Смутная память дотянулась до времен, когда все было иначе. Когда-то каждый рэбб чувствовал себя частью некоего целого, объединенного обшей волей. А возможно, что и разум их составлял часть неведомого и великого целого. Каждый рэбб чувствовал сваю особостьно все вместе они сливали силы и разум в единой борьбе, подчиняя мир, превращая его просто в Охотничьи угодья.
Но со временем все реже дрожала земля под лапами больших ящеров, все реже раскатывался грозный и тоскливый рев древних хищников. И чувство единения, мгновенной бессловесной связи всех взрослых рэббов, Властителей, сменилось своей противоположностью. Охотничьи угодья разделили; и теперь Властители мгновенно и остро, улавливали присутствие на своей территории чужака, и неудержимая волна ярости заливала их сознание. Поединок! Смертельный поединок!
Женщины жили дне Закона Сильных. Они появлялись и уходили, повинуясь неведомым законам. И дарили Властителям сыновей, Преемников. Это происходило лишь однажды в жизни Властителя, к склону лет, когда переполнял разум, становился все тяжелее груз накопленных предками и самим Властителем знаний. Рэббы никогда и ничего не забывали. И освободитьсяс тем, чтобы принять долгую и спокойную старость, угасание в долгой чреде лет на Свободных землях, могли, только разделив Знание со своим Преемником. Единственным мужчиной-рэббом, приходящим в его Охотничьи угодья. Сын принимал знаниявыраженные не только и не столько словами; на время передачи, Освобождения, их разум как бы сливался воединотак, наверное, было в незапамятные времена со всеми рэббами.
А потом оставался только один Властительсын. А отец уходил, Освобожденный. От Закона Сильных. От мудрости рэббов, хранящих опыт всей цепочки предков. Уходил, и для него угасала навсегда память о миллионнолетнем Великом лесе, память, запечатлевшая восход и угасание новых светил, память, в которой извивались реки и двигались горы, память, в которой жили и изменялись и сама земля, и населяющие ее существа.
Оставалась еще надолго прежняя сила и умелость рук, легкость движений, но исчезала воля к борьбе, способность к ярости, укрепляющей тело тем больше, чем сильнее враг. Все было слито воедино у Властителя, венца творенияволя и мудрость, гордость и силаи все уходило в час Освобождения. И со словом воли и уходом знания исчезала потребность в огромном количестве животной пищи, потребность, заставляющая Властителей удерживать до последнего дыхания большие и обильные Охотничьи угодья.
Повинуясь инстинкту, Освобожденные уходили на свободные земли. Уходили и никогда не возвращались. Жили на свободных землях долговрагов у рэббов не осталось, а пищи для Освобожденных хватало. Жили, легко забывая все, что не нужно теперь им в вечном Сегодня.
Свободные землиэто итог жизни, долгий в спокойный.
Гроук, преемник двух тысяч Гроуков, владел богатыми угодьями, примыкающими к гряде неприступных гор с единственным проломом, из которого вытекала река, несущая дух Тлена. Он оставался Властителем дольше, чем любой из прежних Властителей. Много раз на его угодья приходили чужие. Победы с каждым годом давались все труднее. Гроук старел. Много раз ветер и звезды приводили к нему женщин, но все они уходили, не оставив Преемника. Они рождали Преемников другим Властителям, рождали свободных сыновей, набирающихся сил в ничейных горах и затем сходящих на чужие угодьяпобедить или умереть. Победитьи начать отсчет времен с себя, со своей убогой личной памяти, илипогибнуть в поединке с Властителем.
Женщины перестали приходить, и Гроук, Преемник двух тысяч Гроуков, остался обреченным.
Гроук старел. Силы уходили. Следующий поединока Гроук знал, осталось недолго, окажется последним Но Гроук не хотел умирать. Может быть, это дыхание Тлена, подточившего волю и тело, может, все-таки мудрость, но Гроук не хотел, не мог умереть просто так, не выплеснув, не отдав хотя бы часть огромного мира, накопленного им и двумя тысячами предшественников.
