Потом остановился вдруг, побледнел, закачался и страшным голосом закричал:
Где Прокопчук? Подать сюда сию минуту Прокопчука.
Тут, конечно, подбегает Прокопчук, очень взволнованный, и руками делает вопросительные знаки: в чем, мол, дело и почему такие страшные крики?
А председатель его прямо за шиворот хватает и носом в вырытую ямку тычет.
Отвечай, кричит он Прокопчуку страшным голосом, отвечай, что ты в данной ямке видишь? Я в вашем районе второй месяц, я ваших порядков не знаю. Отвечай немедленно, товарищ Прокопчук, где такое правило напечатано, чтобы над одной готовой мостовой другую возводить?
Услышав эту интересную информацию, все трудящиеся ахнули, бросились к своим ямкам и видят: действительно вырисовывается под засохшей грязью хорошая булыжная мостовая.
Тут вылезают из своих домов местные старожилы и немедленно вспоминают, что да, действительно, лет тому назад пять-шесть был проспект Красных кооператоров при огромном стечении народа замощен чудным булыжником. Потом мостовую, конечно, занесло грязью, и они о мостовой забыли. А теперь, когда отрыли мостовую, они, старожилы, припоминают, что да, действительно, была мостовая.
Это я сейчас и без вас вижу, что была мостовая, кричит Василий Васильевич, а на самом и лица нет. Ты скажи, товарищ Прокопчук, куда мне сейчас от сраму деваться? Над нами сейчас вся область смеяться будет, что мы поверх одной мостовой собирались еще одну возводить. Да еще оркестр музыку играл. Отвечай, товарищ Прокопчук, почему как заведующий коммунальным хозяйством не докладывал мне о старой мостовой?
Прокопчук по причине распухшего языка словами объясниться не может, а на бумажке карандашом пишет: дескать, ни в чем не виноват, ничего о мостовой не знал, так как в данном районе работаю всего третий месяц.
А ты, Петр Афанасьевич, чего недосмотрел?! начал тогда кричать председатель райисполкома на секретаря рика товарища Калинина. И что же? Оказывается, что и товарищ Калинин в районе недавновсего четвертый месяц.
Что же касается остальных членов президиума рика, то они, конечно, в нашем городе давно работают, только вот они все последнее время за чертой города находятся, в разъездах: уполномоченными сидят в селах по разным кампаниям и в последний раз были в городе в самом начале посевной. Так что они может быть, и сказала бы о мостовой, если бы у них спросили. Да никто у них не спросил: далеко было ехать спрашивать.
Поволновался еще немножко Василий Васильевич, а потом вошел в норму и распорядился продолжать субботник. Тут снова заиграла музыка мазурку Венявского, трудящиеся и члены их семей с энтузиазмом взялись за лопаты и носилки, и к вечеру очень довольные граждане гуляли уже по чистенькой мостовой безо всякой опасности для жизни.
А на другой день является в рик секретарь Автодора Петька Седых, Ивана Петровича Седыха сын, и докладывает, что старожилы припоминают, будто и на Краснозачатьевской улице и на Сермяжной была когда-то мостовая. Ручаться старожилы не ручаются, но, помнится, как будто мостовая была.
Тут, конечно, быстрым манером организовали новый субботник. Опять музыка играла. Опять трудящиеся на бригады разбились и друг дружку на соревнование повызывали. Плюнули на ладошки и с энтузиазмом начали копать.
Час копают. Два копают. Нет мостовой. Уже обе улицы в дым разрыли, а мостовой все нет. Что делать? Пришлось с проспекта Красных кооператоров Заготовленный булыжник и щебень срочно перевозить на Краснозачатьевекую и Сермяжную и немедленно замащивать разрытое пространство. Это уже Петька такой выход нашел.
Так что теперь у нас в городе Незамайске уже целых три улицы мощеных.
А Петька Седых за обман рика, будто ему старожилы про мостовую сказывали, выговор получил. Обманул-таки, сукин сын. Только Петьку этот выговор вовсе не огорчил. Ходит, подлец, гордый. «Я, говорит, в интересах Автодора сознательно ото всей души на выговор пошел».
Чудак!
Секрет Иеремии Маламыги
Маламыга уезжал бесповоротно. И редактор окончательно пал духом.
