Шери подъехал к открытому окну, за которым виднелась освещённая предвечерним солнцем лужайка, заросшая одуванчиками и белыми созревшими, и не успевшими закрыться золотыми. На дорожке, досадливо глядя на весёлых «беспризорников», стоял садовник, оценивая масштабы предстоящей корчёвки и понимая бесполезность этого дела всё равно ведь вылезут, не здесь, так в другом месте.
Шери кивнул на цветы:
Красивые, правда? Нас было пятнадцать человек. Мы все умерли, кто раньше, кто позже. Мы трое тоже умерли, только не до конца. Мы видели смерть, знаем её, она всегда рядом с нами. Но мы её не боимся. На самом деле люди боятся боли и унижений это действительно страшно. Но если они работают в полную силу, если не делают плохого другим, они не боятся смерти. Её боятся те, кто живёт для себя, кто не оставил ничего хорошего для людей, кто привык только брать, а не отдавать. Мы работали, мы сделали много открытий, и я очень хочу, чтобы эти открытия принесли людям пользу. Иначе мои братья умрут по-настоящему, от них не останется ничего. Страшна не смерть, а ненужность, бессмысленность жизни.
Он осторожно повёл в воздухе ладошкой и показал американцу лёгкий «парашютик»:
Мы одуванчики. Мы растём всюду, как нас ни корчуй. Мы умираем, но мы живём, как вот это семечко. После нас останутся дела. А вон там, он кивнул в сторону красивой клумбы с тюльпанами, там дорогие цветы. Их выращивают в оранжереях, разводят клонированием, выводят новые сорта. Такие цветы, как я слышал, могут не вянуть месяцами. Но если их ежедневно не поливать, не удобрять, не защищать от всего, не обрабатывать замедляющими увядание химикатами, они умрут за день. Они красивы, но они живые мертвецы, не дающие миру ничего, даже семян. Одуванчик живой, а они нет! Так что же такое смерть? Вы простите, меня брат зовёт.
Он поехал к ожидающему его в дверях столовой Мишке, и вскоре до остолбенелого американца донеслись обрывки весёлого обсуждения увиденного в книге дергунчика Шери хотел сделать такого же. Американец проводил взглядом выпущенное мальчишкой семечко, легко уплывавшее в сторону клумбы и обещавшее садовникам дополнительную работу месяца этак через два. Мужчина вздохнул, пытаясь понять, с кем он сейчас говорил. Знал он только одно: теперь яркий и вроде бы надоедливый цветок всегда будет напоминать ему о том, что бессмертие совсем не то же самое, что отсутствие смерти.
>*<
За ужином люди были неразговорчивы и сосредоточены на своих мыслях.
О чём задумалась? не выдержал Виктор, глядя на молчаливую и, казалось, даже рассерженную тётю Аню.
О еде. Она подцепила вилкой кусочек угря. Никогда такой рыбы не ела.
Она немного помолчала, наслаждаясь на самом деле великолепным ужином, потом вздохнула:
И о воспитании думаю. Что для големов нужно очень много специалистов
Мы же договорились, с укором обернулась к ней Катя.
Я не о сегодняшнем дне Тётя Аня улыбнулась чешке. Вспомнила одну историю.
Расскажите, попросила Катя, стараясь разрядить установившуюся в столовой тяжёлую атмосферу.
Хорошо. Знаете, у нас в садике разные дети И родители разные. Иногда устраивают такое, что хоть стой, хоть падай.
Скандалят? заинтересовался Родионыч, вспомнив, как сам забирал детей из садика.
Ну и это бывает, да, улыбнулась тётя Аня, но это обычно. А вот иногда
Она съела ещё кусочек рыбы и стала рассказывать.
Мы в Сибири живём. У нас морозы зимой, настоящие. Обычно под минус двадцать, но и минус сорок не редкость. И темнеет зимой рано. Детей приводят ещё темно, забирают уже темно. А некоторые родители ещё и опаздывают, и мы сидим с детьми, ждём, а дома свои уже нас ждут. Мишка помнит.
Угу, подтвердил он, не отвлекаясь от вкусного салата из свежей зелени. Ты о той педагогине?
О ней. Я с ней столкнулась сначала на курсах повышения квалификации. Она у нас педагогику вела, требовала всё знать наизусть. И всё по книгам. Считалась хорошим преподавателем, кандидатскую писала. И нас тогда до десяти вечера не отпускала, всё обижалась, что мы её науку плохо знаем. А у нас дома семьи, и с утра на работу.
