Дэмьен назвал.
Терять ему было совершенно нечего. И потому Дэм, справедливо опасаясь, что его могут заткнуть в любой момент, быстро изложил свои взгляды на «негативные изменения во внутренней и внешней политике, а также очевидную смену формы правления с конституционной монархии на самую откровенную низкопробную диктатуру». Чувствуя прилив адреналина и подступающий кайф, он минут пять раскладывал по полочкам все ошибки и промахи кабинета министров и лично хайсита консула.
«Кажется, я становлюсь похожим на этого мальчишку-библиотекаря, подумал Дэм, завершая свою пламенную речь особенно критическим пассажем. Интересно, справедливый консул пристрелит меня сразу или сначала прикажет поставить на колени?»
Когда волна адреналина схлынула и кайф перестал туманить глаза, Дэм увидел наконец, какую реакцию возымело его выступление. Лицо незнакомого епископа приобрело красно-кирпичный цвет, особенно выделяющийся на фоне белых одеяний. Дядя Бертран побледнел и закатил глаза к потолку. Дэм мог бы поклясться, что слышит его возмущенный возглас: «Что ты творишь, идиот!» Тут Дэмьену стало не по себе от мысли, что он зашел слишком далеко, и теперь из-за него пострадает весь дом Тюремщиков. А ведь дядя не только официально усыновил Дэма после смерти родителей, но и вовсе не делал различий между приемышем и родными детьми. И вот как Дэмьен отблагодарил его
Такой же наглец, как и одиннадцать лет назад, верно, Бертран? вопреки предположениям Дэма лицо консула выражало лишь легкое любопытство.
Боюсь, он стал еще наглее, хайсит.
Кажется, дядя слегка успокоился, видя, что консул не бьется в припадке ярости.
Но ведь это хороший признак, верно? правитель вопросительно поднял бровь. Как скоро ты сможешь оценить его состояние, Бертран?
Думаю, ночи будет достаточно.
Хорошо. Надеюсь, завтра все закончится, мой старый друг.
Если только Бертран смотрел куда угодно, только не на Дэма. Если только он согласится.
В отличие от дяди, консул глаз с государственного изменника не спускал, и потому Дэмьен заметил, как застарелая ненависть затянула их темно-серой поволокой. Впрочем, это могло лишь показаться из-за мигания огромных люстр. Похоже, в Циркусе опять начались перебои с электричеством.
Дэмьен Тюремщик, консул поднял со стола какой-то документ и махнул им в сторону Дэма. Это подписанный мною одиннадцать лет назад смертный приговор за государственную измену. Твой приговор. А вот это
Консул медленно вынул из папки другую бумагу.
А вот это помилование, которое я еще не подписал. Твое помилование. И только тебе решать, поставлю ли я под ним свою подпись или нет.
Не стоит делать из Циркуса цирк, хайсит консул! фыркнул «такой же наглец». Скажите просто, чего вы от меня хотите?
Квентин Арпад переглянулся с первым министром и разрешающе кивнул.
Мы хотим, громко и отчетливо произнес Бертран Тюремщик, чтобы ты выполнил долг, возложенный на наш род со времен Первого консула. Если ты готов, разумеется. Так ты готов?
Дэмьен молчал, пытаясь осознать услышанное. Нет, каждое слово было сказано на общем и имело абсолютно конкретный смысл. Но фразу целиком переварить никак не удавалось, и вместо ответа с языка срывались лишь вопросы:
Почему сейчас? Ты болен, дядя? А как же Марк? Оливер? Почему не они? Почему я?
Дэмьен впился в дядю взглядом, пытаясь отыскать признаки поразившего того недуга. На какой-то момент окружающие перестали для них существовать, оставляя двух Тюремщиков наедине в огромном зале.
Бертран тяжело вздохнул и начал пояснения:
Я не болен, Дэм. Но моя Камера Она ведет себя очень странно. Месяца три назад я обнаружил на ней первые трещины. И теперь с каждым днем прибавляются новые и ширятся старые. Боюсь, что совсем скоро я не смогу удержать его. И тогда
И тогда он выйдет, а ты
А я уйду. Даже если забыть о том, что я не смогу до конца исполнить наш великий долг Честно говоря, я пока не готов умирать, да еще таким скверным способом.
Дэмьена начало ощутимо потряхивать, а Пустота в Комнате завыла в томительном предвкушении. Неужели этому суждено свершиться? Неужели Однако оставшиеся вопросы все еще не давали поверить в чудо.
