Жалко только, что быстро завянут,заметил Пятый.
Слушай, попроси в конторе банку с водой,Эри подняла голову.Помнишь, на входе была контора? Там дядьки еще курили какие-то. Попроси, пожалуйста.
Пятый кивнул, и ушел, а Эри осталась стоять с букетом возле пустого, не занятого клочка земли. Вернулся он быстро, и нес с собой не очень чистую трехлитровую банку, наполовину наполненную водой.
Хорошие дядьки,сказал он.Без разговоров дали банку, сказали, что потом сами ее заберут, как цветы завянут. Видимо, мы тут не одни такие умные.
Славно,Эри улыбнулась.Вот сюда, наверноеона присела на корточки, пристроила банку в траву, и поставила в нее ромашки. Потом встала, посмотрела на букет, улыбнулась.Прости меня, мама, если сможешь, конечно. Хотя ты не сможешь, я знаю. Я была слишком плохой, чтобы меня можно было простить. Но всё равно. Тогда только одно скажу ещё, ладно? Я люблю тебя. Любила, люблю, и буду любить. И спасибо тебе. За всё спасибо.
Она кивнула какой-то своей мысли, и медленно пошла по дорожке в сторону основной аллеи, не оборачиваясь. Пятый простоял, глядя на цветы, еще с полминуты, потом беззвучно прошептал что-то, и пошел, всё ускоряя шаг, догонять Эри, которая уже успела зайти за поворот.
* * *
На Баррикадную в этот раз решили не ехать, время уже подбиралось к трем дня, поэтому отправились на ближайшую пристань, купили билеты, и сели «на кораблик», как сказала Эрина самом деле достался им речной трамвай, весьма побитый жизнью, но, к большому удивлению, на этом речном трамвае имелся буфет, и даже играла музыка.
Впрочем, в первые двадцать минут не до музыки им былоЭри ушла на корму, села на лавочку, и расплакалась, а Пятый сперва утешал ее, как мог, а потом сходил в буфет, принес две бутылки теплого, слабого пива, и они сидели на этой лавочке, на корме, рядом с работающим дизелем, и пили это пиво, и через какое-то время Эри перестала плакать, и они стали смотреть на город, проплывающий за бортом, и начали вспоминать, что и как было, и где, и когда
Ты меня прости, что я расклеилась,говорила Эри.Это глупо, я знаю. Просто, понимаешь, там, на Соде, я была одна. Совсем одна. Только только мама была. Да, я ее ожиданий не оправдала, да, она моим присутствием тяготилась, и не скрывала этого, но я ведь ее любила. Понимаешь?
Понимаю,вздохнул Пятый.Конечно, понимаю. А еще мне очень хорошо знакомо чувство, когда готов пойти на всё, чтобы заслужить чью-то любовь, вот только это так не работает. Невозможно заслужить то, чего нет. Хотя мне кажется, она тебя всё-таки любила. Просто по-своему.
Почему ты так думаешь?
Потому что тытакая, какая ты есть,он улыбнулся.Не могу объяснить, но как бы сказать-то Если бы она тебя не любила, ты бы не сталавот такой.
Какой?нахмурилась Эри.
Не могу объяснить,снова сказал Пятый.Не хватает слов, прости. В общем, она тебя любила, и в тебе это есть. Это тебя отчасти определяет.
Хм, никогда не думала об этомвот так,призналась Эри.Но ладно есть так есть, есть, и хорошо. Может, еще пива возьмем?
Давай на дорожку, когда на берег сходить будем,предложил Пятый.Не хочу злоупотреблять.
Этим пивом сложно злоупотребить, в нем градуса три, не больше,покачала головой Эри.
Я себя знаю,Пятый вздохнул.То есть, может, теперь и не очень знаю, но боюсь.
Себя?
А кого? Себя, разумеется. А вдруг мне снесет крышу, или глупости всякие в голову полезут? Не, не хочу. Так что еще по одному пиву для прогулки, и хватит на сегодня.
Ну, как скажешь,кивнула Эри.О, смотри. Парк выходим?
Давай, до Ленинских гор пешком как раз дойдем. Так, тогда я за пивом.