Тётя Аня вздохнула.
А потом она привела к нам сына. В мою группу. Мальчику четыре было, он весь уже такой заученный. Долго привыкал, что можно баловаться и не выполнять каждую просьбу взрослых. Потом ожил, нормальным ребёнком стал. Да и вечные опоздания мамы помогли она зарабатывалась так, что на ребёнка времени не оставалось. А мне вроде как доверяла я ведь у неё училась. Мы с мальчиком тогда много секретничали от неё. Он шебутной оказался, любопытный. То железку на морозе лизнёт, а я ему язык тёплой водой отогреваю, то снегу в комбинезон наберёт больше, чем Анри в тот раз.
Мальчишки рассмеялись, вспомнив, как по зиме сделали из Анри «снеговика» и как потом Курьяныч с Мишкой еле смогли снять с мальчишки стоявший колом комбинезон.
В тот вечер она опять опоздала. Мы сидели, рисовали ей подарок на Восьмое марта. Она прибегает, на рисунок ноль внимания, всё быстро-быстро. Одела сына и бегом на улицу. Я пока группу закрыла, ключи охране отдала, сама до остановки троллейбуса дошла у нас там трамваев не было: пути по зиме долго чистить. Подхожу, а они ещё не уехали, тоже троллейбуса ждут. И слышу, что мальчик всё жалуется, что у него ножки мёрзнут. Как глянула а он в одних носках! Хорошо в толстых, шерстяных.
Катя, услышав это, ахнула:
Неужели мать этого не видела?! Она же сама педагог, не игроманка безработная!
Не видела, подтвердила тётя Аня. Она всё это время по сети объясняла кому-то значение педагогики в образовательном процессе и жаловалась, что на зачёте люди плохо отвечали. Она так со своей педагогикой заработалась, что забыла мальчика обуть. Хорошо, как раз троллейбус подошёл, они сели. А от остановки им близко было.
И как ребёнок? встревожилась Катя.
Ничего, здоров остался. А она его вскоре в другой садик перевела, где только на выходные детей забирают. Я потом с ней на однодневном семинаре столкнулась, она о значении педагогики говорила. И рассказывала, как сына обуть забыла. Гордилась, что настоящий профессионал, даже о собственных детях забывает, о всеобщей пользе думает.
Все молчали, осмысливая услышанное.
Ну ты и нашла, что вспомнить, проворчал Виктор. Развлекла людей
Простите вздохнула тётя Аня.
Давай уж лучше я, усмехнулся он, успокаивающе обнимая расстроенную жену. И тоже о детях. Миш, помнишь, как мы с твоим приятелем на рыбалку ездили?
За полгода до переезда? Помню, рассмеялся Мишка. Нам тогда по десять было.
Я думал, меньше, удивился Виктор.
А как? Что было? оживились мальчишки, для которых «поехать на рыбалку» пока было сродни «слетать к звёздам».
Мы тогда в Эмторе жили, на Оби. И решили прогуляться за город. Есть у нас такое место, его уже сто лет дачами Па́лия называют. А за ними как раз протока и рыбалка хорошая.
Виктор говорил с той особой интонацией, с которой вспоминают одновременно приятные и жуткие моменты.
У меня тогда был списанный военный внедорожник, как раз для рыбалки покупал. И вот взял Мишку и его приятеля Димка его звали, да? Взял их, и поехали. Там одна дорога по лугу идёт, хорошая. А меня чёрт дёрнул по колее вдоль берега поехать. Слева тальники́ высокие, справа обрыв в Обь, впереди промоина на промоине ручей небольшой. Ни назад сдать, ни остановиться. Еду и думаю: «Только бы проскочить». Мишка рядом сидит, бледный, в панель вцепился, глаза горят. Приятель его на заднем сиденье, затих, словно мышонок. Как проскочили промоину, не знаю. Остановился на нормальной дороге, у самого руки трясутся. И тут Димка этот с заднего сидения: «Дядь Вить, а я не описался!»
Вокруг раздался немного нервный смех вроде бы и смешная история, и в то же время каждый представил, что могло бы быть
И мне ничего не сказали? побледнела тётя Аня! Почти тридцать лет молчите! А если бы
Потому и молчали, что иначе бы ты нас на месте прибила, усмехнулся Виктор.
Смелый мальчик, да, улыбнулся Стэн. И пока ехали, терпел, и потом не побоялся сказать.