И как понимаешь, я не диверсант и не террорист. Иначе ни к чему бы с тобой церемониться. Все необходимые переключения могу сделать сам. И сделал бы давно без твоей помощи. А тебя, чтобы не мешал Это не сложно. Без шума. Но другого шанса не будет. Тыподстраховка
Что вам нужно? спросил Сергей.
Нет, он все еще не боялся.
Чумак вел себя в самом деле не как диверсант или террорист. Террористы сначала стреляли и бросали бомбы, а потом уже разговаривали. Или «давали показания». Опасность? Да, но скорее всего не личная.
Теперь Острожко вспомнил твердо: да, говорили, что завхоз дядько Панас прежде не был завхозом, а ушел из операторов по здоровью Нет, была там какая-то история, семейная, что ли А если был оператором Квалификация не исчезает просто так. И оборудование изменилось не настолько, чтобы не разобраться самому. Значит, действительно Сергей нужен для чего-то иного
Чего я добиваюсь? спросил Чумак и чуть прищурился, теперь скажу Вопрос по существу. Только сначала отвечу на предыдущий: кто я. Согласен?
Сергей утвердительно кивнул, вновь поражаясь перемене в непрошеном госте.
Ятвой судья.
Судья? Да мы едва знакомы. И какие основания
Чумак резко перебил, почти выкрикнул, наклоняясь к Сергею:
Ты убил мою дочь!
Мгновение звенящей тишиныи непрошеный, судорожный как всхлип короткий смех вырвался у Сергея. Он тут же зажал рот ладонью, несколько раз тряхнул головой, будто пытаясь разорвать сновидение, и ответил, ясно глядя в глаза:
Да вы что, Афанасий Михайлович? У меня самого дочка! Что за шутки
Но Чумак, похоже, не шутил. Если выражение его лица хоть что-то, кроме игры, означало, то был он строг и скорбен. Покачав головой, он произнес:
Ты убил ее. Она скончалась на рассвете, в такой же час, за неделю до своего девятилетия
«Он что, ума тронулся?»спросил себя Острожко, и вдруг будто начал прозревать И слова, и поведение, все эти неожиданные перемены в Чумаке укладывались в схему, в картину душевной болезни. В то, что мог себе представить Сергейне врач и вообще человек достаточно далекий от медицины.
Что сия догадка изменяла в ситуации, Острожко еще не знал, и сказал только:
Да вы с ума сошли, Афанасий Михайлович, я же
Сошел с ума? с живостью перебил его Чумак. Это было бы выходом. Лучшим выходом. Выпасть из ежечасного сознания, ежечасной мукикогда не можешь даже позволить себе уйти из жизни
Такая тоска и боль исказили черты Афанасия Михайловича, что Сергею стало стыдно за свое предположениеи одновременно отодвинулось предчувствие опасности. И не как неправедно обвиненный, не как должностное лицо, вынужденное серьезно нарушать инструкции из-за самого факта пребывания Чумака на Центральной, а просто по-человечески Острожко сказал:
Конечно, большое несчастье; но может быть, со временем все уляжется
Со временем все мы уляжемся, мгновенно отозвался дядько Панас, жена и месяца не выдержала, руки на себя наложила, а мне вот седьмой год
И тут Сергей как в озарении вспомнил с непреложной ясностью, что это была за история. Все так: и девочка умерла накануне своего девятилетия, и мать вскоре покончила с собою, и это была семья одного из операторов стеллатора. Шума в свое времясемь лет назад, было достаточно, потому что у ребенка был один из самых первых в нашей республике случай гемосольвии. Если не самый первый. У самых истоков пандемии Но мог ли подумать Острожко тогда, он, стажера-выпускника Политеха, впервые в жизни попав на Сарыч через полгода после всех этих печальных событий, что когда-то дождется обвинения в детоубийстве?
Мне другое выпало, продолжил Афанасий Михайлович, вперив жесткий взгляд в Сергея, и я не могу уйти, не пресекши зло.
Взгляд ли его имел особенную силу, или Сергей окончательно уверился, что перед ним больной человек, искаженно представляющий действительность и способный на любые действия, но напряжение наступило жуткое.
Холодно и скользко стало между лопаток, а ноги наоборот, обдало ватным теплом
И тут мелодично и отчетливо звякнул таймер-сигнал к очередной фиксации показаний.
Сергей вскинул голову.
