Скажешь им? так же тихо спросил Лёшка, вспомнив глаза Шери, в которых всегда отражалась скрытая, но почти невыносимая душевная боль.
Нет, зачем? Подрастут, тогда и узнают.
Лена улыбалась, слушая восторженные возгласы мальчишек и глядя на примеряющего яркие варежки Мишку и аккуратно складывающего такой же яркий шарф Лёшку: уроки тёти Ани не прошли даром, и за эти месяцы девушка связала тёплые вещицы всем. Наконец она взялась за свой последний подарок яркий свёрточек, в котором оказалась небольшая балерина-силуэт из белого фетра.
Ой! Девушка с восторгом разглядывала вроде бы простенькую фигурку. Какая она красивая! Спасибо! Это от кого?
Записки в свёртке не было, никто не признавался, и девушка, поблагодарив сразу всех, подняла фигурку балерина словно летела сквозь золотистый свет гостиной.
Таким Лёшке и запомнился этот Новый год: тонкая белая балерина, танцующая на ладонях Лены. Почему он в последний момент не стал вкладывать в подарок уже подготовленную открытку, он и сам не знал, но теперь понял это было правильно. Лена получила от него несколько подписанных вещиц, а эта фигурка стала той тайной, небольшим чудом, которое и должно было случиться в новогоднюю ночь.
>*<
После праздников почти всё вернулось в прежнюю колею, только Нина Ивановна, уступив уговорам, осталась на базе. Её решению обрадовались все, и больше всего мальчишки. Они искренне считали Нину Ивановну своей бабушкой, слушались её беспрекословно, и при этом стали проказить, вызывая улыбки окружающих, отлично знавших, что большинство задумок ребята брали из подсказанных бывшей библиотекаршей книг. Может, кто и назвал бы это непедагогичным, но мальчишкам жизненно важно было научиться не только общению, но и нарушению правил, отстаиванию своего «я», и детские проказы, безопасные и никого не обижавшие, были для этого лучшим способом.
Ещё одним изменением стало то, что Лена начала помогать парням в разборе документов центра и консультациях по големам. Мишка пытался её отговорить, ведь девушка только-только пришла в себя после испытаний и до сих пор была слаба, не говоря уже о больной спине. Но Лена упрямо настаивала на своём:
Ты Лёшку сколько знаешь? Меньше полутора лет! А я в центре четыре года прожила, видела всё это с самого начала, и Она огляделась, убедившись, что Лёшки рядом нет, и продолжила: Я же сама делала всё это! Я хочу исправить то, что сотворила!
Не делала! отрезал Мишка. Ты их не калечила, а спасала, с первого дня! Но ты права ты больше всех нас об этом знаешь. Хорошо, скажу Родионычу.
Родионыч, переговорив по видеосвязи с девушкой, дал «добро» и официально оформил её в качестве приглашённого эксперта, точно так же, как в давнем разговоре с Лёшкой, настояв на том, чтобы Лена получала нормальную оплату.
Вы что, сговорились? Или этот дурак от вас таких бредней набрался? Он мне в мае концерт устроил: «Не возьму денег!» а теперь вы то же самое делаете? Запомните, милая вы моя: работа всегда должна оплачиваться, а такая работа, какая предстоит вам не просто, а очень хорошо оплачиваться! Помощь людям совсем не означает, что вы должны забывать о себе и своих нуждах. Так что деньги вы будете получать, поняли? Или я полностью отстраню вас от работы, и вы окажетесь виноваты, если наши сотрудники в чём-нибудь ошибутся.
Это шантаж! возмутилась Лена.
Конечно шантаж! Родионыч расхохотался: Милая моя, как вы думаете, стал бы я руководителем одного из самых уважаемых филиалов конторы, если бы не умел пользоваться такими грязными методами?
Девушка тоже рассмеялась и согласилась с требованиями Родионыча.
Помощь девушки оказалась очень своевременной, потому что далеко не всех големов удалось на время «законсервировать» в родильных камерах. Это было возможно только в первой половине процесса создания тела, и таким големам повезло, потому что их тела можно было безболезненно изменять, создавая все недостающие органы и развивая мозги щадящими методами. Гораздо хуже пришлось тем, кто во время штурма филиалов центра находился на последних стадиях формирования и родился осенью и в начале зимы. Часть из них почти сразу отправили в психиатрические клиники их мозг был уже необратимо повреждён. Другие учились под присмотром врачей и лучших психологов, каких только удалось найти.
