Я заметил Семёна, который что-то втолковывал двум паренькам рабочей наружности, и подивился его неугомонности, но толком приглядеться помешала команда переодеваться для вечерних занятий физкультурой. После кружки пива ни подтягиваться, ни бежать кросс не хотелось, но деваться было некуда поплёлся вслед за остальными. Порадовался лишь, что солнце начало к горизонту клониться, а то как-то очень уж неприятно кожу на спине пекло; не иначе, утром успел сгореть.
Переоделись, построились, после переклички приступили к упражнениям. Меня немного мотало, и нормативы давались куда тяжелее прежнего, но худо-бедно справился. А уже непосредственно перед кроссом выяснилось, что стычка в казарме без последствий для моего обидчика не прошла: ногу ему всё же вывихнул пусть и несильно, но от пробежки тот отказался наотрез.
Инструктор лишь плечами пожал.
Кто не бежит, тот подметает плац.
Я не должен! У меня нога болит!
Отказ от занятий приравнивается к нарушению режима. Поставить в известность коменданта?
Нет.
Когда деревенского задиру послали за метлой и раздались обидные смешки, он кинул на меня столь убийственный взгляд, что сделалось не по себе. И хоть из кулацких подпевал в лагере остался только один, устроить «тёмную» они могли и вдвоём. И ладно если просто отмутузят, как бы голову сгоряча не проломили. Провинциальные нравы, насколько слышал, просты до безобразия.
Именно по этой причине, всякий раз пробегая мимо полуразобранных развалин бараков, я внимательно присматривался к строительному мусору и в особенности к доскам. А заметив искомое, сделал вид, будто завязываю распустившийся шнурок, присел и легко выломал из трухлявой деревяшки ржавый гвоздь сантиметров в десять длиной, завернул его в платок и сунул в парусиновый ботинок. Стало давить на стопу, но не слишком сильно, намозолить кожу точно не успеет, а у меня теперь будет какое-никакое оружие.