На второй день таких тренировок обоих парней вызвал Родионыч.
Значит, так, дорогие вы мои. Мне дохлые мухи вместо специалистов и недоучки вместо бойцов не нужны. Работать в своих отделах вы не в состоянии, поэтому я освобождаю вас от всех прежних обязанностей и перевожу в свой отдел. Сейчас первое марта. Даю задание: к июню сдать экзамен на бойцов штурмовой группы! Никаких выходных, праздников, отгулов. Поступаете в распоряжение Курьяныча. Приказ поняли?
Да! Оба, не совсем ещё веря услышанному, сразу подтянулись, готовые сделать все, что скажут, это давало надежду заполнить пустые бессмысленные дни.
Вот и молодцы. Повторяю: никакой работы, только тренировки! В будние дни ночуете дома, с пятницы по понедельник здесь! Или как скажет Курьяныч. Идите!
Парни, едва не слетая с узкой старинной лестницы и рискуя расшибить лбы о низкие своды служебных коридоров, выскочили из централки и понеслись во флигель, к тренеру крепкому сухопарому мужчине, узколицему, с залысинами и пепельно-седыми короткими волосами. Говорили, что в молодости он служил на границе с Афганистаном, теперь мирным, а лет за тридцать до этого ещё не очень спокойным государством, вот уже сто лет как центром наркопроизводства. Хорошо, сейчас это удалось остановить. Курьяныч, как шёпотом рассказывали бойцы, был тогда командиром отряда спецназа, а потом перешёл в контору на должность обычного тренера: «Не хочу гнуться перед начальством». Что там произошло в действительности, никто не знал, но боевые награды у Курьяныча имелись, и он на самом деле не боялся ни бога, ни чёрта, ни даже высшего начальства. И бойцов учил тому же. Учил жёстко, подчас с рукоприкладством: «Лучше я тебе сейчас зуб выбью, чем потом пуля мозги». И за Мишку с Лёшкой он взялся всерьёз.
Так, щенки, будем делать из вас капитанов! Хоть один писк вылетите из конторы. И чтоб не думать сейчас это моя забота. Ваша выполнять приказы!
Парни добрались до дома только к десяти вечера, чуть живые от усталости, но впервые за эти дни не чувствовали пустоты и душевной боли.
Ты понял, что будет? Мишка, еле поднимая налитые даже не свинцом, а, казалось, веществом из нейтронных звёзд руки, готовил яичницу. Лёшка, чувствуя себя не лучше друга, нареза́л толстенными ломтями серый хлеб и голодными глазами поглядывал на миску с солёными огурцами. Жрать обоим хотелось смертельно.
Нет.
Он смахнул с доски крошки и взялся за чеснок к яичнице с ветчиной в самый раз.
Начинают готовиться к штурму центра, и мы участники. Мишка поддел красивую глазунью, плюхнул половину на тарелку друга, остальное смахнул к себе. Давай чеснок. И порежь, в конце концов, огурцы!
Так сойдёт. Лёшка засунул в рот целый огурец, не очень большой, хрусткий, пахнущий рассолом, укропом и хреном, и неразборчиво спросил: Думаешь, скоро?
Летом. Нам три месяца на подготовку дали.
Не успеем выучиться. Лёшка глотал яичницу не жуя, притормаживая только на крупных кусочках ветчины она была жестковата.
У Курьяныча успеем, если не сдохнем. Мишка уже опустошил свою тарелку. Тебе, салага, посуду мыть. Я спать.
Иди.
Лёшка хотел было возмутиться «эксплуатацией», но, вспомнив, что все эти дни друг даже со снотворным засыпал лишь под утро, промолчал, обрадовавшись про себя, что тот наконец сможет выспаться. И, быстро прибрав на кухне, ушёл в свою комнату он тоже с ног валился.
Следующие месяцы стали для парней то ли адом Курьяныч гонял их похлеще, чем рабов на серебряных рудниках, чередуя рукопашный бой, стрельбу, бег по пересечённой местности (все выходные и праздники они проводили за городом, ночуя в мобиле и питаясь сухпайками) и оказание неотложной помощи; то ли раем за всё это время они не имели ни секунды на себя, что уж тут говорить о самокопании и грустных воспоминаниях. Тренировки, а главное, внутренняя потребность парней давали результат, и к маю они оба сносно освоили обязанности второго бойца и замыкающего группы. Конечно, пока это были всего лишь тренировки, но всё-таки парни научились работать «на автомате», вполне свободно чувствовали себя в полном бронекостюме современном аналоге кольчуги, гибком, как ткань, и довольно лёгком защитном комплекте, закрывавшем всё тело от травматики и пистолетных выстрелов, привыкли часами носить противогазы и, что оказалось, наверное, самым сложным, пользоваться вмонтированной в шлем дополнительной аппаратурой. Научиться всему этому за два месяца подвиг. Но у обоих была осознанная цель, и отступать они не хотели.