* * *
Сперва они прошли по набережной, старясь определить место их же собственной встречи, вроде бы вычислили, присели на лавочку неподалеку, допили совсем уже выдохшееся пиво, и побрели дальше, стараясь держать в тени деревьев, растущих вдоль дорожкина улице было откровенно жарко, солнце припекало сегодня вовсю. Говорили по дороге о каких-то малозначительных вещахдача, погода, хорошо бы для Саба сиденье переделать, да и подставку под ноги у дивана лучше бы сколотить новую, потому что короток Сабу диван, и спать ему неудобно, и вообще, эгоисты мы все, потому что ему тут вообще неудобно всёи стулья, и столы, и лавки, и диван, а он, бедный, сидит тут с нами, потому что мы этого захотели, сидит и терпит это всё, и личину таскает, и с местными детьми уже заниматься начал. Потом поговорили о группе, о том, что последнего ее участника вычислить так и не удалось, и что надо идти к Игнату смотреть в телескоп, а потом, вот буквально на днях, смотаться на корабль, и посмотрим, что там с этой станцией Безумных Бардов случилось пока говорили, дошли до метромоста, и долго стояли, смотрели на проезжающие поезда, на реку, на людей, спускавшихся по лестницам к причалу.
Ой, а у тебя майка с Лужниками,вдруг поняла Эри.А я и внимания не обратила.
Зато я обратил,Пятый глянул на надпись и картинку, опустив глаза.Пожалуй, оставлю эту майку себе. Знаковая майка. Интересно, Лин, когда покупал её, сообразил, что он купил, или просто схватил, что повыше лежало?
Приедем и спросим,Эри пожала плечами.Пойдем, в теньке посидим, прежде чем наверх подниматься.
Пятый кивнул. Они отошли от моста, нашли свободную лавочку, и селиудачное место им в этот раз попалось, чуть в глубине от дорожки, не на самом проходе. Эри стала спрашивать про Контроль (многие моменты ей по сей день были не очень понятны), Пятый старался отвечать, причем так, чтобы действительно стало понятно, и проговорили они довольно долгос полчаса, если не больше.
на нас тогда висел огромный сегмент Сети, понимаешь?объяснял Пятый.Бросить его не было никакой возможности. И передать кому-то другому тоже. Да и не позволили бы нам это сделать. Именно поэтому мы не могли тебя тогда забрать.
А кто может позволить или не позволить?
Только другой Контроль. Это не насилие, это не принуждениепросто ты не сумеешь выдержать, если почувствуешь, что твое решение способно кого-то уничтожить. Хотя почемукого-то? Разрушить такой участок кластера Сетиэто обречь на очень незавидную судьбу и его обитателей, и тот Контроль, который будет пробовать разгрести то, во что он превратится после спонтанной реструктуризации. На тебе лежит слишком большая ответственность. Перед неисчислимым количеством живущих. Слишком большая, чтобы ты был способен от нее отказаться.
Я понимаю,кивала Эри.Но и ты меня пойми. Мне было слишком мало лет тогда, чтобы это мне это было бесполезно объяснять. Дети, они эгоисты по природе своей. Ты же помнишь, что я у тебя спрашивала?
Помню, конечно. Но у тебя был не эгоизм. Это было отчаяние. И я видел это отчаяние, поверь, и оно тогда обожгло мне душу еще страшнее, чем всё остальное. В частности то, кем ты была. Даже это знание, и то меркло,Пятый покачал головой. Посмотрел на неё: она сидела сейчас, опустив голову, прядка молодых непослушных каштановых волос вырвалась из хвостика, и упала ей за ухо.Мы все тогда ошиблись, малыш. И мы, и ты. Тыиз-за того, что просила, мыиз-за того, что сбежали. Всё было неправильно. Вообще всё. Надо было поступить иначе.
Но как?она подняла голову. Карие глаза, и словно бы золотистая искра там, в глубине этих глаз, или это солнце так отражается от недалекой реки, что у нее в глазах сейчас миллионы искр, словно звезды.
Так, как ни ты, ни мыне умели. Хитрить. Прятаться. Таиться. Выбирать момент. Лгать. Бежать. А мы да и ты тоже Мы же все смерть предпочли этим методам, ты, кажется, и сама это заметила.
Да, да, да, ты прав, всё верно,покивала она.Всё так и есть. Но зато сейчас
А сейчас мы прошли эту дорогу, и мы снова почти что здесь, иПятый залез в карман джинсов, и вытащил на свет маленькую коробочку красного бархата.Малыш, я не умею этого делать, и, кажется, никогда вообще не делал ничего подобного. Но ты выйдешь за меня замуж? Не сейчас, нет, не подумай, когда-нибудь потом. Когда сама этого захочешь?
В коробочке, на которую оторопело смотрела Эри, лежало кольцотонкое золотое кольцо, с маленьким рубином, не аляпистое, не роскошное, но в то же время прекрасноетой простотой, и тем изяществом, которые ей нравились. Словно он прочитал ее мысли. А может, и прочитал.