Ой, заткнись, попросил Скрипач. Давай на небо смотреть. Может, там чего-нибудь
* * *
К вечеру, когда немилосердное солнце, наконец, опустилось к горизонту, они были измученыболь от удара об воду, боль в мышцах, боль от ожогов, страшная жажда. Оба понимали: если ночь они еще как-то сумеют продержаться, то следующий день станет, по всей видимости, последним. Говорить об этом не было никакого смысла, поэтому теперь они по большей части молчалиразговоры тоже отнимают силы, а сил уже почти не оставалось.
Спали в эту ночь тоже по очереди, но то и дело просыпалисьвсё от той же боли. Полчаса максимум, и сноваогромное, темное, безмолвное море вокруг, россыпь звезд, и неизвестность.
Лежа на воде, Ит думалобо всем подряд. Воспоминания, которые раньше основательно стерлись, сейчас теснились в голове, не давали покоя, из-за них даже уснуть толком не получалось, хотя сейчас была его очередь.
Всё и сразу
«Удивительно. Просто удивительно, сколько же всего, оказывается, я помню, думал он, отрешенно глядя в усыпанное звездами небо. Какая огромная жизнь, и она сейчас вся, буквально вся прямо перед глазами. И как просто, когда всё так хорошо помнишь, анализировать, искать сходства, видеть связи. Картина складывается, срастается в единое целое, потому что вся жизнь до этого момента была элементами пазла, и теперь я уже почти вижу весь этот пазл, целиком, может быть, чего-то не хватает, но ведь это такая ерунда, потому что можно достроить, найти, понять Но почему только сейчас? Почемукогда мы в воде, в неизвестности, и, по сути, обречены? Почемувот так?»
Спишь? спросил Скрипач.
Почти, не сразу откликнулся Ит.
Давай утром попробуем поплыть.
Куда?
Ну, хотя бы на восток.
А почему не на запад?
Давай на запад.
Если сил хватит, констатировал очевидное Ит. Я еще полежу немного, последи, ладно?
Постараюсь, вздохнул Скрипач.
Они замолчалиИт так и не заснул, зато заснул Скрипач, и хорошо, что Ит вовремя заметил это. Будить не стал, пусть отдыхает, если получается; к тому Скрипач обгорел сильнее. Рыжий, пусть и не очень рыжий, если вдуматься, но всё-таки. Кожа светлее, восприимчивость выше.
Когда небо перед рассветом на востоке стало светлеть, поменялись.
Может, оно так и надо? спросил Скрипач. Он, видимо, тоже много о чем думал этой ночью. Кто мы такие, узнали, детей вырастили, родителей повидали Ит, может, пора и честь знать? Дожили?
Замолчи, а? попросил Ит. Жалко, что тут нет Кира. Он бы тебе быстро объяснил, кто тут дожил.
Ага, это точно, подтвердил Скрипач. Сейчас у меня сгоревшая морда, красная, а была бы красно-синяя. С фонарями под глазами.
Вот-вот. Дожил он. И потом, мы еще далеко не всё узнали, согласись.
Соглашусь. Обидно будет утонуть
* * *
Утром Скрипач в первый раз потерял сознание, и этим напугал Ита гораздо сильнее, чем тот мог предположитьпочти до паники. Ит тоже чувствовал себя плохо, и больше всего боялся потерять сознание сам. «Отрубимся оба, обязательно утонем, думал он. Была бы хоть булавка, что ли. Или ножик. Ткнуть себя в руку Размечтался, размечтался, сам знаю. Даже ожоги уже будильником почти не работают. Что же делать-то»
Скрипач, к счастью, очнулся довольно быстро, и даже предложил попробовать поплыть на запад, как планировал еще ночью, но от этой затеи быстро отказалисьсил почти не осталось. Вскоре Скрипач стал просить, чтобы Ит дал ему отдохнуть, и тот сдалсяспи, мол, покараулю. И вовремя предложилрыжий тут же отключился уже во второй раз. Ит, боясь потерять сознание сам, попробовал ударить себя по обожженному плечу, однако боль, против ожидания, быстро унялась. Плохо. Он лег на спину, одной рукой поддерживая Скрипача, и принялся прикидывать, чтобы еще над собой можно сделать, чтобы не спать, как вдруг
В небе, до того совершенно пустынном, высоко-высоко над ними мелькнула яркая, золотисто-красная искра. От неожиданности Ит дернулся, и, кажется, слегка двинул Скрипача по уху.
Ты чего? спросил Скрипач жалобно. Я только уснул
Самолет! Ит уже стоял в воде. Рыжий там самолет! Смотри!
