Лево на борт!
Есть лево на борт!
Евдокимычрулевой искусный, но тяжело старику. Вызвал я второго вахтенного матроса.
Управляйтесь вдвоем. Все же легче.
Приноровились матросы. Держат «Жижгина» в узде.
Как там с местоположением? спрашиваю у штурмана.
Сейчас войдем.
Так Начинается самая узкая часть канала. Ширина метров семьдесят, не более. А за бровкой канала глубины полметра. Дважды звякаю телеграфомдаю сигнал в машинное отделение, а у самого на душе кошки скребут. Не выдержит машина четверти часа напряженной работыи все. Но отступать некуда. Помянул я недобрым словом чересчур ретивых помощников, а мыслишка обывательская мозг сверлит: «Коли удастся пройти этот чертов бар, завтра же подам рапорт об уходе на берег. Буду ревматизм лечить, телевизор смотреть, в театр ходить Уж сколько раз этак решал, да все откладывал. Но на этот раз обязательно точку поставлю, уйдуи баста!»
Чувствую: затрясся наш «Жижгин». Механики обороты увеличивают. Рулевым, конечно, легче. Судно начало лучше слушаться руля. А у меня даже во рту горько стало. И жду я с нетерпением только одного: когда же желтый маячный огонь окажется на левом траверзе. Пройдем траверзтогда все в порядке
Наконец замигал маяк совсем рядом с траверзом. У меня глаза, как у жулика, бегают, со створов на маяк, с маяка на створы.
Еще немного Еще
Легче как будто стало на руле-то стоять, вдруг говорит Евдокимыч.
Значит, кончился бар. Все!
Только тут я почувствовал, как онемели пальцы моей правой руки, сжимавшие рукоятку телеграфа.
А на мостике, в рубке, штурманы собрались, радист в угол забился, и все дышат тяжело, дух переводят, словно они «Жижгина» под корму толкали.
Пароход пошел со створной линии, как по ниточке. Позвонил я в машину:
Точка! Держать обороты нормальными.
Есть держать нормальными! отвечает стармех, и слышно по тону, что «деду» тоже стало легче дышать. Радехонек Петрович.
Тогда я решил холодной водичкой на него побрызгать:
Ты особенно-то не радуйся, дедуня. Впереди тридцать миль узкостей. Чтоб машина была как часы.
Петрович помолчал обиженно, а потом и сам шпильку подпустил:
С тебя, Иваныч, приходится бутылочка. Я уж с приходом обязательно к тебе загляну.
Это в честь чего же?
А Петрович нарочито удивленным голосом:
Как в честь чего? Небось забыл? Уходить на берег собираешься. А я, как твой сослуживец, проводить тебя должен, хорошие слова на прощание сказать, прослезиться
Тут и я возмутился:
Кто это такую чушь сказал, что я уходить хочу?
Петрович в телефон скрипит:
Небось думал так, Александр Иваныч Ревматизм, мол, поедешь лечить, ванны там всякие принимать
Какой ревматизм? окончательно разозлился я. Завтра на собрании я с тебя и старпома шкуру снимать буду за самовольство. А на «Жижгине» через этот канал мы еще тысячу раз пройдем. Вот так-то!.. Циклон, говоришь? Что нам циклон! Через неделю и не вспомним о нем. А нам с тобой плавать да плавать, работать надо.
Об авторе
Толмасов Владимир Александрович. Родился в 1932 году в Архангельске. Окончил Ленинградское высшее инженерное морское училище им. адмирала Макарова. В качестве штурмана и капитана дальнего плавания ходил на различных судах в Атлантике, Индийском и Северном Ледовитом океанах. Автор опубликовал несколько научно-популярных статей («Бутылки в океане», «Судьба фрегата «Нева»», «Андреевский флаг», «Полярные робинзоны») и рассказов («Когда бушевал норд», «В море студеном», «Белокрылая «Аврора»», «Пароходы, как люди» и другие). В альманахе выступает второй раз. В настоящее время работает над книгой «Соловецкая повесть» и морскими рассказами.
Вл. МоностыревВЫСТРЕЛ В ГОРАХ
Повесть
Рис. В. Носкова
1
Директор заповедника вышел из-за стола и протянул Петрову обе руки.
Здравствуйте, Андрей Аверьянович, очень рад, что вы откликнулись на мой зов и приехали. Садитесь.
Андрей Аверьянович, оставив у двери саквояж, пожал директору руку и опустился в глубокое кресло. Валентин Федорович, директор заповедника, сел в кресло напротив.
Как ехалось? спросил он, протягивая гостю ящичек с папиросами.
Спасибо, Андрей Аверьянович от папирос отказался. Ехалось сносно, дорога к вам, слава богу, стала приличная.
