Герда Грау - Анубис стр 22.

Гейл никогда раньше не бывал в Большом театре Аякса, его не увлекали классические постановки, если и ходил в театр, то в музыкальную комедию, а чаще в цирк. Большой театр располагался неподалеку от Президиума, билеты туда раскупали со скоростью света, в основном потому, что состав исполнителей поддерживался на звездном уровне. Большая часть урсулийских сливок общества посещала премьеры регулярно, и, само собой, на сайте театра билетов на сегодняшний спектакль не было.

Проверяющий на входе с подозрением покосился на электронный билет Гейла, который тот сунул ему под нос вместе с падом, потом растерянно посмотрел на свой экран, где это место значилось занятым. Он открыл рот, чтобы позвать администратора, но монитор мигнул, восстановил карту зала, и занятое место оказалось свободным.

Опять система барахлит,пробормотал он.Проходите, сэр, левая сторона партера.

Гейл протиснулся сквозь сканеры, влился в толпу людей, бродивших по холлу, потом поднялся к открытым дверям зала. Определенно слова Шепарда намекали на какое-то событие в театре, но что он имел в виду конкретно, Гейл не понял, пришлось положиться на собственные аналитические способности.

Театральная обстановка не на шутку увлекла его. Он походил по галерее картин модных художников, поглазел на красивых женщин в бриллиантах, которых держали под руку мужчины в галстуках-бабочках, после чего подумал, что надо было тоже переодеться в гражданское. Но новую квартиру он еще так и не видел, и разыскивать ее, чтобы пропустить важное событие, не хотел.

Когда позвонили к началу спектакля, Гейл спустился в туалет и заперся в кабинке. Системы театра оказались примитивными, только правительственная ложа в центре бельэтажного яруса была напичкана охранными устройствами. Генераторы силовых полей маскировались под ограждение, никаких посторонних приборов в сети Гейл не заметил. Может быть, он не там ищет?

Третий звонок погнал его в зал, но поскольку занимать чужое место было жульничеством, он вошел в двери тогда, когда представление уже началось. Дежурный по залу остановил его и шепотом велел остаться до антракта здесь, где для опоздавших откидывались от стены маленькие стульчики. Сидеть на них было неудобно, сцена виднелась еле-еле, и Гейл решил, что большого вреда не будет, если он посмотрит спектакль через видеокамеры. Когда еще в Большой попадешь Да и важное событие, чем бы оно ни было, лучше наблюдать с хорошим обзором.

Если дежурный и удивился, что гость задремал, склонив голову на плечо, то ничего не сказал.

Действие на сцене было красивым, пели здорово, Гейл увлекся историей вояки, из-за которого разгорелись страсти у двух девиц царского происхождения. Одна из них была помоложе, втораякрасивее, и лично он в выборе затруднился бы. Идеальным выходом был бы союз из трех человек, но, видимо, во времена оперного действа это еще не разрешалось законом. Гейл собирался и дальше следить за перипетиями судьбы бедолаги, которого не поделили девчонки, но в момент его возвращения с победой, когда тот должен был сделать окончательный выбор одной из своих поклонниц, в зале поднялось какое-то движение. Люди оборачивались назад, от сцены: сначала несколько человек, потом больше, через минуту камера Гейла зафиксировала, что почти половина зала сидит спиной к сцене, глядя куда-то вверх. Он тоже перенаправил объектив и понял, в чем дело,центральная ложа осветилась. Силовые поля глушили основной свет из коридора, но не мешали видеть, как адъютанты Шепарда вошли и встали вдоль стен за креслами. В дверном проеме за шторами замаячила охрана, ограждая генеральский путь от посторонних.

Грянувший на сцене триумфальный марш совпал с появлением Шепарда. Сказать, чей выход был эффектнее, Гейл не взялся бы, но египетский полководец определенно проигрывал урсулийскому во всеобщем внимании. Может быть, потому, что генерал неожиданно был в штатском, а может быть, потому, что вместе с ним в ложу вошел Лаудер. Если у Шепарда рубашка была белоснежной, то у Лаудера она была черной. Они сели рядом, и адъютанты встали за их спинами. Выражения адъютантских лиц напоминали египетских сфинксов.

Движение в зале нарастало, волны человеческого внимания, усиленные биноклями, нахлестывали и разбивались о неприступный барьер ложи, но ее посетители смотрели поверх людей на сцену, словно не было в мире ничего увлекательнее эфиопских разборок с египтянами и музыки Верди.

Антракт наступил неожиданно, Гейл вернулся на свой стульчик, откуда генеральская ложа была не видна, и торопливо переместился в холл к буфетамне хотел, чтобы Шепард его заметил, иначе догадается, каким способом тот узнал про премьеру. Да и послушать, что говорят другие, тоже было интересно.

В коридорах тем временем творилось какое-то броуновское движение, и он застрял между полковником с женой и каким-то тощим человеком с нервным лицом.

Вы это видели?возмущенно спросил тощий у своих собеседников, стоявших рядом с ним в тесном кружке у стены.Что всё это значит?

Ничего хорошего,шепотом отозвался полковник, держа под шелковую руку супругу.Опять головы полетят. Все по-новой

В Рамзесе ночью прошли аресты,тихо сказал один из слушавших.Это может быть началом большой кадровой чистки. Не на премьеру же его вызвали из ссылки.

Остальные с испугом воззрились на него. Гейл отметил, что они избегают произносить имя Лаудера, и внезапно понял, что один из мотивов неприязни этих людейбанальная зависть. Не считая страха.

Надо закрыть счета в викторианских банках,запинаясь, пробормотал холеный тип с лошадиным лицом.Пока до репатриаций не дошло.

Какие репатриации?побледнел тощий.А как быть с вложениями в иностранные предприятия? Продавать?

Брокеры сольют,покачал головой полковник.Единственный выходсрочно задекларировать. Показать доходность, заплатить налоги. Раньше, чем вызовут.

А недвижимость на Мумбаях? С ней что делать?

Откуда я знаю?

Господа, а может быть, пожертвование? В приличном размере. Это как-то будет говорить о нашей лояльности?

Конфискация скажет больше,не удержался Гейл, нарочно медленно протискиваясь между ними.В Президиуме поговаривают, что смертную казнь скоро вернут.

Точно?испугался холеный.Вы сами слышали?

Все глаза сосредоточились на форме Гейла, и он торопливо прошел дальше к выходу из театра, чтобы не хохотать на глазах у собравшихся. В голове у него продолжал звучать триумфальный марш, и Гейл пришел к выводу, что музыка Верди, несмотря ни на что, прекрасна.