Но тот опыт не прошёл даром. Лёшка понял, чего он не хочет. И летом, сидя у дверей реанимации, он чувствовал, что не хочет относиться к Лене, как к тем женщинам, которых знал прежде. И не умел относиться иначе. Поэтому тогда он воспринял её как чужое, бесполое существо, которое нужно защищать в память об отце, в благодарность за то, что она сделала, и чтобы искупить свою вину.
Потом он стал воспринимать Лену как личность, как внутренне сильного, цельного человека, но это не было ещё даже дружбой только уважением. И лишь здесь, в отрыве от всего остального мира, она, тогда ещё слепая и неподвижная, стала для него всем. Стала в тот момент, когда спокойно сказала, что он может забрать из комнаты свои вещи. Но он тогда ничего не понял. Не имевший опыта, кроме «постельных уроков» Кэт и её клиенток, он не умел слушать себя, к тому же для этого требовалось время. Он просто жил, считая, что это всего лишь дружба. По сравнению с бывшими пассиями парня Лена была необработанным драгоценным камнем рядом с грудой блестящих стекляшек незаметная, невзрачная. И только яркие искры улыбка, случайно прорвавшееся воспоминание о детстве, радость от какой-то мелочи показывали настоящую красоту девушки, которая теперь Лёшке была дороже всего. Лена стала для него сутью этого мира, тем, без чего всё потеряет свои краски, свою душу. Мишка прав: любовь очень разная, и настоящая любовь совсем не то же, что восторженная влюблённость или страсть.
Всё это было не мыслями, а разрозненными эмоциями, встававшими на мгновенье перед глазами кадрами прошлого, отзвуками давних слов. Лёшка сам не знал, как получилось, но теперь он сидел, обняв колени девушки и уткнувшись в них лбом, а она, как и он, не осознавая этого, продолжала говорить, перебирая его вновь отросшие в красивое каре волосы. Потом Лена, очнувшись и сбившись на полуслове, испуганно замерла и еле слышно спросила:
Лёш, ты что? Ты я
Он, ещё сильнее вжимаясь лбом в её колени, глухо ответил:
Да.
Я не хотела! Голос Лены сорвался почти в плач. Я не хотела такого! Лёша, прости, я
Ты не поняла. Он не поднимал головы, чувствуя лбом её тепло. Не тогда, сейчас. Я потом объясню, это долго. Но тогда ты как человек для меня не существовала. Я узнал тебя лишь здесь. Помнишь, ты говорила отцу, что ценен только самостоятельный выбор? Не отнимай у меня этого права!
Он замолк и так и сидел, не двигаясь. Лена тоже замерла. Привыкшие скрывать свои эмоции, сильные, глубоко чувствующие, они знали малейшее движение сломает всё. Нужно просто сидеть, ощущая тепло друг друга, и осознавать всё заново. Просто сидеть вот так, и ничего больше. Это было важнее всего в мире.
Наконец Лёшка пошевелился, поднял голову, взглянул в светящиеся глаза Лены и улыбнулся:
У нас с тобой впереди много работы.
Ты прав. Она осторожно провела ладонью по его щеке.
>*<
Их разговор почти ничего не изменил в видимом общении друг с другом, лишь исчезли скованность и отстранённость, и так заметные до этого лишь им и, как оказалось, Мишке. Но тот только, по своей привычке, словно ненароком сказал Лёшке, что теперь он уже не пацан безмозглый, и спрос с него будет больше. Лёшка улыбнулся названому брату и пошёл чистить тропинки: конец февраля выдался очень снежным, кресла мальчишек и Лены застревали в сугробах, а это никуда не годилось.
Намного больше видимых изменений и пользы их разговор принёс остальным големам. Лёшка, поняв основную проблему своего детства, написал длинное письмо врачам и психологам, в котором посоветовал учить ещё не родившихся големов обычным вещам, побольше говорить с ними, но не на сложные темы, а просто рассказывать о жизни, о людях, и о том, что их ждёт. А тем, кто уже родился, давать время на осознание сваливающейся на них информации, много гулять, учить танцам и плаванью, и помнить, что разнобой психических возрастов вещь очень сложная в первую очередь для самих големов, и их взросление и половое созревание совсем не одно и то же.
>*<
Кроме сложной, но отдалённой проблемы големов были и близкие, ежедневные тревоги, главным образом тренировки мальчишек. Они уже достаточно окрепли и очень хотели встать на ноги, и врач делал всё, чтобы это у них получилось. Но опять вмешалась психология: они, все трое, боялись разочарования, наверное, впервые в жизни поддавшись этому страху, и никак не могли с собой справиться. В бассейне они ходили, а встать с кресел не могли. И все трое ели себя поедом за этот страх, что ещё больше ухудшало ситуацию.
Ну что мне с ними делать? жаловался Арсений Денисович, собрав у себя парней, Виктора и Курьяныча. Они ведь все тренировки держались молодцом, сколько сложных процедур выдержали, ни разу на боль не пожаловались, а тут сдались.
Не сдались, а испугались неудачи, поправил его Мишка. Вы же сами с таким сталкивались, это обычное дело.
Сталкивался, но они уникальный случай!
Я знаю, что делать, хмыкнул Курьяныч. Способ довольно жёсткий, но действенный. Если разрешите, то они быстро начнут ходить. Только одно скажите: сколько шагов они реально смогут сделать? И ещё потом их нужно будет хорошо отогреть, чтобы не простыли. И женщин чтобы не было!
Шагов десять-пятнадцать, не больше, но за эти я ручаюсь. Что вы хотите сделать?
Курьяныч объяснил, и все согласились, что женщинам об этой задумке знать не стоит, особенно слишком жалостливой тёте Ане.
Через неделю всё было готово, и Курьяныч с парнями повезли мальчишек на прогулку, а Виктор остался следить, чтобы никто из женщин на улицу в это время не выходил. Дальше было самое сложное: найти предлог, чтобы оставить мальчишек одних на берегу озера, у незамерзающей полоски воды вдоль берега сюда стекала тёплая, отфильтрованная почти до дистиллята вода из отстойника базы. Дно здесь было мелкое, твёрдое и ровное, и по нему вполне можно было ходить, что сейчас и требовалось. А дальше начался подготовленный Курьянычем жестокий спектакль.
Мальчишки совсем не волновались, что их спутники на время ушли: у каждого есть свои дела, да и поболтать без присмотра взрослых им хотелось. Они радовались припекающему уже солнышку, искристому насту на обочине дорожки, виднеющемуся поодаль от берега зеркальному льду, и украдкой отламывали с низкой берёзовой ветки заледенелые ароматные серёжки и намёрзшие за утро небольшие сосульки вечное зимнее лакомство всех детей. И тут из леса вышел мужик обычный, чуть заросший деревенский житель, который каким-то, ему одному ведомым способом умудрился проскользнуть мимо охраны участка. Он, не замечая заслонённых берёзой мальчишек, забрёл в воду, наклонился и стал топить шевелящийся и попискивающий мешок, из которого на мгновенье показалась головёнка щенка.
Расчёт Курьяныча был верен: у любого нормального человека страх за себя отступает перед страхом за другое, беззащитное существо. Кричать было бесполезно, а идти на помощь необходимо. Не десять, а почти двадцать шагов, в озеро, навстречу чёрному чужому живодёру. Но мальчишки, пережившие слишком многое, думали не о ледяной воде, не о том, что у них нет сил противостоять взрослому мужчине, а о почти переставшем шевелиться мешке. И все трое, даже не осознавая, что делают, прошли эти почти двадцать шагов и вцепились слабыми руками в пропахшую дымом и лесом куртку незнакомца.
Не смейте! Пустите его! Не смейте!
С берега уже спешили парни и Курьяныч, и незнакомец, оттолкнув в воду и так уже не стоявших на ногах мальчишек и забыв о мешке, бросился бежать. Промокших и моментально продрогших ребят подхватили на руки и поскорее отнесли домой, в уже протопленную баню. Мешок, разумеется, тоже не забыли, и его содержимое трёх двухмесячных щенков обеспечили тёплыми подстилками и хорошей едой.
Всё, всё, все живы, успокаивал плачущего Митю Мишка. Обсохнут, отогреются, и будут бегать так, что не угонитесь на своих креслах.
Угонимся, на ногах угонимся! Шери, уже осознав, что они сделали, к счастью, так и не понял, что всё было подстроено, и радовался, что смог побороть страх и спасти щенков. Мы ходить научились!
>*<
Хорошая, сухая и чуть морозная зимняя погода сменилась «гнилой» весенней мокретью, целыми днями с неба сыпал то ли мокрый снег, то ли ледяной дождь, ещё недавно искрящиеся сугробы стали напоминать груды серой грязи, старательно расчищенные дорожки превратились в миниканалы, по которым даже самый отчаянный пацан не отважился бы пустить лодочку. Мальчишки сидели под крышей, потому что, даже научившись ходить, они ещё были слабы и бо́льшую часть дня ездили в креслах, а те на залитых водой тропинках точно бы утонули. Но ребята не скучали, ведь теперь у них появились и хвостатые друзья, за которыми требовался глаз да глаз.