Он с интересом огляделся. С одной из стен целилась в него короткими рогами голова зубра, с другой смотрели настороженные глаза оленя. При жизни это был, должно быть, великан: роскошные рога размахнулись широко и ветвисто.
Андрей Аверьянович давно собирался побывать в заповеднике, но все было некогда. Теперь представился случайнесколько дней назад Валентин Федорович, старый знакомый еще с военных времен, позвонил и попросил взять защиту у сотрудника заповедника, который убил в лесу браконьера, превысив, по мнению следствия, пределы необходимой обороны.
Тут вообще странная история, рассказывал директор. Кушелевич утверждает, что он не стрелял в этого Моргуна, но тот убит. А у ружья Кушелевича один ствол разряжен
Бывает, что с испугу отрицают все, самые очевидные факты.
Не тот случай, возразил директор. И не тот человек Кушелевич. Вы его сами увидите и убедитесь.
Что ж, сказал Андрей Аверьянович, попробуем разобраться в этой печальной истории.
Да уж куда печальней. Отличный человек Николай Михайлович Кушелевич, ценный работник. Кандидатскую собирался защищать, и вот на тебе.
Вы с ним давно работаете?
Четыре года. Уж если он говоритне стрелял, значит, не стрелял.
Валентин Федорович, насколько помнил его Андрей Аверьянович по прежним встречам, не был ни слишком доверчивым, ни слишком восторженным человеком. И не из тех, кто будет отстаивать неправого только потому, что он свой сотрудник. Но и следователь, который вел дело, тоже не мальчик. Он, конечно, меньше знает обвиняемого, но опирается на факты. Впечатление, какое оставил человек, много значит, но факты более весомы и убедительны. Андрей Аверьянович осторожно высказался в этом смысле.
Мне тоже факты известны, возразил Валентин Федорович. Кушелевич все мне рассказал. И предысторию я великолепно знаю. На моих глазах все происходило.
А есть и предыстория?
Есть. Если вы не устали с дороги и не проголодались
Нет, не устал и не проголодался. Рассказывайте.
История эта началась со дня организации заповедникас браконьерами тут воюют постоянно. Однако в последнее время наши отношения с ними обострились. С помощью Кушелевича районная милиция поймала с поличным нескольких браконьеров, все из поселка Желобного, есть у нас такой рассадник любителей незаконной охоты. У одного из нарушителей отобрали нарезное оружиенемецкий карабин. Браконьеры вели себя нагло, выкрикивали в адрес Кушелевича угрозы. Двоих арестовали, но через неделю они вернулись в поселок, отделавшись штрафами, которые с них обычно взыскивают с трудом и подолгу. И опять угрожали Кушелевичу, обещая с ним расправиться. Тогда он написал в газету письмо, рассказав, как бесчинствуют у нас браконьеры и как работники охраны общественного порядка либеральничают с ними. Письмо напечатали, в милиции спохватились, быстренько призвали наиболее резвых охотников к ответу, двоим дали сроки, с остальных взыскали штрафы. В поселке Желобном попритихли. На людях уже не говорили, что убьют Кушелевича, однако злобу затаили и отомстить ему собирались. До нас такие слухи доходили. Особенно опасен был Григорий Моргун, ему по справедливости место рядом с осужденными, но он ушел от наказания и вел себя так, будто все это его не касается.
Валентин Федорович закурил, подвинул к себе тяжелую пепельницу из серого с прожилками камня и продолжал:
Кушелевич не робкого десятка человек, угрозы на него не произвели особого впечатления, но мы все-таки старались одного его в горы не пускать. Осторожности у нас хватает, как известно, не надолго. Прошло некоторое время, и об опасности забыли думать. И в тот злополучный день Кушелевич ушел с кордона один. Было у него охотничье ружье, двуствольное, заряженное на волка: в верховьях Лабенка появилась стая, которая бесчинствовала. Так вот, Кушелевич отправился вверх по Лабенку и в двух километрах от туристского приюта встретил Моргуна. Не знаю, случайная то была встреча или Моргун следил за Кушелевичем и заступил ему дорогу на узкой тропке. Узкая она там в прямом смысле. Моргун снял с плеча ружье и взял на руку. Кушелевич сделал то же. Так стояли они друг против друга, разделяли их метров тридцать. Надо вам сказать, что самое опасноевстретиться с браконьером один на один, тут он скорее всего пустит в ход оружие, потому что свидетелей нет. Вдвоем они менее опасны: по опыту известно, что двое секрет не сохранят, кто-то где-то по пьяному делу может разболтать или повздорят между собой. А одному бояться некого. Кушелевич это знал, но рассчитывал, что Моргун не решится стрелять, видя перед собой вооруженного, готового к отпору человека. На всякий случай он сделал полшага влево, так что ствол пихты скрыл его наполовину. А Моргун был весь на виду, только ноги в зарослях рододендрона. Тут и раздался выстрел. Моргун упал.