Все так. Девочку звали Оксаной. Оксана Чумак. Одно из самых первых заболеваний гемосольвией. Девочка умерла в больнице. Никакой, даже самой косвенной вины у Сергея нет и быть не может: гемосольвией нельзя заразиться. До сих пор никто не знает, отчего возникает и как распространяется эта детская болезнь. Смертельная болезнь, но может быть, сам Чумак в гораздо большей степени невольная причинавстречал Сергей в прессе предположение о том, что болезнь как-то связана с наследственностью
Афанасий Михайлович, твердо и спокойно, как по его представлению следовало говорить с больным, сказал Острожко и поднялся, мне пора делать контрольную запись; а вы, пожалуйста, посидите спокойно. А потом, если хотите, еще поговорим. Только сразу предупреждаю: я к детским болезням никогда никакого касательства не имел. А может быть, даже наоборот: я же на «Чистое небо» работаю.
Я посижу, кивнул Чумак, вроде как разрешая, и поморщился будто от боли; да наверное и действительно от боли, потому что выловил из упаковки таблетку и быстро проглотил.
Несколько секунди отозвался вновь:
Насчет же «спокойно»это себе скажи. Ты ведь признался
Машинально еще Сергей шел вдоль ряда приборов и, казалось, что-то записывал в оперативном журнале и только спустя добрых полминуты остановился:
Признался? В чем?
В убийстве. Ты убил мою дочь. Ты убил сто тринадцать тысяч двести Афанасий Михайлович быстро взглянул на часы и поправился:Сто тринадцать тысяч триста детей. А будешь убивать по тысяче каждую неделю, если тебя не остановить.
Несколько секунд Чумак молчал. Казалось, что он борется с какой-то сильной болью. Потом он отозвался негромко и спокойно:
Все. Теперь ты знаешь. Теперь ничего не изменит моя смерть: ты ничего не сможешь забыть. Совесть не убьешь.
Дядько Панас! Сергей, не выдержав, подскочил к Чумаку и схватив его за грудки, да опомнитесь вы! Нашли виноватого! Гемосольвия жеэто болезнь, да, страшная, да, неизлечимая, да, от нее умирают дети во всех странах, и может быть, действительно умерло уже сто тридцать тысячно я-то при чем?
«Чистое небо», бросил Чумак, и с неожиданной силой сжав Сергеевы запястья, отстранил его от себя. И посмотрел так, что показалось Острожко: все возможно, и как знать, что застанет напарник, когда войдет сюда через полчаса.
Будто убаюкивая, отвлекая, пытаясь разрядить напряжение, Сергей заговорил:
Но это же программа во спасение человечества. Вы же старше меня, должны хорошо помнить, что творилось два десятилетия назад: кислотные дожди, смог, чудовищные домны, заводы, горы шлаков, карьеры, рудники, шахтыа сейчас? Все сырье дают диализные установки. Это же вековая мечта человечества: получать все сырье из океана. А стеллаторы наконец обеспечили энергией. Последние ТЭЦ закрыты, и уже решено столько проблем: голод победили «Чистое небо»это
Когда Сатурн начинает пожирать своих детей, Сатурна следует уничтожить, раздельно произнес Афанасий Михайлович.
Да с чего вы взяли, что «Чистое небо» имеет какое-то отношение к гемосольвии? спросил Сергей, внимательно глядя Чумаку в лицо. Это болезненная странная идея
Договаривайте, бросил Чумак, недобро оскалясь. Сумасшедшая идея. Бред сумасшедшего. Мне тоже однажды показалось Показалось, что весь мир сошел с ума, если не хочет замечать очевидного. Но весь мир не может сойти с ума. А вот не замечатьпотому что нельзя _такое_ замечать, потому что невыгодно, недопустимо, лишает приятного упования на «авось пронесет» может. Да и сам я не хотел понимать, думал, что все эторасплата за прошлый век А это мы сами, «кудесники двадцать первого века»
Чумак засмеялся сухо и зло, как залаял. И тут же, оборвав смех, вперил в Сергея горящие глаза:
Что ты знаешь о гемосольвии?
Сергей, как впрочем все культурные люди после того, как счет жертв пошел на тысячи, не пропускал статьи в периодичке, и без особого напряжения сказал о том, что этоболезнь крови, вроде как ее разжижение, отсюда и название «гемосольвия». Отказывают кроветворные органы, и не помогают ни пересадка тканей, ни переливания. И что болеют только дети, а причины болезни не установлены.