Какого работника теряем, прошептал он побелевшими губами и схватился за голову. Не было и не будет никогда в нашей редакции такого блестящего и начитанного публициста, как Маламыга.
Сквозь открытую дверь виден был Маламыга в аккуратном пиджаке, сидевший за большим письменным столом. Стол был завален грудами нетленных произведений человеческой мысли. Сочинения Дидро и Рахилло, Бюхнера и Кай Юлия Цезаря, история Египта и учебник высшей математики для инженеров, Фарадей и Ефремин.
Иеремия Павлович Маламыга встал и закрыл дверь.
Пожалуйста, сказал он, не мешайте мне. До отъезда осталось почти сутки, и если вы мне не будете мешать, я за это время постараюсь для вас написать три-четыре подвальных статьи. А то и все пять
В ответ редактор посмотрел на Маламыгу с немым обожанием.
Поздно ночью, когда номер газеты был спущен на машины, редакционные работники собрались на прощальную вечеринку. Маламыга, разомлевший от многочисленных изъявлений любви и почтения, передал редактору под гром аплодисментов пять совершенно готовых к печати подвальных статей.
После того как улеглась буря восторгов по поводу феноменальной работоспособности и начитанности отъезжающего, Маламыга произнес небольшой спич.
Товарищи, воскликнул он, вы все мне очень нравитесь. Я уезжаю по необходимости и крайне об этом сожалею. Но, товарищи, не унывайте. На смену старшим, в борьбе уставшим, молодая рать идет. И я уезжаю, оставив после себя подготовленные и выросшие кадры. Все вы знаете, товарищи, Васю Галкина. Он довольно грамотный парень, но пишет еще неважно. Теперь, после моего отезда, он будет писать значительно лучше. Я передал ему кой-какие секреты нашего трудного ремесла. Правда, Вася?
Галкин смущенно покраснел, и все оживленно зааплодировали Маламыге. А потом под общее одобрение Маламыга целовался с редактором, с Васей Галкиным, с секретарем редакции. И уехал.
Прошло несколько дней, и Васю Галкина нельзя было узнать. Он молниеносно посолиднел. В голосе его появилась этакая седина. И как-то незаметно получилось, что Ваську Галкина начали в редакции величать Василием Федотычем.
Василий Федотыч ежедневно приносил пышущие эрудицией статьи. На самые разнообразные темы. Со ссылкой на мириады источников. По разносторонности тематики и использованных источников, равно как и по несколько парадоксальной неожиданности манеры изложения, его статьи нисколько не отличались от классических произведений Маламыги.
И точно так же, как и Маламыга, Васька стал божком редакции. Единственный из сотрудников, он получил собственный кабинет. Чай и бутерброды престарелая редакционная курьерша Матреша приносила ему в любой момент и в неограниченном количестве. Никто не смел выбросить ни строчки из его статей. А когда на ежедневной критике номера кто-либо и находил тот или иной дефект в статье уважаемого товарища Галкина, то заявлялось об этом с такой почтительностью, с какой частнопрактикующий дантист рвет зубы у заведующего райфинотделом.
Редактор, хранивший обыкновенно на редакционных совещаниях благосклонное молчание, открывал рот только для того, чтобы поговорить о Василии Федотыче, и тогда из его рта валили густые клубы благовонного фимиама.
Вот истинный пример того, как журналист должен повышать свою квалификацию и теоретическую подготовку! воскликнул он как-то после детального разбора последней васькиной статьи. Человек еще недавно еле-еле писал маленькие плохонькие заметочки, а теперь Орел, а не журналист. И какую бездну литературы осваивает. Для одной сегодняшней статьи человек использовал и высшую математику, и стихи Хераскова, и географические труды Элизе Реклю
Вот интересно, продолжал редактор, обращаясь к сидевшему тут же редактору стенной газеты Глазкову, интересно, почему вы до сих пор не посвятили в своей стеннушке хотя бы одну колонку Василию Федотычу? Пусть молодежь с него берет пример.
Мы сами собирались поместить статейку о нем, виновато ответил Глазков, даже фотографию приготовили. В следующем номере обязательно дадим подробный материал о Василь Федотыче. Мы даже собираемся выдвинуть предложение, чтобы товарищу Галкину дали звание почетного и ведущего ударника нашей редакции