Но я же побочная ветвь! А как же Марк? Оливер? Почему ты не можешь передать заключенного им?
Ты разучился считать, мальчик мой? Оливеру всего лишь тринадцать! Он станет настоящим Тюремщиком только через годы, а речь идет о днях!
А Марк? с фамильным упрямством не сдавался Дэмьен, хоть всем своим существом жаждал, чтобы и старший кузен оказался не годен.
Марк Грасса сгубила его разум и волю. Он не удержит заключенного даже пару недель. Когда пошли слухи, что ты жив и прячешься в Пасмурной зоне Я Это было таким облегчением! Последний месяц агенты Тайной полиции постоянно следили за тобой. Даже сделали несколько снимков. Не слишком удачных. Ты изменился, мальчик мой, и я боялся поверить, боялся ошибиться. Но последнее фото, самое крупное и четкое, мы получили сегодня рано утром. И тогда стало действительно ясно, что тыэто ты.
Но, дядя, я ведь не учился Меня не готовили Я Я согласен!
Не ждал от тебя другого, хмыкнул консул, возвращая Дэмьена в привычный мир. Забирай его, Бертран. Если он в порядкеутром начнешь процедуру перевода. Ах да
Консул взял чернильную ручку и, размашисто подписав помилование, протянул его первому министру.
Если все пройдет хорошо, завтра он ужинает со мной. Нам есть что обсудить. Наедине.
Глава III
Особняк семьи Тюремщиков располагался совсем рядом с консульской резиденцией, так что долго идти Дэму не пришлось. И это было к лучшему, поскольку силы у него совершенно иссякли: сказывались кровопотеря и предельное напряжение последних дней. Верхний пролет лестницы Дэмьен одолевал с таким трудом, что идущий впереди Бертран остановился, поджидая племянника, и пристально вгляделся в него.
Что с тобой?
Дэмьен понял, что о его ранении дяде не доложили. Еще бы, в своей гордыне он это тщательно скрывал, не желая показывать слабость. Но был предел даже его ненормальной выносливости.
Прости, дядя, я
Дэмьен успел ухватиться за перила и сползти по ним на последнюю ступень лестницы, перед тем как сознание милостиво покинуло его.
Ему снился странный сон. Именно сон, Дэмьен был в этом уверен. Он стоял в своей Комнате и размышлял о том, каково это будет, когда в ней поселится другой. Сможет ли тот, другой, также валяться на кровати под балдахином? Наблюдать за свихнувшимися стрелками на огромных старомодных часах? Смотреть его, Дэмьена, любимые видео? А телевизор? Ведь благодаря телевизору Дэм мог слышать все, что происходит снаружи! И не видел изображения только потому, что глаза его в реальном мире были закрыты. Но ведь теперь будет иначе. Сумеет ли тот, другой (Дэмьен так и не произнес слово «заключенный»), смотреть на мир его глазами? А если сумеетэто будет несправедливо, потому что сам Дэм лишен возможности наблюдать за своим «гостем».
«Значит, нужно это изменить», подумалось ему во сне. И он, подойдя к двери, начертил на ней указательным пальцем довольной большой квадрат, перечеркнул его вдоль и поперек несколько раз. А потом без капли сомнения, также пальцем, начал стирать внутри каждого маленького квадратика и белую масляную краску, и плотное дерево, пока не протер их до дыр. Отряхнув руки, Дэм пристально осмотрел свою работунебольшое окно, забранное толстой частой решеткой. «Вот теперь этонастоящая Камера. А я буду при ней настоящим Тюремщиком», удовлетворенно кивнул Дэмьен и проснулся.
Теплый свет масляного ночника (приказ экономить электроэнергию соблюдался даже высшими) выхватывал в комнате самые разные предметы, оставляя тьму хозяйничать по углам. Два кресла за накрытым к ужину столом, тяжелые темные портьеры на приоткрытом окне, сквозь которое вместе с ночной прохладой пробивался чуть заметный запах дыма от ближайшей котельной. Платяной шкаф, тоже темный и массивный. Его комната. Просто комната в семейном особняке. Как будто и не минуло столько лет. Дэмьен лежал на своей старой кровати под балдахином (!) в тонкой ночной рубашке. Новые повязки держались прочнодело рук мастера. Старенький доктор тоже жил здесь, как самый настоящий член семьи. Как же его звали?..