>*<
В начале мая Лёшку, уже не могшего думать о чём-то, кроме тренировок и выполнения команд Курьяныча, вызвал к себе Родионыч.
Садись. Разговор серьёзный.
Что-то не так? Парень, выдернутый с тренировки по рукопашному бою, откинул с потного лба отросшие волосы. Не укладываемся в срок?
Укладываетесь. Речь о другом. Твою бывшую начальницу сейчас судят, часть приговоров уже оглашена, всё имущество конфисковано. Подняли все документы и выяснили две вещи, напрямую касающиеся тебя. Первое: о твоём происхождении она узнала довольно быстро, в основном от своих осведомителей, сложила два и два и вышла на посредников из центра, но о тебе им не говорила. Как ни странно, она тебя по-своему, конечно, но любила, сильно любила. Сейчас тем более молчит: ей это выгоднее, чем признавать, что занималась работорговлей, так что даже следователи о тебе не знают, наши только по намёкам и поняли, что к чему. Второе: за твой счёт она отмывала очень крупные суммы и пуская твою зарплату в теневой оборот, и начисляя тебе большие премии. Наши подсуетились и смогли добиться, чтобы тебе вернули всё заработанное. Деньги тебе нужны.
Нет! Лёшка вспомнил год у Кэт, своих любовниц-клиенток, и его передёрнуло. Нет! Я не возьму этих денег, я не
Не шлюха, хочешь сказать? грубо оборвал его Родионыч и заговорил очень серьёзно и жёстко:
Ты прав, ты не продаёшься. Но ты работал охранником, честно работал. И зарплата твоя честная, она с теми бабами не связана. Ты задержал нескольких крупных воров. Так что деньги ты возьмёшь!
Нет!
Возьмёшь! Ты дурак ещё. Думаешь, уничтожим центр, и всё, конец? Или в бою помереть хочешь? Нет? Тогда запомни: победа не конец, а только начало. Не всеобщего счастья, а больших проблем, которые придётся решать годами. И тебе для их решения нужны будут деньги, нашего оклада не хватит. В общем так: на твоё имя открыт счёт, полгода его трогать нельзя, а там решишь, что с ним делать. Всё, разговор окончен! Брысь готовиться к прыжкам. И ноги там себе не переломайте, парашютисты!
Прыжок с парашютом парни провели в тот же день, но был он больше «для галочки» в нормативы входил и для того, чтобы не боялись высоты и свободного падения. Дальше пошли совсем другие тренировки: спускаться по стропам из зависшего над крышей тренировочной «коробки» вертолёта, выбивать окна, штурмовать комнаты, а то и падать вниз с небольшой, но всё-таки высоты и сразу кидаться в бой. Причём бой вполне реальный их противниками, по просьбе договорившегося с бывшими коллегами Курьяныча, выступали парни из спецназа; они регулярно укладывали обоих носами в грязь и добродушно хмыкали: «Для салаг сойдёт». Курьяныч тоже не высказывал особого восторга их талантами:
Если бы не такая ситуация, я бы вас на баллистический выстрел к серьёзной работе не подпускал, но или вы учитесь хоть чему-то, или моим ребятам ваши шкуры защищать придётся. Так хотя бы не балласт. Ваша работа не в бою, а позже будет, и я вам не завидую. А ну марш на полигон! И ноги там себе не переломайте, парашютисты!
>*<
К июню стали прояснятся основные контуры готовящейся операции, о которой до этого знали только некоторые люди не то что в конторе или даже стране в мире. И операция эта должна была стать уникальной как по организации, так и по результатам.
Впервые в истории в основном научная и почти гражданская контора и её аналоги в других странах воспользовались правом самостоятельного, в обход руководства государств, принятием решения и силового вмешательства. Право это было им дано на всякий случай, больше семидесяти лет назад, после скандала с исконниками и прикрывавшими их сильными мира сего, и вскоре забылось: пользоваться им в успокоившимся и вроде бы заинтересованном в пользе всему человечеству обществе не требовалось. Но, пусть и подзабытое, оно всё же не было отменено, наверное, потому, что никто в руководстве государств и корпораций не верил, что это право кто-то может реально использовать, тем более не военные и не полиция, а крохотная горстка идеалистов-аналитиков. Теперь же пришло его время.