Мишка, читая очередную сводку, не выдержал и, вскочив с кресла, начал почти бегать по комнате, иногда от гнева стуча кулаком в стену:
Это нелюди! Такого даже в концлагерях не делали!
Лёшка, привыкший за эти месяцы сидеть на полу так ему удобнее было общаться с мальчишками и Леной поджал ноги и ответил другу, что такой способ создания големов наиболее экономичен. Его голос звучал очень ровно, лицо оставалось спокойным, и лишь побелевшие костяшки сжатых до боли кулаков выдавали реальные эмоции. Лена молчала, глядя в окно. Говорить было не о чем, технология на самом деле оказалась очень хорошо продуманной: создавать големов с нормальным мозгом, «записывая» в него основные рефлексы и базовые умения «доноров» это не требовало лишних затрат времени и средств, а потом или развивать недостающие навыки, или повреждать мозг уже на последних этапах его развития, убивая личность и создавая тех самых «муравьёв» и «секс-кукол», каких парни видели летом в больнице. Именно из-за такого экономически выгодного садистского способа големы и не были обычными психбольными у них имелись необходимые для несложной работы и понимания приказов навыки.
Не менее страшно было читать о только что «пущенных в серию» детях «компьютерах» и «секс-куклах». К счастью, на момент штурма центра их сделали всего два десятка: пять «гениев»-аутистов (их для своих исследований заказал какой-то-психиатр) и пятнадцать «секс-кукол» в возрасте от семи до пятнадцати лет. Они считались самыми дорогими, потому что для их создания требовался и здоровый генный материал, и, что в таком случае было даже более важно, здоровые тела-образцы, ведь рассчитывать настолько подробные виртуальные модели организма на компьютерах пока не могли даже учёные центра. Тела взрослых достать было намного легче: довольно большое число людей завещает свои останки учёным. А вот здоровых детских тел не так уж и много, потому что доставать их нужно легально и не для донорских органов, а целиком. Детские тела из приютов и бедных стран для такого не годились. Поэтому физически нормальных детей-големов оказалось так мало, и стоили такие «секс-куклы» дороже «гениев».
Они помнят, кто они? дрогнувшим голосом спросила Лена, когда Мишка прочитал отчёт о детях.
Да. Он отвёл взгляд. Их сделали для нескольких политиков и двух известных актёров. Все они пожелали именно осознающие всё жертвы, а «потребности клиента превыше всего». В родильных камерах ещё сорок детей разных возрастов от годовалых младенцев до почти взрослых плюс десятка два «гениев» восьми генетических линий. Их развитие удалось приостановить. Нам нужно думать, как выправлять их психику, в основном у тех, кого делали более взрослыми «секс-куклами».
Значит, мне придётся вспомнить свой опыт. Лёшка побледнел, Лена, бросив на него быстрый взгляд, наоборот, покраснела, но он, словно не заметив этого, как и предостерегающего жеста Мишки, продолжил: После уроков Кэт многому учишься.
Лен, уйди. Мишка встал. Так будет лучше для всех. Подумай пока, как воспитывать взрослых големов и «гениев», ты же в этом разбираешься лучше нас.
Девушка, захватив планшет, молча выехала из комнаты.
Ну ты и дура-ак! выдохнул Мишка, когда за ней закрылась дверь.
Я ей о Кэт рассказал ещё в осенью. Лёшка чувствовал, что сделал совсем не то, на душе было скверно, но что-то заставило его ляпнуть про Кэт именно при Лене, вынудить хоть на миг отказаться от спокойно-доброжелательного отношения к окружающим, и особенно к нему. А ведь он о тех месяцах практически не вспоминал, даже тело, когда-то, ещё при отце, постоянно напоминавшее о себе и пугавшее этим Лёшку-ребёнка, ничего не требовало. Лёшка думал, что тот год настолько пресытил его, что до конца жизни хватит. А тут вдруг вспомнилось прошлое и возникла мысль: «Каково пережить такое маленькому ребёнку, пусть даже через манекен-аватар?» Он тихо объяснил это другу, и тот, наблюдая сквозь стекло за играющими в снежки ребятами, понимающе кивнул: