Насчет дурацких порядков в вашем городе-с.
Никаких дурацких порядков у нас в городе нет и не было, с достоинством ответил бородатый, за такие слова вы вполне свободно ответить можете. А вот к секретарю райкома с разговорами насчет бань, действительно, только дурак ходить может. Вы бы еще с ним насчет мочалок поговорили. И еще очень интересный факт: вас ответственный работник спрашивает о вашем отношении к советской власти, а вы отмалчиваетесь. И всякую агитацию ведете
Боже мой, простонал вконец расстроившийся толстяк.
Боже мой, какой дурак! Привязался же мне этот идиот с нелепыми вопросами.
Ах так! торжествующе воскликнул бородатый. «Идиот с нелепыми вопросами»? Так вот вы какой типчик. Ладно!
И бородатый ответственный работник крупной рысью выбежал в предбанник.
В предбаннике никого не было. Все спорщики во главе с банщиком Пахомычем стояли в дверях и продолжали дискуссию о лошадях, имея в качестве отправной точки серую в яблоках райисполкомовскую кобылу, стоявшую у бани.
Вот пусть Иван Иваныч скажет, воскликнул Пахомыч, кивая на бородатого. Пусть он скажет: у кого лошади лучше. Посмотрите, Иван Иваныч, на исполкомовскую кобылку. Разве она может пойти против милицейской? По-моему, ни в жисть.
Ты, Пахомыч, брось спорить, отмахнулся бородатый.
Одевайся поскорей и сбегай в милицию. Скажи: Иван Иваныч велел сказать, что в бане один буржуйчик засел. Контрик. Агитацию разводит. Пусть пришлют кого-нибудь протокольчик составить.
Пахомыч понимающе шмыгнул носом, засуетился, быстро натянул портки, обул на босу ногу сапоги и побежал по улице Братьев Гракхов.
В это время райисполкомовский кучер заметил бородатого.
Иван Иваныч, донесся с улицы плачущий голос кучера.
Я уже полчаса жду. Тут в бане председатель из области моется. Товарищ Парамонов. Я за ним на вокзал ездил встречать, да мы разминулись. Я за ним в гостиницу. А там, говорят, пошел председатель в баню. Так вы, может, ему скажете, что его тут бричка ждет. А то у меня лошадь непоеная.
Председатель? Из области? обрадовался Иван Иваныч и вдруг осекся. А какой он из себя?
Он схватился за голову и, не дожидаясь ответа, ринулся в парильню.
Кто здесь товарищ Парамонов? спросил Иван Иваныч прерывающимся от волнения голосом.
Ятоварищ Парамонов, отозвался домывавшийся холодной водой толстяк. Вы что, опять насчет советской власти спрашивать пришли?
Что вы, товарищ Парамонов, что вы-с, залебезил Иван Иваныч. Это я по глупости своей. Прошу пардону. Я, товарищ Парамонов, пришел сказать вам, что из исполкома вам лошадь подана. Оч-чень хорошая лошадь. Полукровочка-с
Выезжая на Малую Популярную улицу, Парамонов встретил спешивших по направлению к бане милиционера с папкой под мышкой и Пахомыча, деловито поддерживавшего брюки. Лицо у Пахомыча сияло. Он был горд ответственной миссией, возложенной на него Иваном Иванычем.
Рассказ о кондовом хаме
И возбуждал восторги дам
Огнем кулацких эпиграмм.
Явление Пасюкова народу произошло несколько лет назад. В некоем литературном сборище. Встал за столом совсем молодой человек и нараспев прочитал поэму «Караковые буераки».
Он еще не успел закончить чтение. Еще звенели пламенные строфы поэмы:
В курене моем, поверьте,
Сытно было, хорошо.
В сундуках, как тихий ветер,
Шелестел старинный шелк.
Еще исходил Пасюков в безысходной тоске:
Тот далекий милый хутор
Виден мне в пшеничной дали,
Вижу: вот идет как будто
Подхорунжий весь в медалях
И вдруг в затихшем зале раздался душераздирающий крик. Это известная литературная дама Антонина Мокроглаз от избытка чувств упала в обморок и тут же, не приходя в сознание, написала восторженную статью.
Напрасно более уравновешенные соседи пытались привести ее в чувство. Она на миг приоткрыла свои набухшие от слез веки и простонала:
Какая прелесть! Да ведь это настоящий поэт кулачества. Какой лиризм! Дайте ему только подрасти. Ну, вылитый ранний Есенин! Какая чудная тоска по старине! Какой слог! Какая антисоветскость! «Вижу: вот идет как будто подхорунжий весь в медалях». Ведь этот подхорунжий так и стоит перед моими глазами. Какая стихийная реакционность! Ах, как чудненько! Нет, нет, пожалуйста, не приводите меня в чувство, простонала обильно политая водой из графина товарищ Мокроглаз и снова потеряла сознание.
Домой ее бездыханное тело отправили в карете скорой помощи.
И шел дорогой той редактор. Почтенный и безмерно спокойный. Редактор путешествовал в прекрасном. Он был влюблен, в красоту и мечтал о лаврах мецената. Ему хотелось найти большое жемчужное зерно. И чтобы в веках пошла немеркнущая слава, что это большое жемчужное зерно раскопал онпочтенный, уважаемый и безмерно спокойный редактор.
И вот шел дорогой той редактор, встретил юного Пасюкова, взял его рукопись и напечатал ее раз. И еще раз. И еще много, много раз.
Пасюков входил в славу. Его приглашали на банкеты и возили на курорты, хвалили в журналах, воспевали в «Колоратурной газете». Вокруг него плясали, притоптывали, шаманили и били в кимвалы: «Ах, какой интересный! Ах, какой чужденький! Ах, какой реакционненький!»
Соответствующего звания читатели восторженно ахали, ухали, вздыхали, причмокивали, крякали, щебетали, заливались от счастья и изнемогали от неги, закатывали глаза и глотали слюни, падали в обморок и плясали от радости, визжали, стонали и рыдали навзрыд.
У Пасюкова оказалась широкая, удалая натура. Восторженная молва о его веселых похождениях переполнила сердца его почитателей гордостью и счастьем.
Слыхали? спрашивали друг у друга завсегдатаи «Кутка писателя», слыхали, как Пасюков вчера набил морду кондуктору в трамвае? Тот, болван, понимаете, нагло спрашивает у него, у поэта, у такого чудненького поэта, деньги за билет. Ну, Пасюков, конечно, не выдержал этого безобразия и как стукнет этого идиота по морде. У того, ясно, кровь на всю морду.
Пасюков, он ударить может. Силушка в нем сермяжная. Мы с Иван Иванычем так хохотали, так хохотали!
Знаете, толковали на другой день на уютном междусобойчике, вчера Пасюков очень мило издевался над своей женой. Совсем как когда-то, когда еще не было «победоносного пролетариата». Он таскал ее за косы как бог, как ангел, как настоящий довоенный муж. Ах, какой милый хам! Какой избяной хам! Какой кондовый хамчик! Какая шикарная сермяжность!
Пасюкова распирало от денег. В «Кутке писателя» его встречали угодливо изгибавшиеся официанты. Он бросал им червонцы и требовал поклонения. И поклонение следовало.