Со Скрипача сон тут же как рукой сняло. Он отплыл в сторону, силясь разглядеть хоть что-то, потом отчаянно замахал руками, рискуя уйти под воду, и заорал что есть мочи:
Эй! Ээээй! Мы здесь!!! Сюда!!!
Сбрендил, что ли? спросил Ит. Они нас не услышат.
Разворачивается, Скрипач повернулся к Иту. Глаза его лихорадочно блестели, он тяжело дышал, видимо, кричать оказалось не самой лучшей идеей. Он разворачивается! Смотри!
Действительно, золотистая искра описывала сейчас широкую дугу, и, кажется, стала снижаться.
Что он делает? Скрипач нахмурился. Он что, собирается
Гидроплан, машина подошла уже достаточно близко. Рыжий, смотри, поплавки!
И пулемёт, добавил Скрипач. Он что, на нас наводится?!
Нет вроде или Ит вдруг почувствовал дурноту. Стой, куда? Да не трать ты силы куда ты поплыл мы же всё равно ничего не сумеем рыжий, стой
Ты чего? всполошился Скрипач. Эй-эй-эй, не спать! Держись за руку, держись, говорю!
Золотисто-красный гидроплан заходил на посадку, пулеметный ствол больше не двигался.
Сознание меркло, перед глазами сгущалась какая-то серая муть. Ит понял, что еще минутаи он потеряет сознание, точно так же, как Скрипач за полчаса до этого. Скрипач, кажется, что-то кричал, тряс егои вдруг перестал, рука, за которую он держал Ита, оказалась свободной. Ну, всё обидно, пронеслось в голове у Ита как же обидно чуть-чуть не успели
* * *
Громкий, мелодичный звон раздавался непонятно откуда, и звон этот разгонял сон и одурь, заставлял вынырнуть на поверхность из-под темной, тяжелой воды; этот светлый, ясный звук казался смутно знакомым, но в то же время чужеродным, нереальным, совершенно неуместным. Откуда в море может быть звон? Глупость какая-то. В море нечему так звенеть, и ноги болят, и живот, но как-то не так, как они болели Когда?
С третьей попытки Ит кое-как открыл глаза. Зрение сфокусировалось почему-то не сразу, но постепенно он стал различать вокруг смутные силуэтыцветовые и световые пятна, тени, объёмы. Наконец, он стал видеть более ли менее сносно, и первое, на что наткнулся его взгляд, оказались часы. Здоровенные напольные часы, стоявшие у стены. Они-то как раз и издавали тот самый разбудивший его звон. Ит присмотрелсяну и ну!
Часы поражали воображение. В богатом, резном корпусе, украшенном искусно вырезанными деревянными фигурками, листвой, фруктами, находилась стеклянная колба, даже не дверца, а именно колба, в которой прятался механизмтри бронзовые гири, шестеренки, ициферблат. А над циферблатом расположился еще один механизм: стилизованное ярко-синее небо, по которому движется в сторону поднимающихся с заката облаков красно-розовое улыбающееся солнце. Сказать, что часы выглядели богатоэто было не сказать ничего. Таким часам место в каком-нибудь музее, наверное. В музее курьезов, потому что в них всё было немножко «слишком». Слишком богатый корпус. Слишком изящный механизм. Слишком вычурная отделка даже самых мелких деталей. Эти часы, наверное, с удовольствием рассматривали бы дети, особенно те, которые помладше. У них эти чудо-часы вызвали бы, наверное, самый настоящий восторг.
Ит присмотрелся.
На циферблате находилось восемнадцать часов. Точнее, восемнадцать римских цифр, на каждый час. Короткая стрелка сейчас стояла на цифре 13, длинная только что миновала 18и тут часы, наконец, прекратили свои музыкальные упражнения.
Опираясь на руки, Ит всё-таки рискнул сесть. При каждом движении тело отзывалось больюнаверное, проще было сказать, что не болит, нежели перечислять болевшее. Зубыне болели. Уши, кажется, тоже.
Ит огляделся, ожидая внутренне, что комната вполне может оказаться под стать часами он почти не ошибся. Эта комната выглядела, как ожившая мечта подростка, помешанного на странных, необычных механизмах, на старинных книгах в тяжелых переплетах, на стекле, коже, бронзе, стали; подростка, влюбленного беззаветно в какое-то романтическое и красивое дело, но но комната эта не казалась искусственной, она выглядела слишком живой, чтобы быть декорацией или же чем-либо временным. Предметы и мебель, судя по всему, занимали свои законные места, это были живые предметы, не подделки, не фикции.