Но Гроук не мог оставаться на своих угодьях и ожидать чужака. Но не мог и пройти на свободные земличерез шесть сопредельных территорий соседей-Властителей. Перейти границунеизбежный бой, и неизбежная гибель. Властители-соседи моложе и сильнее. Остается только один выход. На его угодьяхпролом, выход в долину, а по ней, сквозь болота и чахлые лесак невысоким горам, а тамна свободные земли, к океану. Гроук знал этот путь. Не знал только, сможет ли, не Освобожденным, прожить на свободных скудных землях, не станет ли там искать смерти. Но никто из рэббов этого не знал
Наступил деньи Гроук ушел. Рэббы не отступают. Литофон, отныне навеки отзвучавшая память о поколениях, жилище из живых старых деревьев, некогда высаженных прапрагроуком и переплетенных стволами прагроуком, все, даже купальня, оборудованная самим Гроуком в искусственной излучине реки, остались позади.
А впередипролом в неприступных скалах, долина, река, вытекающая из далеких болот, и неподвижное облако Тлена
Гроук обогнул холм, затем еще одну скалу, и наткнулся на Голышей. Они поздно заметили рэбба; при желании Гроук мог бы в три удара сердца передавить их всех, хотя Голыши бросились врассыпную. Гроук не собирался задерживаться; единственное, что остановило егоудивление. Десяток Голышей не бросились наутек, а замерли в оцепенении, время от времени издавая какие-то звуки. Странные звуки Гроук неспешно приблизился и, наклонясь, подхватил ближайшего Голыша.
Вот тут-то остальные ожили и, запустив в Гроука ветками и камешками бросились к пещере, а пойманный Голыш затрепыхался в ладони и, выгибаясь, что-то кричал.
«Нечто членораздельное», машинально отметил Гроук, не придавая особого значения. Он чуть сжал пальцыи Голыш, пискнув, затих.
Гроук опустил его на песок и сам присел рядом, разглядывая.
Не бойся, не съем я тебя, успокаивающе ворчал Гроук, легонько поворачивая, чтобы рассмотреть со всех сторон, Голыша, ничего я тебе не сделаю, Посмотрю и пойду дальше
Слова, конечно же, ничего не значили, только интонация и волна спокойствия.
А они изменились с тех пор, когда их увидел пра-Гроук. Лучше, правда, не сталиволосы почти сошли с тела, укоротились конечности, исказились лицевые кости. Разве это добыча? Самецростом едва с локоть, вытянутое хрупкое тело, лапки с пластинками коготков, плоские ступни Как только живы? Впрочем, здесь, в долине, крупных хищников нет. А от метких отобьютсявон как ловко швыряют камни и ветки
Гроук отвел руку; приподнялся, собираясь отправиться дальшеи вдруг встретился взглядом с Голышом.
Страх, и мольба, и любопытство, и надежда Взгляд разумного существа. Гроук поднялся, пророкотал:
Иди к своим, и двинулся по тропе, вдоль берега. Взгляд, неожиданный, даже невозможный для такого маленького и жалкого существа, все не отступал
Этого не может быть, повторял Гроук, уходя все дальше, к болотам, такой маленький, такой слабыйнеужели? Уродливое тело; поведение больного животногоэто лишь больные звери да мелочь всякая цепенеют; и вдругРазум? Естественный венец творения, рэбб, возносится над миром и силой, и разумом, он и только он способен охватить все вокруг, понять и прочесть самые тонкие и самые, сильные связи времен и вещей; а этот? Порождение Тлена? Нелепая и недолгая проба мира, отравленного Тленом, _дать шанс_?
Нет, это не может быть, опять повторил Гроук, просто так разум существовать не может. Должна быть речь
И тут осознал, что речьзвучала. Членораздельная речь! А следовательно, Голыши разумны. Гроук даже засмеялся и остановился: так забавно! Голыши, маленькие, совсем не похожие на рэббовну разве что чуточку, сильно уменьшенное безволосое подобиеразумны!
Гроук уже отошел от излучины и двигался, войдя по щиколотки, вверх по мелководью. Туда, где за лесом и холмами открывалась обширная долина, залитая горячими болотами. И там, вдали, на самом краю небес, вздымалось угрюмое темное облако. И оттуда доносились до чутких ушей рэбба рокот, хлюпанье и чавканье, как будто там, под темно-сизым облаком, жрали что-то, давясь и торжествуя, тысячи жадных ящеров.
И доносился запах Тлена
И тут вдруг ощутил Гроук, что тугие тиски, о каждым годом все сильнее сжимавшие мозг, ослабели. Немного, чуть-чуть, но совершенно явственно.